ТОП 10 лучших статей российской прессы за
Сен. 7, 2023

— Вас часто называют Ниной, по имени вашей героини?

— Постоянно — все, кто смотрит сериал. У меня есть любимый санаторий в Сочи, куда езжу много лет. Так там весь персонал, все мои любимые девочки, завидев меня, говорят: «Ой, наша Ниночка приехала!» Не все из них даже знают, как меня зовут в реальной жизни.

— Не обидно?

— Да вы что! Это прекрасно, что судьба подарила мне такую узнаваемую, такую любимую зрителями роль. Марк Анатольевич Захаров часто говорил, что актерская профессия — это случай, никто не знает, как дело повернется. И правда: можно в миллионе фильмов сыграть, и ни одна роль народу в душу не западет. А можно сыграть такую, по которой тебя на всю жизнь запомнят...

— В начале октября вам исполнится 55 лет, как будете отмечать?

— Свой день рождения отмечу на сцене, это будет гастрольный тур, мы начнем его с города Орел, будем играть спектакль «Там же, тогда же», и все зрители будут моими гостями. Это большое счастье для артиста.

— Вам комфортно быть актрисой в таком возрасте? У многих ваших коллег возникают проблемы с ролями...

— Насчет возраста: раньше было страшно, а теперь уже нет. Многое за плечами, многое умею, и многое надо успеть сделать. Надеюсь организовать моноспектакль. У меня нет никакого желания молодиться, хочется выглядеть достойно. Чем короче юбка, чем больше ты стараешься скрыть свои морщины, тем ты старше и становишься. А поскольку я актриса характерная, то, наверное, поэтому я сейчас люблю себя гораздо больше, чем в юности. Кайфую от своего возраста. Дети уже выросли, и можно заниматься собой. Хочется, чтобы внук мной гордился.

— Вы служите в легендарном театре — «Ленкоме» — уже 20 лет, причем уже год в статусе народной артистки Российской Федерации. Для вас это звание важно?

— Я знала, что наш театр включил мою фамилию в списки на звание, и благодарю директора Марка Борисовича Варшавера за веру в меня. Когда президент подписал документ, я была счастлива. Говорят, мол, в Голливуде такого нет, и Брэд Питт, не будучи народным артистом США, спокойно себе живет. Не знаю, как у них там, в Голливуде, но мы — русские люди, российские артисты. И такое признание труда, таланта, заслуг у нас имеет значение. Звания народных артистов носили Яковлев, Лановой и десятки потрясающих мастеров — великие люди. Я из театральной семьи и разделяю то уважение, пиетет, с которым актеры старшего поколения относились к своим регалиям.

— А кто в вашей семье имел или имеет отношение к театру?

— Да почти все связаны с театром. Мама, Ольга Владимировна Великанова, уже полвека работает режиссером в Театре имени Станиславского («Электротеатре Станиславский»). Отец, Александр Якунин, был актером в Театре Моссовета, а потом ставил и оформлял спектакли. Дедушка, Михаил Юльевич Хейн, был замдиректора областного драматического театра. Сестра моей бабушки Ляля — Елена Алексеевна Дмитриева — играла в Театре на Малой Бронной. Тетя Татьяна Владимировна Великанова была балериной Большого театра. Мой первый муж — актер. Старшая дочь Анастасия — художник-гример, младшая — Маша Свирид — окончила театроведческий и актерский факультет ВГИКа. Только второй муж, с которым мы уже отметили серебряную свадьбу, — Алексей Свирид, — «нормальный человек», инженер. (Смеется.) Но народная артистка в нашем большом театральном клане — я одна!

— Благодаря такому окружению вы, наверное, рано вышли на сцену?

— Первый раз бабушка Ляля привезла меня в Театр на Малой Бронной в коляске — я еще не умела ходить. Мы жили неподалеку, и она брала меня с собой на работу. А потом я просто жила там. Так что я абсолютный ребенок Театра на Малой Бронной. Когда спустя много лет играла там с Максимом Авериным спектакль, опустилась на колени и поцеловала сцену, потому что на ней выросла...

Все актеры театра меня очень любили. Особенно им нравилось, когда я их копировала. Просили: «Ну давай, Анька!» И я с удовольствием имитировала Танечку Кречетову, Геннадия Сайфулина, Верочку Майорову, Лену Прудникову (ее знают не только заядлые театралы, она снялась в роли Кати Татариновой в сериале «Два капитана»). Так что в куклы в детстве я не играла, у меня был театр и взрослая тусовка. В семь лет я даже стала драматургом! Когда мы с бабушкой Лялей были на гастролях в Одессе, я написала многостраничную пьесу под названием «Мадам Бланшар». Почему Бланшар? Какая французская бульварная комедия навеяла мне такую ерунду? Не знаю. Но тогда с этой рукописью я отправилась в гостиничный номер режиссера Александра Михайловича Поламишева и попросила почитать мою пьесу. Он взял тетрадку и с серьезным видом пообещал: «Мы, безусловно, ее рассмотрим, это любопытно». И я ему поверила...

Ну а на сцене я впервые оказалась года в четыре. Бабушка Ляля играла Бастинду в спектакле «Волшебник Изумрудного города» и по блату выводила меня на сцену — придумала для этого мизансцену. Перед тем как колдунье провалиться в подземелье — в люк под сценой, предлагала детям последовать туда вместе с ней. Конечно, я всегда первая выскакивала на сцену, брала бабу Лялю за руку, и под восхищенные возгласы детворы мы исчезали в «преисподней». Мне это очень нравилось, никакого страха я не ощущала, только азарт! Но бабушке потом влетело за такую «самодеятельность», и мои выступ­ления в этом спектакле закончились.

Потом у меня уже были официальные выходы на сцену — в спектаклях «Женитьба» и «Покровские ворота». Роли совсем маленькие, конечно, но моими партнерами были Ольга Яковлева, Николай Волков, Михаил Козаков! В одной сцене Козаков забирал меня у Яковлевой, и я цеплялась за его клетчатые штаны, а потом меня брал на руки Волков. В сцене свадьбы я под звон колоколов шла, держа Волкова за руку. В этот момент всегда думала: «Сейчас все смотрят только на меня!» Мне казалось, что я настоящая актриса, что у меня главная роль...

С «Покровскими воротами», которые в Театре на Малой Бронной поставил Михаил Козаков (фильм он снял позже), я даже ездила на гастроли. Тогда теат­ры уезжали чуть ли не на месяц, и бабушка Ляля брала меня с собой. Я дружила с Аленкой Лямпе, дочкой артиста и многолетнего завтруппой Театра на Малой Бронной Григория Лямпе (потом Козаков снял его в своем фильме «Безымянная звезда» в роли учителя музыки Удри). Когда вечерами взрослые уходили, чтобы поужинать и выпить, нас оставляли на попечение юной Кати Дуровой, дочери Льва Дурова. Но она быстренько закрывала нас с Аленкой в гостиничном номере и убегала тусоваться со своей молодежной компанией.

Еще одна яркая картинка детства — Андрей Миронов, который в Театре на Малой Бронной репетировал главную роль в спектакле Эфроса «Продолжение Дон Жуана». У Льва Дурова, который играл Лепорелло, сорочка промокала насквозь. До сих пор помню запах этой репетиции. Уже тогда я понимала, какими серьезными были эти актеры, как отдавались сцене...

В «Женитьбе», к слову, в одном составе роль Яичницы играл Леонид Броневой, но я с ним так и не пересеклась. Однако спустя годы, уже работая в «Ленкоме», ввелась в «Вишневый сад» на роль Шарлотты, а Леонид Сергеевич играл там Фирса. Броневого все сильно боялись из-за тяжелого характера, но актер он был гениальный. Как он играл, как он все это делал — мне до сих пор трудно понять.

Броневой умел так произносить текст, что буквально после каждой его фразы раздавались аплодисменты — всегда! Леонид Сергеевич это знал, ожидал такой реакции публики и поэтому после каждой реплики делал паузу. Это была абсолютно его актерская «фишка», повторить ее невозможно. Он был мастер аплодисментов и всегда их получал! Захаров очень умело использовал этот прием Броневого в спектаклях. Кстати, моя Шарлотта в «Вишневом саде» во время монолога Фирса должна танцевать. И после нескольких спектаклей Марк Анатольевич сказал: «Анна Александровна, постарайтесь танцевать потише, чтобы не мешать Леониду Сергеевичу...» К слову, Марк Анатольевич всех, даже своих студентов, называл по имени и отчеству — независимо от возраста или статуса...

— Наверное, бессмысленно спрашивать, как вы решили стать актрисой. Путь в профессию для вас был предопределен с детства…

— Но этот путь оказался не совсем прямой: в десять лет с подачи тети-балерины и по страстному желанию мамы я поступила в знаменитое хореографическое училище имени Вагановой, старейшее в России. А через четыре года оттуда ушла — поставила маму перед фактом, что уезжаю из Ленинграда. Мне в 14 лет хотелось какой-то яркой жизни, «гульбария». А балет — это тяжелый труд и строжайшая дисциплина. И еще постоянный страх лишнего веса, из-за чего мы свои вечерние порции еды отдавали мальчикам и в верхней одежде сидели в протопленной сухой бане, чтобы пропотеть и скинуть ненавистные граммы. К тому же мне, москвичке, пришлось жить в общежитии, в комнате на 11 человек. Я вставала в четыре утра, чтобы успеть позаниматься на фортепиано, потому что классы были свободны только в такое время. Заканчивался учебный день поздно вечером. Сверстницы гуляют по улице, а я с утра стою у станка, а по ночам гаммы разучиваю. И, конечно, я очень тосковала по семье, по московским друзьям-подругам. Но я благодарна хореографическому училищу за закалку, которую оно дало мне на всю жизнь...

Когда сейчас вижу балетную постановку, немного жалею, что мама тогда не обуздала мой характер: упертый, совсем не покладистый (с возрастом я стала помягче, но все равно слишком категорична). Для профессии это, кстати, хорошо. Хотя в остальном я не типичная артистка: не дерусь за роли. А если кому-то завидую, то только белой завистью. Это у меня проявляется как азарт, который помогает быть лучше. А доказать, что ты можешь играть лучше, можно только делом. Если просто завывать: «Ну почему она, а не я играю эту роль?!» — такой подход разрушит твою жизнь. Да, в театре у всех разное положение. Но наша профессия такова, что кто-то играет главные роли, а кто-то — небольшие. Я просто иду своей дорогой. И стараюсь двигаться дальше...

— Так что вы стали делать, вернувшись в Москву в 14 лет?

— Чтобы не расстраивать маму, продолжила занятия танцами — в студии при ансамбле Игоря Моисеева. Потом пошла поступать в ГИТИС. Попала я туда с трудом, несмотря на то что мои родители там учились. А еще мне пришлось пойти на обман с документами. Впрочем, так поступали многие абитуриенты театральных вузов, которые успешно прошли три тура в нескольких местах. На последнее испытание — конкурс — нужно было прийти с подлинником паспорта. Но как это сделать: вдруг ты выберешь, предположим, Щепкинское, а с конкурса слетишь?! Поэтому абитуриенты хитрили: шли в милицию и говорили, что потеряли паспорт. Им выписывали справку, тогда на руках оказывалось два документа и можно было идти на конкурс в два вуза.

В итоге я выбрала ГИТИС. Но не для всех абитуриентов, которые понравились комиссии, хватило мест — меня и еще двух студентов приняли вольнослушателями, а через год зачислили на курс официально. Дали стипендию, которой мне, к примеру, хватало, чтобы на все лето снять комнатку в Ялте. Годы учебы вспоминаю как очень счастливые. И сами занятия, и то, как после них мы покупали пельмени или хлеб и колбасу и ехали в общежитие, чтобы ночи напролет вести разговоры о будущем, мечтать о ролях.

— А вы о каких мечтали? О Джульетте? О Ларисе из «Бесприданницы»?

— Что вы! В институте, в 18 лет, я сразу сыграла Кабаниху в «Грозе»! Мама с бабушкой с детства внушали мне, что я некрасивая, что у меня большой нос — надо бы его прооперировать, иначе никогда не буду сниматься. И порой я маму укоряю: «Вы с бабушкой меня сделали калекой». Самое смешное, что сейчас мама, когда смотрит фильм с участием какой-нибудь актрисы-красавицы, иногда говорит: «Аньк, вот бы тебе сняться в такой роли». А я ей: «Мама, ну ты даешь! Ты же сама постоянно твердила, что мне и тут надо подрезать, и тут. Кстати, а почему ты меня в 18 лет не отвела на операцию?»

Я много раз в жизни слышала в свой адрес: «Ну она же не красавица, как она будет играть?» Но ни вешаться по этому поводу, ни вены резать никогда не собиралась. По счастью, я неглупый человек, и с чувством юмора у меня тоже все нормально. Считаю, что со своим лицом я могу играть и красавиц, и уродок — грим мне в помощь. Я могу быть разной, и в этом мое счастье. А на киноэкране ненавижу себя, наверное, по привычке. До сих пор во мне вот это сидит: «Ой, какая я страшненькая, зачем я буду на это смотреть?»

Возвращаясь к ГИТИСу… На четвертом курсе я забеременела. Когда сказала об этом своим педагогам — Борису Гавриловичу Голубовскому, Владимиру Георгиевичу Боголепову (он, к сожалению, рано умер, в 57 лет), Валерию Юрьевичу Саркисову, они ни разу не упомянули про академический отпуск и сделали так, чтобы я спокойно родила и при этом окончила институт со своим курсом. Меня положили в Центр матери и ребенка на сохранение. Но я по вечерам сбегала оттуда, приезжала в ГИТИС и играла отрывки. А потом возвращалась обратно в больницу…

— Получив диплом, показывались в разные театры?

— Конечно, как и все выпускники. Причем о «Ленкоме» тогда и не мечтала. Потому что я — коренная моск­вичка, девушка из актерской семьи, которая видела все ленкомовские спектакли, — была уверена на сто процентов, что меня никогда туда не возьмут, таких чудес не бывает. Когда Константин Райкин пригласил в «Сатирикон», я успокоилась и больше в другие труппы не показывалась.

— Труппа «Сатирикона» считается самой танцующей среди драматических театров Москвы! А у вас как раз Вагановское училище за плечами…

— Как ни странно, в «Сатириконе» эти мои возможности не удалось в полной мере реализовать. Да, в спектаклях я там постоянно танцевала, но это не были главные роли, где я по-настоящему могла бы показать, что могу. Когда сейчас слышу, что где-то выпускается спектакль «Кабаре», думаю: «Эх, в свое время на кастинг в такой проект помчалась бы в первых рядах». Но тогда не случилось…

— А пока в «Ленкоме Марка Захарова» в этом году вы исполнили главную роль в спектакле «Последний поезд» по роману Вины Дельмар «Дорогу завтрашнему дню». Играете его в очередь с Олесей Железняк. Первый раз вместе с ней работаете?

— Нет! Сначала судьба свела нас так: Олеся ушла в декрет (ждала сына Савелия), и для спектакля «Укрощение укротителей» ей срочно искали замену. На тот момент я проработала 13 лет в театре «Сатирикон». Первые годы был восторг, юношеский энтузиазм, а потом я родила вторую дочку. Константину Райкину, для которого его театр — все, показалось, что это некое предательство. И я на шесть лет осталась без новых ролей. Потом наши отношения наладились. Но внутренне я уже была готова попробовать что-то новое.

— Хотели перейти именно в «Ленком»?

— С «Ленкомом» меня связывали и человеческие отношения. Здесь работали и работают мои друзья. С Сашей Лазаревым мы знаем друг друга сто лет... В каждой постановке Захаров создавал жесткий режиссерский каркас, поэтому его спектакли живут так долго. Вот сейчас Саша Лазарев восстановил «Поминальную молитву» — от и до как сделал Захаров. И оказалось, что старый спектакль звучит очень со­временно. Захаровская режиссура гениальна, потому что в ней все продумано до мелочей. Актер до такой степени защищен в ней, чувствует себя так уверенно, что просто не может облажаться.

Марк Анатольевич прекрасно понимал природу артиста, сильные и слабые стороны. Он пользовался нами как красками, мы были его палитрой, когда он создавал свои спектакли. Захаров очень интересно, порой смешно показывал — и мужские образы, и женские, и стариков, и юных персонажей. И в каждом раскрывал не внешнее, а внутреннее, суть — не КОГО надо играть, а ЧТО. Помню, спрашивала его: «Марк Анатольевич, а что моя героиня в этом эпизоде делает, почему она так поступает?» А он отшучивался: «Ну, потому что у нее сегодня давление высокое». Дело даже не в каких-то конкретных советах мастера. Марк Анатольевич подарил мне главное — меня. Научил быть собой...

Захаров любил, чтобы в театре всегда было актерское соревнование. Не конкуренция, когда люди ненавидят соперника, а именно соревнование, когда они куда-то стремятся, чего-то добиваются. При этом он мог тебя вознести, а завтра очень серьезно опустить на землю. Он же очень многих артистов снимал с ролей.

— На киносъемки он тоже не хотел актеров отпускать?

— Как-то раз начался репетиционный процесс, а у меня заканчивались съемки в одной картине. Мне всего на несколько дней надо было отпроситься из театра на съемки. Но Захаров повел себя жестко: «Анна Александровна, вы работаете здесь. И давайте-ка не путайте съемочную площадку с театром. Кино — в свободное от сцены время, а на репетициях вы быть должны». Очень серьезно меня отчитал.

Но при этом он любил, чтобы мы снимались. Как худруку ему нравилось, что его артисты благодаря кино достигают вершин популярности, что их любит народ. К тому же он сам был кинорежиссером, снимал ленкомовских артистов — Абдулова, Янковского, Чурикову. Просто в свое время масштаб и качество кино были немного другими. Когда же началась сериальная вакханалия, Захаров прекрасно видел, кто в чем снимается. Одно дело, когда актер отпрашивается из театра ради большого режиссера, серьезной истории, другое — когда просто хочет заработать. Но Захаров понимал также, что артистам нужно на что-то жить, а кино для них стало единственным приличным заработком. К тому же это раньше в театр народ ходил на теат­рального артиста независимо от того, снимался тот где-то или не снимался. А сейчас, к сожалению для меня, билеты покупают на «лицо из телевизора». Появилось очень много артистов, которым сильно испортили мозги, называя их «звезда». Но когда эти люди оказываются на сцене, например в антрепризе, выясняется, что они представляют из себя жалкое, чудовищное зрелище, потому что эти «звезды» не знают природу существования на сцене. К тому же сериальная слава очень быстро проходит, это пшик, если ничем другим не подкреплена. Актерской профессии можно научиться только в театре.

— А когда, выходя на сцену, вы поняли, что зритель вас узнает?

— Меня и сейчас не всегда узнают. Не только зрители, но и мои друзья, когда приходят на мои спектакли. Очень часто от зрителей слышу: «В жизни вы совсем другая! Мы вас только по голосу узнали». А это для меня похвала, счастье, потому что очень люб­лю на сцене меняться.

— На сцене «Ленкома» вы играли в одних спектаклях со множеством замечательных артистов. Например, с Абдуловым...

— Мне повезло играть с Александром Гавриловичем в спектакле «Пролетая над гнездом кукушки». Мы подружились, это было веселое, хулиганское общение. Я помню, как начинался его роман с Юлей (последняя жена Абдулова, которая родила ему дочь Женю. — Прим. ред.). Он тогда с таким азартом прибегал на репетиции, я постоянно слышала от него: «Юлька сказала то, Юля сделала это...» У него был пик влюбленности, и он этим делился. А потом родилась доченька, и Абдулов был невероятно счастлив!

У него была просто бешеная энергия, это человек-комета. И красавец невероятный. Если бы я пришла в «Ленком» в 20 лет, то, наверное, как и все, померла бы от него. (Улыбается.) Конечно, таких, как он, сейчас не хватает.

— Вам повезло поработать и с другой звездой «Ленкома» — Збруевым...

— Фотография Александра Викторовича лежала на моем гримировальном столике под стеклом все годы работы в «Сатириконе». Мои подруги из театра, зная мою нежную любовь к этому человеку, вырезали фото из журнала «7 Дней» и вручили со словами: «На, смотри на своего любимого». И тут, представляете, Збруев становится моим партнером!

Сначала с Александром Викторовичем я встретилась в спектакле «Ва-банк». Это была моя первая постановка в «Ленкоме», на которую меня не вводили, а которую я «рожала» — репетировала с самого начала работы. И я благодарна Збруеву за то уважение, которое он ко мне проявил. А еще за импровизацию, которой щедро делится на сцене. Александр Викторович удивительно умеет, существуя в рамках поставленной режиссером задачи, привнести в спектакль что-то новое. Перед началом спектакля, за кулисами, смотрит на меня и улыбается: «Ты будешь хулиганить?» Отвечаю: «Конечно!» — «Ну все, тогда я спокоен». Я его и ценю, и люблю. А слово «любовь» в театре — это прежде всего уважение.

— Анна, вы недавно стали преподавать актерское мастерство. Как к этому пришли?

— В прошлом году впервые в жизни набрала актерский курс — в МИТУ-МАСИ, Московском информационно-технологическом университете. Меня очень долго уговаривали, пока я наконец не решилась. Хотя в этом вузе уже много лет преподает моя мама, Ольга Владимировна Великанова. Веду курс вместе с артистом Театра имени Пушкина Сергеем Ланбаминым. Педагогическая работа — это совершенно новая для меня история, настоящий экзамен.

— Звание народной артистки, преподавание актерского мастерства… В каких еще формах к вам пришло признание? Наверняка зрители дарят вам цветы. Вам, кстати, какие цветы нравятся?

— У меня любимых много. Белые тюльпаны, подсолнухи, полевые цветы. У моего супруга есть такая обязанность: я прихожу с букетами, а он их расставляет. Мне очень нравится просыпаться в квартире, где в каждой комнате стоят цветы.

— Говорят, еще поклонники, а вернее, поклонницы часто дарят вам соленые огурцы. Это правда?

— Абсолютная! Я обожаю соленые огурцы, и почему-то именно в Санкт-Петербурге, где в конце сентября у меня состоится творческий вечер «Монолог женщины», девчонки приносят мне их в невероятных количествах: и в больших банках, и в маленьких, разного посола. Точно на весь год хватит!