Обретение одной из самых чтимых в русской православной традиции икон произошло в XVI веке после страшного пожара в Казани, уничтожившего немалую часть города. По словам священника казанской Гостинодворской церкви Ермолая, позже принявшего монашество и ставшего знаменитым в годы Смуты патриархом Гермогеном, десятилетней девочке Матроне явилась во сне Богородица и велела указать людям на место на пожарище, где под землёй на метровой глубине и была обнаружена икона. Её участие в событиях Смутного времени, закончившихся изгнанием интервентов и восстановлением государственного порядка, сделало святыню одной из наиболее почитаемых в России.
В 1649 году местный московский праздник 22 октября в честь чудотворной копии с явленной иконы Казанской Божией Матери делается, по указу царя Алексея Михайловича, общероссийским и празднуется торжественно по всей России «во всех городах по вся годы». В подтверждение нового статуса святыни при Коломенском царском дворце была заложена домовая церковь с соответствующим посвящением. Позже в её честь были названы сотни храмов и монастырей по всей бывшей империи.
История странствий оригинала иконы к XIX веку была уже весьма запутанной, но официальная точка зрения, подтверждаемая большинством исследователей, всё-таки помещала её в Казанский Богородицкий девичий монастырь. Именно оттуда в ночь на 29 июня (12 июля) 1904 года икону похитили вместе с образом Спасителя в драгоценных ризах. Обе иконы были украшены драгоценностями на сумму до 100 тысяч рублей. Были украдены также деньги, более 3000 рублей, из свечных ящиков. В начале третьего часа ночи послушница услышала крик «Караул!», раздавшийся со стороны колокольни. Она позвала нескольких работников, и в подвале ими был обнаружен запертым монастырский сторож Фёдор Захаров. При осмотре собора были найдены следы взлома. Захаров на следствии показал, что при обходе увидел на задней паперти собора четырёх мужчин, которые, угрожая ему револьвером и ножом, закрыли его в подвале.
По следу злоумышленников
Следствие через пару дней вышло на золотых дел мастера Максимова, заказавшего для своего покупателя Фёдора Чайкина мощные разжимные щипцы, которые по некоторым признакам могли быть использованы для взлома дверей собора; после некоторого запирательства мастер сообщил, что последний несколько раз угрожал ему револьвером, требуя молчать о заказе. Выяснилось также, что Максимов продал нескольким лицам жемчуг, по описанию схожий с украшением похищенных икон.
«…Удалось обнаружить спрятанные на кухне, в русской печи и в других местах 205 зёрен жемчуга, 26 обломков серебряных украшений с камнями, 72 золотых и 63 серебряных обрезков от ризы, пластинку с надписью “Спас Нерукотворный”». Из протокола обыска
Во время тщательного четырёхдневного (!) обыска в доме, где жил Чайкин, полиция обнаружила множество фрагментов украденного (жемчужины, серебряные детали, разноцветные камни, обрезки риз и тому подобное). В печи в золе нашлись обгорелые жемчужины, гво́здики, проволока и кусочки материи. Монахини опознали в найденном фрагменты похищенного в соборе.
5 июля Чайкин и его сожительница Кучерова были задержаны на пароходе в Нижнем Новгороде. Был установлен подельник Чайкина Ананий Комов. Также возникли сильные подозрения в отношении сторожа, который, как выяснилось, был хорошо знаком с Чайкиными, по мнению следователей, тоже был причастен к ограблению. Малолетняя дочь Кучеровой рассказала, что видела, как Чайкин и Комов разрубили иконы, а мать Кучеровой Елена Шиллинг сожгла их в печке.
«Но вот явились лиходеи,
Сыны проклятья всей Руси,
Проникли в храм, как хитры змеи,
И Образ чудный унесли.
Казань! Оденься в траур скорбный,
Оставь веселье и покой:
Твоя краса Лик Чудотворный
Сокрыт кощунственной рукой…»
Михаил Нечаев, священник
Чайкин, оказавшийся на самом деле «по пачпорту» крестьянином Варфоломеем Андреевичем Стояном, был хорошо известен полиции. В своё время он начинал как обычный грабитель, но действовал настолько дерзко, что за ним числился убитый солдат и двое раненых полицейских. Затем он решил заняться чем-то менее рискованным и стал «клюквенником» — вором, специализировавшимся на краже церковной утвари. Все другие участники преступления довольно быстро начали давать показания, при этом они всячески выгораживали себя и «топили» друг друга.
«Чайкин не признавал ни Бога, ни царя и говорил, что он сам царь; молиться Богу он мне не позволял, но я тихонько бегала в церкви». Из показаний дочери Кучеровой, Евгении
По итогам расследования Чайкин, Комов, Максимов и Захаров были обвинены в том, что «по предварительному между собой соглашению и имея при себе оружие, коим могли причинить смерть или увечье, в ночь на 29 июня в г. Казани из запертого собора в честь явления Казанской Божией Матери тайно похитили: а) святые иконы Казанской Божией матери и Спасителя в драгоценных ризах и б) из свечных шкафов с лишком 3000 руб. незаписанных в церковные книги денег, причём для совершения означенных похищений сломили замок у западных дверей собора…». Кучерова и Шиллинг обвинялись в том, что участвовали в «сокрытии похищенного».
«Горе защите!..»
Дело было расследовано вполне добросовестно, однако у защиты (особенно в отношении женщин-соучастниц) имелись определённые перспективы. Но суд неожиданно столкнулся с тем, что подсудимые не смогли выбрать адвокатов: казанские присяжные поверенные организованно и категорически отказались защищать святотатцев. Суду пришлось употребить власть и назначить защитников. Большинство из них были молодыми людьми, и им было труднее, чем их маститым коллегам, уклониться от опасного, ввиду господствующих эмоций, поручения.
Например, адвокат Чайкина Георгий Густавович Тельберг, сын обрусевшего шведа, пришедший в адвокатуру незадолго до процесса с университетской скамьи, ещё до начала судебных заседаний стал главным объектом нападок черносотенной печати. «Телеграф и газеты так дружно переврали мою фамилию, что последняя трансформация в одной провинциальной газете выглядела следующим образом: “Известный еврей Шальберг нанялся за сто тысяч рублей защищать гнусного святотатца; вся христианская адвокатура возмущена очередной еврейской наглостью”. Будучи от рождения христианином, и притом очень кротким, я прямо испугался, не вызову ли я волны еврейских погромов».
«Чайкин не признавал ни Бога, ни царя и говорил, что он сам царь; молиться Богу он мне не позволял, но я тихонько бегала в церкви». Из показаний дочери Кучеровой, Евгении
Накануне процесса в «Казанском телеграфе» появилась анонимная статья, дышащая негодованием в адрес тех, кто осмелился согласиться защищать святотатцев. В связи с этим от имени защитников присяжный поверенный Бабушкин, бывший неформальным лидером команды, обратился к суду с просьбой особо разъяснить присяжным смысл судебной защиты. Председательствовавший на процессе Сергей Викторович Дьяченко произнёс замечательную речь, в которой, в частности, заметил, что «закон предоставляет и самым тяжким преступникам иметь защитников. Какое бы гнусное и возмутительное обвинение ни тяготело над подсудимым, закон вменяет суду в обязанность дать ему защитника, и горе защите, которая отказывается от исполнения этой тяжёлой, но священной задачи: представить суду те данные, которые могут повлиять на смягчение участи подсудимого. В условиях жизни подсудимого, воспитания, в обстановке защитник должен тщательно искать всё, что может быть истолковано в его пользу, и представить их суду».
Задача перед адвокатами действительно стояла нелёгкая: уж слишком много следов было оставлено их подзащитными, уж слишком много свидетелей что-то видели, что-то слышали. Поэтому кто-то из защитников (например, тот же Тельберг) больше взывал к милосердию, чем разбирал неувязки обвинения; его страстная речь заслужила одобрение следившего по газетам за процессом Льва Толстого. Добиться успеха удалось лишь опытному адвокату Лаврскому, защищавшему сторожа: доказательства против его клиента были самыми неочевидными, да и вид дряхлого, постоянно плачущего старика по контрасту с красноречиво уголовными физиономиями других обвиняемых склонял присяжных к проявлению милосердия — «Не виновен!»
В результате трёхдневного процесса Варфоломей Чайкин (Стоян) был осуждён на 12 лет каторжных работ, Ананий Комов — на 10 лет. Максимов был определён на 2 года 8 месяцев в исправительные арестантские отделения. Прасковью Кучерову и Елену Шиллинг приговорили к 5 месяцам 10 дням тюрьмы.
«Я видел, что передо мною существо, у которого воля не связана никакими моральными преградами… слегка горбоносое лицо, чёрные глаза с каким-то огненным взглядом, всё это давало такое впечатление физической силы и волевой энергии, что и судьи, и присяжные, и публика, и сами защитники как-то сходу уверовали, что это человек, у которого не дрогнет рука посягнуть на любую святыню». Воспоминание Георгия Тельберга о его подзащитном
Чайкин и Комов смогли сбежать из тюрьмы, но если Комов растворился бесследно, то Чайкин, у которого на воле были припрятаны кое-какие «безделушки», пустился в загул, проиграл своё богатство в карты и уже на следующий год попался при попытке ограбления ювелирного магазина. «По совокупности заслуг» и ввиду явной неисправимости он был приговорён к пожизненной каторге, которую отбывал в печально знаменитом Шлиссельбурге.
В тюрьме с Чайкиным, судя по всему, произошли некоторые метаморфозы. Он более не запирался и обстоятельно рассказывал полицейским чинам, в том числе и легендарному сыщику Аркадию Кошко, выпытывавшим у него, не сохранились ли иконы, об обстоятельствах совершённого преступления. Он говорил: «Мне не хочется, чтобы непорядочные люди шантажировали моим именем и вводили в заблуждение утверждением, что иконы целы». Чайкин объяснил и мотивы своего поступка. Он показывал 29 июня 1912 года: «Мне ужасно хотелось тогда доказать всем, что икона вовсе не чудотворная, что ей напрасно поклоняются и напрасно её чтут, что я сожгу её и никакого не случится чуда: сгорит и всё». Он сам отмечал происшедшие в нём за годы заточения перемены. Вспоминая, как при ограблении одного монастыря он пытался вытащить из раки мощи какого-то святого и выбросить их прочь, он добавил: «Теперь бы я всего этого и не подумал бы сделать. Хотя я и неверующий, но я понимаю, что ничего не стоящая для меня вещь может быть для других святыней».
Многие верующие сомневались в том, что чудотворная святыня погибла. Ходили слухи, что Чайкин на самом деле сбыл её богатым старообрядцам, охотившимся за иконами дониконовского письма; что матушка-настоятельница в монастыре на ночь подменяла её копией и тому подобное. Некоторые энтузиасты разыскивают её до сих пор…
Не будем им мешать.
0
119.00
