ТОП 10 лучших статей российской прессы за
Сен. 20, 2016

А я видел, что у этих людей, которые окружили ее сейчас плотным кольцом, в основном из колясок, какой-то жадный и скорее всего неутомляемый интерес к той жизни... Не говоря уже об этой... К жизни, до которой они, сейчас, в их нынешнем положении, никак, они думают, не смогут дотянуться...

— А что это там наверху — это полотна времен Александра I?

Экскурсовод была, по-моему, поражена:

— Вы первый, кто обратил на это внимание! Совершенно верно...

И она рассказывала про эти полотна... и кольцо колясок вокруг нее сжималось...

— Расскажите про битву при Молоди...— попросил все тот же паралимпиец в черных очках.— А то мало кто про нее знает...

Он вроде бы просил ее, но при этом с такой настырностью, словно давал понять, что отказ даже не представляется возможным.

— Честно говоря,— смутилась она,— я, как историк, не совсем понимаю, о чем вы...

Он страдальчески развел руками. Срезал.

Экскурсовод заговорила про истоки православия, зафиксированного в том числе и в этом зале, и один из паралимпийцев перебил ее:

— Но вы понимаете, что религия пришла к нам из иудейского мира и уничтожила нашу культуру?..

— Как? — испуганно переспросила она.— Религия... Она же просто вплелась... Но как удивительно, что вы об этом говорите!..

— Про Дмитрия Донского расскажите! — потребовал паралимпиец в очках.— Это тоже раскрученный бренд!

— Раскрученный? Как кто? — затрепетала она.

— Ну... Как Александр I, например...

Она покорно рассказывала.

— И знаете,— говорила она.— Победитель — не тот, кто самый сильный, а тот, кто самый гибкий... Впрочем, кому я это говорю...

Они ей покровительственно улыбались.

Эта экскурсия могла продолжаться бесконечно, и продолжалась, а я остановил (чуть не проголосовав, потому что он катился в коляске) одного спортсмена, которого, кажется, узнал. Где-то я его видел... Он сказал, что он фехтовальщик, Александр Кузюков.

— Готовились мы до последнего, понимаете?.. Даже когда нам сказали: "Все... Не едете..." Была ли возможность посмотреть Паралимпиаду в Рио? Была возможность. Но я не стал. Почему? Элементарно я понимал, что я там должен быть, драться... А я здесь... Нет, не смотрел...

Он, по-моему, был рад, что я его спрашиваю. Ему хотелось поговорить.

— Знаете,— сказал он,— ведь мы три месяца назад на чемпионате мира в финале французов разнесли с разгромным счетом... 45:31... Они даже бороться не могли... А там, в Рио, они олимпийскими чемпионами стали. Ну конечно, мы должны были стать... И вы спросите: отпустило меня сейчас? Нет, не отпустило. Такое не может отпустить.

Руки его спокойно лежали на неподвижных коленях. Да и сам он говорил так бесстрастно, что я понимал: да, не отпустило и, может, вообще никогда не отпустит.

— Я в мировом рейтинге,— продолжил он,— был вторым номером, когда мы на Паралимпиаду собирались. Но все время боролся за золото. Вся команда боролась. Мы за последние четыре года, после Лондона, ни разу ни с одних соревнований без медали не уезжали... А вы знаете, что за 11 лет у нас ни разу не было ни одного случая допинга? Сотни раз люди сдавали... Ни одного... Так что тем более обидно.

— Вообще ни разу? — не скрою, удивился я.— За 11 лет? Хоть по ошибке, хоть один раз да должно было быть... По теории вероятности хотя бы...

— Ни одного,— покачал он головой.— Ни одну таблетку ребята не употребляли, даже ту, которую им доктор прописал, терпели, если были сомнения... смотрели справочник РУСАДА, консультировались... Так что получилось почти как смешно, что ли, все это...

Он с кем-то здоровался, делал селфи, потом опять повернулся ко мне:

— Я вот что хочу сказать. Пусть нас сейчас пытаются замарать, но они себе только хуже делают. С такими сплоченными людьми, как мы, это будет только хуже. Мы великого добьемся.

Я даже не понял, у кого сейчас слезы были в глазах: у него или у меня.

Я подошел к очень красивой девушке, стоявшей у стены, спросил, какой у нее вид спорта.

— Легкая атлетика,— тихо ответила она, можно сказать прошелестела.

— И вы, значит...

— Простите,— так же неслышно произнесла она.— Я не могу вас спрашивать.

Я понял уже, что с ней надо мне быть очень осторожным, и аккуратно переспросил:

— Отвечать, наверное...

— Да, отвечать... Простите...

И она вдруг разрыдалась. На весь Александровский зал, опять почти неслышно, но так, что плечи ее страшно тряслись...

И я не мог ее успокоить, я понимал это, я знал, что они такие, паралимпийцы, не все, конечно, но они такие с такой вот страшной, изломанной психикой, с такими незаживающими ранами, просто некоторые могут какое-то время скрывать и терпеть, и осторожнее надо с ними, и еще осторожней, и вообще лучше даже не прикасаться, ни одним словом...

И я подумал, что, Господи, что же эти люди, эта девушка должна была чувствовать, когда ей запретили Паралимпиаду, главное событие в ее такой хрупкой и на самом деле глубоко несчастной, даже если чемпионской жизни... Нет, мне этого не дано даже представить.

Молодой человек в темных очках, тот самый, который терроризировал экскурсовода вопросами про битву при Молоди, впрочем, сам подошел ко мне.

— Я подозревал, что нас бортанут, конечно, когда олимпийских легкоатлетов отстранили... Когда стало понятно, что не пахнет никакой честностью, а пахнет только ВАДой... Они решили, видимо, давайте отыграемся на этих убогих, чтобы всем было видно...

— Какие же вы убогие...— перебил я его.— Вы великие спортсмены...

— Ну если бы я был великим,— усмехнулся он, оценив, впрочем, по-моему, мою поправку,— если бы выиграл какой-нибудь чемпионат среди зрячих, среди здоровых... а так...

— А каким спортом вы занимаетесь?

— Марафонец... по мне не видно?.. Да ладно, я метатель диска. Я хотел за третье место на Паралимпиаде побороться, у нас разница вот столечко... Первый и второй номера далеко убежали, ну ладно, о врагах не буду говорить хорошо.

Он вдруг сказал, что на самом деле его это все не очень интересует, потому что он не любит спорт совершенно.

— Как это? — изумился я.

— Вот вы же можете тоже свое дело не любить так... яро...— засмеялся он.

— Иногда ненавижу,— признался я.

— Ну вот, примерно так же! — обрадовался он.— Иногда сыт настолько... живешь просто в этой системе... Ну что я вам говорю, вы ж понимаете... Киса, я вам как художник художнику говорю...

— Что же вы стали спортом заниматься?

— Когда еще здоровым был, разряд имел по парашютному спорту, по стрельбе камээсник... Потом ослеп, и чем заниматься-то? Что я умею? Я вот умею только деревья профессионально пилить. Вы что, это же высокотехнологичный процесс... И когда ослеп, когда встал выбор, бухать или чем-то еще заниматься... Милостыню у церкви просить западло... Валенки, может, шить? Не шью я валенки...

— А можно спросить, как вы зрение потеряли?

— О, это история, достойная пера...вашего, видимо... Мне было в 2008 году 20 лет, и я очень сильно хотел рвануть в Грузию, когда там началась заваруха... На Чечню я не успел... Проклятое советское воспитание... Кино про советских солдат... Понимаете, всегда хотелось быть солдатом Родины...

Я понимал, может, как никто.

— Но я посмотрел карту,— вздохнул он,— понял, что меня тормознут на Военно-Грузинской дороге и закатают куда Макар телят не гонял... Остался. Круг моих занятий был определен. Баловался я тем, что изготовлял взрывчатку... Ну как... Для хозяйственных нужд...

У Виталия Телеша оказался удивительный язык: ни одного лишнего слова и все так точно подогнаны одно к одному... И может, правда, не ту профессию он выбрал, и еще не поздно, и, по-моему, он понимал это и изучал меня не менее пристально, чем я его...

— И вот однажды нештатно сработало устройство у меня,— добавил он.— Но мама говорит сейчас: "Может, и к лучшему, сынок, а то бы оказался теперь, конечно, где-нибудь под Луганском..." И тренер мой не зря говорит: "Бодливой корове бог рогов не дает"...

Я не понимал уже только одного: почему он именно метанием диска занялся?

— А потому что ночью есть можно,— охотно объяснил он.— Все другие спортсмены режимят, вес держат... А метатели могут есть что угодно в любых количествах. Это единственный такой спорт... Может, еще только сумо... Хотя в сумо режим в том, что именно надо жрать! А я как хочу, так и ем. Так что выбора у меня не было.

Так, с меня было достаточно! Этот человек продемонстрировал вдруг еще одно паралимпийское измерение: хлесткое и глубокое, и я понимал, что любой из тех, с кем я могу поговорить тут, в Андреевском или Александровском зале, продемонстрирует еще одно...

Но тут я увидел министра спорта Виталия Мутко. Его измерение было как нельзя кстати.

Он ходил среди спортсменов, как ни странно, победителем, а они, хотя только что замолкали, если я спрашивал про спортивных чиновников, или кривились так, что все было ясно, начинали вдруг благодарить его за поддержку и просили разрешения сфотографироваться с ним...

— Помните,— с удовольствием говорил он фехтовальщикам,— мы с вами первые коляски на озеро Круглое привезли, и какая реакция была неоднозначная, в том числе у олимпийцев...

И они благодарно кивали, вспоминая.

Я вдруг вспомнил, как, встречаясь с победителями Универсиады в Казани, Виталий Мутко обещал им, что если они будут очень стараться, то обязательно станут олимпийцами и паралимпийцами.

— Скажите,— спросил я Виталия Мутко,— вы все сделали для паралимпийцев в этой истории из того, что должны были и что могли?

Вопрос этот застал его врасплох, так что я даже удивился. Я думал, он сразу расскажет, как сделал все и что именно. А он молчал, потом сказал:

— Раз результата нет, раз не поехали, значит, не все.

Я, честно говоря, даже вздохнул с облегчением. Надо же. Не все еще потеряно.

Правда, потом он вернул свое:

— В данном случае государство-то тут на самом деле ничего не может сделать. Государство, наоборот, упрекают в том, что оно слишком опекает... это отношения Международного паралимпийского комитета и Паралимпийского комитета России. Хотя Крейвен (Филип Крейвен, президент Международного паралимпийского комитета.— А. К.) здесь был в прошлом году, мы его принимали, он выступал в Кремле (священное имя "Владимир Владимирович Путин" в связи с таким человеком, как Филип Крейвен, Виталий Мутко предпочитал теперь даже не упоминать.— А. К.), он говорил, что благодарит наше государство за заботу о паралимпийцах... За десять дней до решения отказать в допуске он прислал письмо, в котором говорил, что никаких претензий к Паралимпийскому комитету России нет... Это быстрое и неожиданное решение...

— А с точки зрения юридической защиты вы все сделали?

— Ну знаете,— пожал он плечами,— лучшие юристы работали, швейцарская компания... Не один десяток судов выигрывала... Но все было не в правовом поле в этот раз... Команда не допускается, потому что национальный Паралимпийский комитет не исполняет своих полномочий... Но это же нельзя утром проснуться и сказать: "Вы не исполняете своих полномочий!" Должно же быть развитие! Должны быть претензии! А так — люди получили все лицензии, все аккредитации... Международные федерации поддержали нашу команду... Меры были приняты нами... Все иски были поданы... Все!..

И — ничего.

Через несколько минут все они: спортсмены, тренеры, чиновники — сидели за роскошно накрытыми столами в Георгиевском зале и кто-то объяснял им в микрофон, как следует вести себя в присутствии президента и до него тоже, и, может быть, особенно до него. И прежде всего: вот ко всему, что вы видите на столах, не нужно прикасаться, пока он не войдет и не произнесет приветственную речь. А то, видимо, очень все это некультурно будет выглядеть.

И вот они сидели уже полчаса за этими роскошно накрытыми столами и ни к чему, как их просили, не касались, даже к воде. А у Владимира Путина еще продолжалась встреча с правительством в соседнем корпусе, и история, похоже, затягивалась, как обычно. Но то, что происходило в этот день в Большом Кремлевском дворце, то есть в Андреевском, Александровском и Георгиевском залах, не было обычным. Это все было, мягко говоря, очень необычно.

И я могу рассказать, как спортсмены между собой шутили по поводу этой еды и напитков, но не стану этого делать. Просто потому, что им самим этого не надо.

Когда президент пришел, он сказал все, что они от него лишний раз так хотели услышать. И про то, что против них сыграли "не по-спортивному, не по-честному", и повторил, что говорил накануне в Бишкеке и что обязательно должен был повторить здесь:

— Мы не приветствуем действия хакеров, но благодаря им стало известно, что люди, которые принимали участие в Олимпиаде и внешне для всех были абсолютно здоровыми, оказывается, принимали запрещенные препараты, причем такие, которые давали и дают преимущества в спортивной борьбе. А почему-то наши паралимпийцы только по какому-то не понятному никому подозрению в применении непонятно каких препаратов отстраняются от Паралимпиады. Безусловно, это решение нечестное, лицемерное и трусливое.

Я видел, как они за столами обрадовались, как дети, слову "трусливое". Засмеялись, зааплодировали. Это было да, то, что нужно им. Вроде бы ничего такого не сказал, не сделал тем более, а одно слово — и он с ними, а они-то как с ним...

Потом Владимир Путин награждал некоторых почетными грамотами, и всем запомнился эпизод, как Крившина Анна, получив грамоту президента (приравнивается к правительственной награде), просила разрешения сказать несколько слов, и когда он кивнул, вдруг бросила ему в руки цветы и грамоту и под хохот зала пошла к микрофону. Что тут было такого смешного? Может быть, что-то было... И он стоял и, изображая недоумение, поддерживал это настроение, потому что оно и в самом деле дорого, наверное, стоило...

А потом еще выступила Анна Гришина со стихами своего сочинения:

— Стоять под флагом и слушать гимн!

Какое счастье, ты победил!

Страна родная, все для тебя,

Мои победы, любовь моя!

И дело было не в том, что стихи были написаны не к этому дню. К этому.

Ведь даже если тут не было победителей, то уж точно не было побежденных.