Эмили Ратайковски расстроена. Две роли в кино, которые она сильно хотела получить, пролетели мимо. Недостатка предложений у нее нет: Голливуд выстроился в очередь к ее агентам, заваливая их сценариями, где Эмили отведена роль очередной горячей штучки. Но такие героини не тревожат более воображение актрисы. «У меня есть серьезные критерии понимания того, чего я ищу в той или иной работе. В этом корень моих проблем, – признается девушка. – Мне подавай интересный сюжет и историю. А в таких фильмах героини обычно уродины». Сперва ей оказалась заказана Маша («люблю ее, настоящая оторва») из новой адаптации чеховской «Чайки»: «Сказали, что я слишком красивая». Потом – второстепенная героиня из экранизации романа Филипа Рота «Американская пастораль»: «Опять же, вроде отлично прошла пробы, мной заинтересовались, но результат тот же – недостаточно странно выгляжу». Ее главная проблема, считает Эмили, состоит в том, что Голливуд любит всех раскладывать по полочкам. «Когда меня гуглят, то видят секс-символ в бикини, потому и боятся приглашать играть кого-то еще. Так что я выбираю долгий, но, надеюсь, правильный путь: ожидание ролей, которые мне будет интересно играть. Такой вот нерадостный план на будущее».
Мы встречаемся в ресторане в центре Лондона, недалеко от того места, где Ратайковски провела раннее детство. Рейс из Лос-Анджелеса, на котором она прилетела, приземлился в полдень, потому трапезничаем в час между ланчем и ужином, когда в заведении никого. Так что некому будет глазеть на новую звезду и тыкать в нее пальцем. Ее теперь узнают не только по клипу Blurred Lines (450 миллионов просмотров в интернете) и роли в «Исчезнувшей». В конце концов, она еще и супермодель с 2,6 миллиона фолловеров в инстаграме и рекламными кампаниями для Marc Jacobs и прочих, сделавшими ее знаменитой до такой степени, что в киноверсии «Антуража» она засветилась в роли самой себя. Кроме того, не стоит забывать, насколько она ослепительно красива. Именно таких рисуют пацаны в тетрадках: фигура – бутылка кока-колы, губы как у сфинкса. Даже ваша девушка скажет, что она великолепна.
По всем показателям карьера Эмили летит в стратосферу. В вышедшем осенью художественном дебюте документалиста Макса Джозефа «128 ударов сердца в минуту» она сыграла свою первую главную роль, полностью соответствующую ее «критерию серьезности» – девушку Софи, причину сердечно-карьерных неурядиц героя Зака Эфрона. Однако в день нашей встречи в настрое Эмили явственно сквозит неуверенность. Ее самый большой страх – «не сделать ничего путного со своей жизнью, ничего важного. Этого я боюсь. Особенно если учесть, какое поверхностное занятие я выбрала».
Самый большой страх Эмили – «не сделать ничего путного со своей жизнью, ничего важного. Этого я боюсь. Особенно если учесть, какое поверхностное занятие я выбрала».
Ратайковски родилась в Лондоне, но выросла в Сан-Диего, где ее детство, по словам актрисы, было «довольно специфическим». Ее отец – учитель рисования, мать – профессор английского. Оба весьма богемные личности: в доме не было телевизора, а отец имел привычку срезать бирки с вещей, поскольку не уважает бренды. Юная Эмили любила тусоваться с родителями, а не со сверстниками. «Основную часть времени проводила с предками. Я была своего рода третьим мушкетером в семье».
В школе девочка не могла найти общего языка с одноклассниками. По мере взросления взаимное непонимание усиливалось из-за того, что ее развитие шло сильно ускоренными темпами. «В одиннадцать я уже выглядела примерно как сейчас, – вспоминает Эмили. – Со мной гораздо чаще пытались познакомиться, когда я была несовершеннолетней, чем теперь. Дурацкая ситуация». К шестому классу это «вбило кол» между ней и ее подругой, отец которой начал странно вести себя в присутствии Эмили.
Потом Ратайковски пошла учиться в школу, где работал ее отец. Вскоре поползли слухи, что она работает моделью. «Все шептались: смотрите, дочка-сексуашка прикольного учителя рисования!»
Несмотря на внимание к своей персоне, ей удалось сохранить независимость: родители даже не требовали от нее ночевать дома.
После школы Ратайковски поступила в Калифорнийский университет на художественное отделение – она до сих пор рисует, – но и там была аутсайдером. Проблема оказалась двоякой: во-первых, она обнаружила, что мир современного искусства «страшно заражен элитизмом и полон дерьма», а во-вторых, ее однокурсники не были типичными арт-студентами. «Все мои соседки по общаге были блондинками». Через год она бросила учебу.
Вечерний свет заливает ресторан, а мы заливаем в себя розовое. Пока едим главное блюдо, меня одолевает мысль, что для столь независимо мыслящей девушки – к тому же презирающей амплуа горячей штучки – согласиться на съемки в Blurred Lines было необычным поступком. Ратайковски уверяет, что поначалу у нее были сомнения: синопсис сюжета показался ей ужасным. «Он был чудовищен, я подумала: за такое нормально не заплатят». Несмотря на присутствие Фаррелла Уильямса? «Мне по барабану, чей это клип и кто в нем участвует». Но когда Эмили познакомилась с режиссером клипа Дайен Мартел, то изменила решение: «Мы сразу сошлись – она умная и очень культурно продвинутая, рассказала мне о своих идеях и как именно будут показаны женщины в клипе».
Разумеется, клип вызвал неоднозначную реакцию. Тик и Уильямс, полностью одетые, поют в нем: «Я знаю, что ты этого хочешь», обращаясь к Ратайковски и двум другим полураздетым героиням. Клипу предъявили претензии в том, что он якобы намекает на ситуацию сексуального насилия. Постоянные разговоры про клип утомляют актрису. Когда она слышит Blurred Lines в баре, отправляется на выход.
Эмили настаивает, что ни о чем не жалеет, но ее драма видна невооруженным глазом. В конце концов, она ведь феминистка. Не хардкоровая, но и не попсовая вроде «Бейонсе или Ники Минаж, которым по большому счету нечего сказать». Ее собственный месседж – в расширении возможностей женщин. А поконкретнее? «Чтобы женщина всегда могла получить от секса то, чего она действительно хочет. И не чувствовала себя обязанной быть секси только для кого-то другого».
Эмили с радостью развивает свои постулаты. Например, она не согласна с точкой зрения иных феминисток о том, что оральный секс унижает женщину. «У меня был приятель, заявлявший: не разрешаю у меня сосать, это оскорбляет партнершу». Идиотская позиция! Наоборот, любить кого-то, быть сексуальной миллионом разных способов – это делает женщину сильнее». Мужчинам пора понять, уверена Эмили, что женщины точно так же воспринимают их в качестве сексуальных объектов: «Люблю мужские задницы, и ничего постыдного в этом нет». Столь прогрессивное отношение к жизни имеет корни в ее подростковом чувстве вины за свою сексуальность. «Помню, замдиректора школы в седьмом классе дернул меня за лямку бюстгальтера – мне тогда только исполнилось тринадцать, – потому что я, типа, нарушила дресс-код». Еще ей вспоминается, как отец подруги однажды отвел ее в сторону и сказал, что ей надо вести себя осторожнее, так как она слишком красивая и любит разевать варежку. «Как будто мне нужно было извиняться за то, как я выгляжу».
«У меня был приятель, заявлявший: не разрешаю у меня сосать, это оскорбляет партнершу». Идиотская позиция!»
За свой образ в Blurred Lines Эмили извиняться не собирается: «Я и другие девушки – мы все время смотрим в объектив камеры; это важно, ибо в большинстве съемок женщины смотрят куда-то мимо, и в этом есть вуайеризм и сексизм». Актриса продолжает вступаться за клип: «Blurred Lines – веселое кино! Когда я снималась в нем, мне не казалось, что меня превращают в сексуальный объект. Просто получала удовольствие от работы, не выходя из рамок адекватной реализации своей сексуальности».
Выходим прогуляться до близлежащего Блумсбери – поглядеть на дом, где Ратайковски жила ребенком. В кремовом пальто и бежевых туфлях на каблуках она выглядит очень собранно, хотя признается, что в быту жуткая неряха. В темных очках с леопардовым принтом она неузнаваема в толпе. По дороге актриса рассказывает, широко, по-калифорнийски растягивая слова, о том, как мать водила ее в театр каждую неделю, когда они жили в Лондоне. Говорить с Эмили можно о чем угодно – кругозор у нее широчайший, – потому мы легко прыгаем с творчества Лорри Мур («только что прочитала ее новый роман «Кора» – сплошной магический реализм») на концептуальное искусство («все, что после Дюшана, – мастурбация») и сексуальную природу человека. Про политику тоже не прочь порассуждать: раньше она была поклонницей Обамы, но перестала; Элизабет Уоррен ей нравится больше, чем Хиллари Клинтон. Эмили поддерживает Эдварда Сноудена, а также придерживается весьма радикальных взглядов на наркотики. «Мой дед, умерший в 102 года, искренне верил, что любой наркотик должен быть легализован и дальше общество должно разбираться с ними, исходя из этого. Я не то чтобы не согласна...»
Режиссер «128 ударов сердца в минуту» Макс Джозеф, выбравший Ратайковски из ста с лишним кандидаток, считает, что разносторонность и глубина Эмили – ее главный манок: «Она загадка. Очень умная и начитанная, и в то же время это ведь девушка из клипа Blurred Lines. Обычно такие вещи не сочетаются».
Сворачиваем на старую улицу – Эмили не была здесь с пяти лет. «Мечтала вернуться сюда с отцом своего ребенка». Ратайковски с ужасом замечает, что часть улицы разворочена стройкой. На другой стороне по-прежнему стоят дома XIX века, поделенные на квартиры. Актриса узнает одну из дверей. «Я здесь однажды случайно виски выпила. Мне было четыре, я любила яблочный сок, который выглядит точно так же, а у отца был налит виски, ну я и схватила». Осматриваем окрестности, потом идем в паб и начинаем говорить про еще один скандал. В сентябре 2014-го хакер опубликовал набор обнаженных фото, украденных с аккаунта Ратайковски на Apple iCloud. Среди жертв серии телефонных хаков были также Дженнифер Лоуренс, Рианна и Ким Кардашьян. Что сделала Ратайковски, когда обо всем узнала? «Ничего, я давно смирилась, что у меня нет никакого личного пространства. Это дурной образ мыслей – мол, мне нечего скрывать, – но меня всегда раздражало, когда селебрити бесятся по поводу преследующих их папарацци. Это часть профессии, дружок. Стремная ситуация, но воевать я точно не собираюсь».
Дженнифер Лоуренс говорила в интервью, что все, кто гуглит ее украденные фото, совершают сексуальное преступление и должны «ежиться от стыда». Ратайковски не согласна. «Чего теперь кулаками махать, раз уж выложили; не уверена, что всякий, кто захочет погуглить эти фотки, – преступник. Тот, кто украл фотографии, – другое дело». С другой стороны, Эмили не согласна и с утверждением, что, снимая и посылая откровенные фото, кличешь беду на свою голову. «Просто то, что Дженнифер отправила сексуальные фотки своему бойфренду, не означает, что она в чем-то виновата. Это часть здоровой сексуальной жизни». Будет ли она сама после случившегося делать что-то подобное? «Не собираюсь заморачиваться. Жизнь слишком коротка, я вообще могу завтра помереть».
«Не собираюсь заморачиваться. Жизнь слишком коротка, я вообще могу завтра помереть».
Актриса рада, что у нее есть своя группа поддержки, в которую входит и ее новый бойфренд Джефф Маджид – выпускник философского факультета, ставший профессиональным игроком в покер, а недавно подписавший контракт с лейблом на выпуск альбома. Их отношения складываются успешно во многом благодаря тому, что у него гибкий график и он может позволить себе путешествовать. Какие именно парни ей нравятся? «У меня нет своего типа, даже смешно, мне просто нравятся уверенные в себе мужики, у которых есть собственная жизнь и которые не боятся женщин».
Вопрос, чего на самом деле хочет Ратайковски, остается открытым. Большинство сценариев ей не подходят, моделью вечно не прокормишься. Она уважает театр, но пока планирует бросить все силы на кино. Ждать хороших ролей, доверять инстинкту. Стараться избегать повторений. Эмили мучает один и тот же сон, который она видела уже пять раз. Она лежит в постели, стягивает одеяло и видит, что на обоих бедрах у нее огромные татуировки револьверов. Начинает паниковать: она не собиралась делать ничего подобного! Пытается соскрести их, но безуспешно. Ратайковски боится, что этот сон может оказаться пророческим. «Слава богу, – всегда говорит она себе, проснувшись, – что пока я себе такие не сделала».
0
