ТОП 10 лучших статей российской прессы за
Авг. 21, 2020

Второе: за редкими исключениямирекомендаций в книгах я не даю. Книжный текст, даже когда цитируешь в нем какое-нибудь свое лично обращенное врачебное письмо, адресован широкой аудитории людей, тебе неизвестных и самых разных. Что хорошо, даже, может быть, спасительно для одного или даже для тысячи, для кого-то единственного может быть плохо или даже губительно. С большой аудиторией можно делиться опытом, приглашать испробовать тот или иной путь решения проблем, те или иные принципы, подходы. Где-то и пошагово объяснить, что и как делать, если беретесь испробовать то или сё. Но не более. На индивидуальных приемах, когда полагаешь, что уже достаточно понял, кто перед тобой, какая проблема, какие особенности и сопутствующие обстоятельства — да, рекомендации, советы, рецепты, инструкции давать можно и иногда безотлагательно нужно — лучше мягко, но в каких-то случаях приходится и категорично, императивно. Строго индивидуально.

В книгах я то и дело напоминаю читателям, что слова «пожелание», «приглашение» предпочитаю словам «рекомендация», «рецепт», «совет», «инструкция», или «руководство». Рецепт, совет, рекомендация — это делай так, а не иначе. По умолчанию психологическая позиция сверху: я спец, я эксперт, я опытнее, я квалифицированнее, я умнее. Я знаю, что тебе надо, а чего не надо. Я лучше тебя знаю, что для тебя лучше. Сообщение, содержащее недоверие умственным силам адресата и ограничивающее свободу его выбора, собственного мышления и собственных решений.

А пожелание или приглашение — сообщение, выражающее доверие уму адресата. Оставляет ему свободу сомнения, размышления и собственного решения — внутреннюю свободу. Не все, правда, хотят такой свободы, но обращаюсь я к тем, кто ее хочет.

А насчет пересмотра с течением времени и прибавкой опыта… ну конечно. Постоянный процесс, обратная связь от жизни.

— Вы отказываетесь быть «сверху» в диалоге с читателем, но все остальные авторы предпочитают именно эту позицию. Трудно представить современную книгу по саморазвитию без рекомендаций, а иногда и целого плана действий, и, судя по спросу на эту литературу, их наличие попадает и в читательские ожидания. В чем тогда проблема? Тем более если рекомендации и в самом деле работают?

— Не все авторы, включая и авторов книг, условно относимых к книгам по саморазвитию, предпочитают позицию сверху. Это зависит от характера пишущего: насколько авторитарен, самоуверен, категоричен, агрессивен и прочая. От меры интеллигентности, то есть эмоциональной культуры. И от того, в итоге, какому читателю автор адресует свою книгу, какому сегменту потенциальной читательской аудитории.

Двух моих любимейших авторов, очень разных, Януша Корчака и Ирвинга Ялома, в авторитарности не уличишь. Хотя оба очень страстны, пассионарны, это душевно открытые собеседники, обращающиеся к читателю как к равному по интеллекту, с доверием, как к понимающему другу, с разницей только в опыте. Обоим свойственна самоирония, оба позволяют себе открыто сомневаться в себе, рассказывать о своих поисках, ошибках и заблуждениях. Хотя у обоих есть и категоричные суждения, и проповеднической силы призывы к собеседнику поступать так и не поступать эдак. Иногда даже и пошаговые прописи, но каким тоном данные, в каком контексте, с какой душевной приправой — вот что важно! Никакого «сверху», и ничего общего с поваренной книгой жизни. Оба не просто спецы-советчики, а писатели, художники слова, и доходчивость, силу воздействия их книгам, помогающую и развивающую силу придает именно художественность и душевность.

Что до саморазвития, то это ведь как понимать. Одни авторы кладут тебе в рот готовых к употреблению рыбок, да еще и пожуют их предварительно, чтобы легче глоталось, а у других можно научиться делать удочки и ловить, причем цели такой в отношении вас они не объявляют, но имеющий глаза да увидит, имеющий мозги да поймет.

Да, немалый сегмент читательской аудитории ищет в книгах готовую рецептуру для всех проблем, советы на все случаи жизни, бесконечные что и как делать, бесконечные рекомендации и рекомендации, как выполнять рекомендации. Да, ищет конкретную личную пользу, и ничего больше. Пушкин по сему поводу негодовал, но ничего с этой ненасытимой потребностью поделать не мог.

Мое многолетнее общение с читателями, и далеко не только моими (на прием часто приходят люди, не читавшие ни одной из моих книг), показывает, что:

а) ни одна рекомендация по части самопомощи и саморазвития, даже самая здравая, квалифицированная и внятная, не работает стопроцентно, и процент ее работоспособности невычислим, ибо люди очень различны, а качественно и количественно достоверной обратной связи от выполнения или невыполнения своих рекомендаций ни один автор получить не может;

б) нет ни одной рекомендации, даже самой дурацкой, нелепой, которая кому-нибудь бы да не помогла — например, три раза в день швырять ботинками в потолок с возгласом «А пошло оно!..» — великолепно снимает стресс и навязчивости. Знаю трех человек, которым эта оксюморонская рекомендация нешуточно помогла. Потому что они ей поверили. Потому что необычно и круто. Потому что люди внушаемы. Но внушаемы по-разному, каждый по-своему, в своем направлении, со своими нюансами.

Вот в этом и проблема, утешительно сформулированная Лихтенбергом еще в восемнадцатом веке, цитата: «Книга оказала воздействие, обычное для хороших книг: умные стали умней, глупые — глупей, а тысячи прочих ни в чем не изменились». Я для себя давно решил, что если, прочитав мою книгу, хоть один умный вдруг станет еще хоть чуть-чуть умнее, то задача книги выполнена. А если еще и на капельку счастливее — это уже премия.

— Если вернуться в шестидесятые, в тот год, когда вышла ваша первая книга «Охота за мыслью: заметки психиатра». Как возник ее замысел и как складывалась ее судьба?

— Судьба «Охоты за мыслью» складывалась забавно. Начать с того, что первая ее рукопись была написана сплошь стихами. Вот не нашел автор лучшей формы для повествования о тайниках мозга, сокровищах психики и чудесах психиатрии вкупе с первоосновами аутотренинга, кроме как эпико-поэтической. «Володя, стихи ваши интересные, но это не пойдет, — глядя на меня устало-понимающим взглядом видавшего виды психиатра, сказала Елена Антонюк, редактор научно-популярной серии “Эврика” издательства “Молодая гвардия”. — Нас с вами не поймут. И вообще это не для нас, это для редакции поэзии. Но и туда не советую с этим… Положите это к себе в ящик как память о первой попытке первой книги. Не огорчайтесь, многим авторам, даже уже не начинающим, нам приходится возвращать рукописи на кардинальную переработку, и не по одному разу. Возьмите паузу и перепишите книгу нормальной человеческой прозой. Вы сможете, перо у вас легкое». До того я успел стать автором нескольких популярных статей в тогдашних журналах «Юность» и «Знание — сила», откуда и был рекомендован в «Эврику». Эпическую психопоэму в ящик не положил, сжег на костре. Решил больше никогда ничего не писать. Но передумал и с отвращением накропал все то же самое сухой, вымученной прозой. Очень нужны были деньги. Читая авторскую корректуру, с трудом сдерживал тошноту, но решился все-таки вытерпеть этот позор. Ну первый блин комом, ну дальше реабилитируемся как-нибудь… В утро выхода книги не знал, что проснулся знаменитым. И долго потом недоумевал, почему и за что. Книжка слабая, вялая, нудноватая, с кучей литературных огрехов. С какой стати читатели ее вдруг начали хватать и хвалить, а вскоре повалили и переводы на иностранные языки? Сперва два пиратских — на итальянский и азербайджанский, потом на финский, давший возможность купить первый в жизни приличный костюм, потом на немецкий и так далее. А ровно через сорок лет один сирийский доктор по собственной инициативе перевел «Охоту за мыслью» на арабский язык. Понял со временем, что книга эта обязана была своим успехом в основном эффекту рака на безрыбье. Но почему она оказалась довольно долгоиграющей, не ведаю до сих пор.

— Критерии психической нормы, человек может понять, что какая-то часть его проблем заключается в нем самом, а не во внешних обстоятельствах?

— Да, довольно многие в той или иной степени понимают, что некая часть их проблем, поменьше или побольше, исходит из них самих, изнутри, а не извне, или, войдя когда-то извне, стала проблемой внутренней. Не берусь определить процент людей, так себя понимающих, по отношению к общей массе, но, как вы сами заметили, он достаточен, чтобы книги по психологической самопомощи пользовались спросом, как и интернет-материалы по этой теме. Что же до критериев психической нормы, то это вопрос на многие и многие книги. Общий ответ один: абсолютных критериев психонормы нет. Критерии эти конвенциональны (условны), зависят от времени, места, культуры и конкретной человеческой среды, в которой человек обитает. Они различны, например, между атеистами и верующими людьми. Атеист скажет: это психоз, умопомешательство. Верующий: это бесоодержимость, дьявольское наваждение. Врач назначит психотропные препараты, батюшка — бесоизгнание. Различны границы нормы и патологии даже для психиатров, придерживающихся разных научно-медицинских концепций.

Трудно обозначить эти границы, жизнь их не ведает и не признаёт. Грубая психопатология, делающая человека социально неадекватным, видна, что называется, и невооруженным глазом. Но такого не так уж много, а больше всего колеблющихся, переходных состояний между тем, что считается большинством людей нормой, и тем, что вероятнее может быть сочтено чем-то болезненным. Относительность понятия психической нормы замечательно выразил Лев Толстой. После посещения моей alma mater — кафедральной психиатрической клиники Московского университета, с которой соседствовала его усадьба (и поныне соседствует), Лев Николаевич записал в своем дневнике: «Психолечебница — место, где больные общераспространенными формами сумасшествия держат больных более редкими формами». Припечатал на века, лучше не скажешь.

— Если не оценивать других, а посмотреть на самого себя, то как в этом случае осознать степень собственной нормальности? Нормально ли быть всегда удовлетворенным своим социальным положением или нормально всегда стремится к социальному успеху? Является ли неуспех поводом для упреков самого себя в недостатке самодисциплины, социальной активности, креативности, образования?

— Глаз может видеть все, кроме себя. А себя только через зеркало. Хотим того или нет, осознанно или неосознанно, мы смотрим на себя глазами «внутренних других», начиная с родителей, из этого и строится фундамент самосознания и самооценки. И «степень собственной нормальности» оценивается внедренными в нас оценочными мерками «внутренних других», в разных лицах, от родителей и сверстников до психиатров или еще кого-то, через посредство книг или, ныне, социальных сетей. Памятуя, что нормы всегда только относительны, всегда через других, и самых разных, не стоит углубляться в оценивание своей нормальности. Дать себе право жить, быть собой и развиваться в самостоятельно выбранном направлении, вот и все. Быть удовлетворенным своим социальным положением или нет, стремиться к успеху или не стремиться — это не вопрос нормальности или ненормальности, а вопрос жизненной позиции и характера, вопрос выбора тех или иных ценностей, приоритетов.

Упрекать себя или кого-то еще, мужа, например, папу или маму, за низкие доходы, по-моему, по меньшей мере глупо.

— Является ли нормой обостренная и даже агрессивная реакция на давление внешних обстоятельств, которая может выражаться в акциях социального протеста, которые мы сейчас наблюдаем по всему миру? Может ли таким образом человек разрешить внутренние проблемы?

— Опять о норме, далась нам эта норма… И это не вопрос нормы, а вопрос жизненно-этической позиции, вопрос характера и конкретных обстоятельств конкретной жизни конкретного человека. В акции социального протеста и оппозиционные движения вовлекается широкий спектр разных людей, разных по характеру, интеллекту, этическим установкам, разные в том числе по душевному и психическому здоровью, по психологическим проблемам. Кто-то, участвуя в этих акциях и движениях, может, стремясь к тому или нет, найти выход из каких-то внутренних кризисов и тупиков, обрести смысл своей жизни, найти себя. А кто-то, наоборот, усугубит свои страдания и тупики, заблудится, запутается.

— Как меняют психику современного человека социальные сети и расширение его коммуникативных возможностей? Это плюс для человечества или минус?

— Является ли книгопечатание, открытие электричества, изобретение автомобиля, ядерная энергетика, космические полеты, кино, телевидение плюсом для человечества или минусом? Понятно: и тем и другим. В зависимости от того, какою частью человечества, как и зачем используется. Социальные сети и новые возможности коммуникаций подпадают под этот ответ. Мне не кажется, что появление этих новых возможностей для социальных связей и общения меняет психику людей в чем-то существенном. Насколько могу наблюдать, каждый, с гаджетом ли, без гаджета, с компьютером или нет, остается таким, какой есть, а меняется и развивается в зависимости от собственных данностей плюс еще очень многое. фейсбуки, инстаграмы, компьютерные игры, искусственные интеллекты и прочая меняют не психику нашу, не душу, а среды и способы социальной жизни, задействуя наши разные внутренние потенциалы.

— Требуют ли современные дети какого-то особенного отношения? Требуют ли пересмотра до сих пор существующие концепции воспитания детей с поправкой на реальность цифрового мира, в котором им придется расти?

— Какого-то особенного отношения требовали дети во все времена, вот и в наше тоже. Это особенное отношение можно определить двумя словами: умная любовь. Просвещенная любовь, можно и так. Умной любви всегда приходится быть особенной: сообразованной с особенностями вот этого, именно этого и никакого иного ребенка, и с особенностями положения, в которое он ставится обстоятельствами своей жизни, своей, всегда в чем-то особенной жизненной ситуацией. В «Нестандартном ребенке» я и стараюсь рассказать о такой любви.

Смутно представляю себе, что разумеется под «концепциями воспитания». Какие-то книжные догматы? В жизни они, насколько могу наблюдать, практически не работают. Что ни родитель, что ни педагог, то своя концепция получается, в зависимости опять же от характера, от разных моделей общения и отношений, которые успели внедриться внутрь, от интеллекта, от степени упертости, от состояния в данный момент…

С цифровой реальностью, конечно, считаться хочешь-не хочешь приходится. В разных семьях этот вопрос решают по-разному: от строго запретительного подхода до полностью пофигистического. Разумен, думаю, многие со мной согласятся, подход избирательно-дозировочный и присоединительный, по принципу «если не удается подавить восстание, возглавь его». Хорошо, если воспитателю удается быть не только в курсе той цифровой реальности, в которую неуправляемо погружается его воспитанник, но и чуть впереди. Это большой вопрос со многими конкретностями, в которые вряд ли стоит сейчас углубляться.

— Ваша оценка современного уровня психотерапии в России, когда все больше и больше людей осознают, что им необходима такого рода помощь в разрешении собственных проблем? Могут ли они безоговорочно доверять отечественным специалистам и тем методикам, которые они практикуют?

— Уточним сперва, что такое «уровень психотерапии». Я бы предпочел термин шире: психологическая помощь, психопомощь — в разных ее формах, разных масштабах и с разными целями, включая лечебные, сиречь терапевтические. Уровень — это качество, да? Выше или ниже, с плюсом или с минусом, удовлетворяющее или наоборот. Для кого? Для вот этого, одного-единственного, конкретного человека, с которым психотерапией кто-то занимается.

Есть разные формы психопомощи: групповые и массовые, социального масштаба, нацеленные на большие массы людей (некоторые произведения искусства и литературы, некоторые церковные проповеди) Когда так, уровень, то бишь эффективность, результативность, можно определять и количественно: какому проценту людей из данного множества психопомощь помогла, какому нет, какому повредила. Но конечная и решающая инстанция определения уровня психопомощи все равно одна-единственная — вот этот человек, которому помогали, а вышло что вышло.

Так вот, если суммарно говорить, уровень психопомощи во всем мире, во всех странах, в том числе в России, оставляет желать много-много лучшего, безгранично лучшего. Так было во все времена человечества, так и сейчас. Будь иначе, будь уровень психопомощи по ценностной высоте, по глубине воздействия и широте охвата в соответствии с истинной массовой нуждой в ней, и человечество было бы иным, и Россия. Не было бы войн. Не было бы преступности. Не было бы насилия. Не было бы нужды в вооружениях. Не было бы надобности в неимоверном количестве лжи на душу населения. Эк куда замахнулись, скажете, в какие мечты, в какие утопии. А как не замахиваться, если речь идет о реальности, в которой мы живём, — о психологической реальности, не устающей превращать и труд самого гениального психотерапевта в сизифов труд. Для одного-единственного, вот этого человека — нет, конечно же, не всегда в сизифов. На жизнь может хватить.

Но вокруг, но дальше… Где-то с конца восьмидесятых — начала девяностых в России, вослед и вдогонку давным-давно рыночно живущему Западу, начал бурно разворачиваться рынокпсихологической помощи, психобизнес — с растущей пестротой спроса и предложения, с неизбежной долей цинизма и примесью шарлатанства, обмана и злоупотреблений. Массовая потребность в психопомощи, в советские времена долгие годы загонявшаяся в мрачные, затхлые подвалы психиатрии, наконец вскрылась, вышла на открытый общественный воздух — и тут же навстречу ей хлынул встречный поток делового использования. Кто только не подсуетился к этому мейнстриму, помимо врачей и дипломированных психологов: астрологи, эзотерики разных жанров, самозванные маги и колдуны… Изрядную часть книжных прилавков заполонила и соответствующая литература разного качества, сперва большей частью переводная (чаще плохо, безграмотно переведенная), потом и отечественная, включая и скверно изданные пиратские переиздания и переложения ранних книг вашего покорного слуги. Все это неизбывное море сейчас плещется, волнуется и бушует в социальных сетях, и внутри потребности в психопомощи образовалась отдельная потребностная ниша в ориентирующей навигации по предложениям этой помощи.

Пора остановиться, заканчиваю. Что до методов психопомощи, терапию включая, то хорошо бы о каждом из них каждому из нас знать как можно достовернее и подробнее. А доверять безоговорочно не стоит ни одному. И вообще, если доверять, то никакой не методике, а человеку, человеку-специалисту, с акцентом на слове «человек». А из человеков-специалистов не обязательно тому, кто самый известный, кто всех перерекламил. А тому, кто по той или иной причине вызвал интерес и ощущение возможности доверять лично у вас, понравился лично вам. Доверять-ся (суффикс «-ся» очень важен — не просто доверять, а доверять себя: доверие глобальное, абсолютное) — надежнее всего по старинке: по живой цепочке. Обращаться к тому, кто хорошо помог (помогает) человеку, которого вы доверительно знаете. Хорошо бы сначала как можно подробнее выспросить, в чем помог и как, что вообще за человек, как общается, интеллигентен ли, внимателен ли, благожелателен ли, открыт ли душевно, не слишком ли жаден…

Хорошие специалисты и прекрасные человеки в одном лице есть — их мало, этих драгоценных людей, как и всего драгоценного в жизни, — но они есть. Может, однако, и так оказаться, что и специалист блестящий, и человек хороший, а все равно вам не подходит, по зазубрине какой-то — не ваш, и все. Все мы коты в мешках, и выбирать врачующего друга души (да еще за свои же деньги) всегда риск неизвестной степени, как жениться, выходить замуж или родить ребенка.