ТОП 10 лучших статей российской прессы за
March 14, 2016

Тутта выросла

— Татьяна, что же Вы ответили на вопрос «при чем здесь Ларсен»?

— Я сказала: знаете, наверное, это я застряла в каком-то прошлом, потому что я уже давно не подросток в коротких штанишках с серьгой в носу, который интересуется музыкальной субкультурой. Мне 40 лет, я взрослый человек. Моя аудитория выросла вместе со мной, и нас теперь волнуют немножко другие вопросы — о духовной жизни, о семье… В общем, этот конкурс по частотам вылился и в мой персональный экзамен «на вшивость». Но кончилось все хорошо — частоту нам дали.

— Но как Вы вообще попали на радио «Вера»?

— Меня просто пригласили создатели этой радиостанции делать передачу «Семейные истории» — рассказывать истории великих семей. И еще я попросилась в тот эфирный час, который отводится разговорам с людьми, потому что, мне кажется, лучшее, что я умею делать — интервьюировать. Особенно мне нравится разговаривать со священниками. Я вообще-то человек корыстный — всегда стараюсь и работу выбирать по такому принципу, чтобы мне она была полезной, чтобы это меня меняло, направляло в какую-то другую сторону, позволяло мне расти, чему-то учиться или как минимум давало какой-то терапевтический эффект.

— В интервью Вы говорите с другими людьми о вере. А как Вы сами пришли к Богу? Вы как-то упоминали, что впервые стали всерьез думать о жизни, о Боге — в больнице, куда попали после смерти ребенка, то есть прошли через очень большие испытания. Эти события стали решающими?

— История началась раньше: меня покрестили в 9 лет благодаря бабке-знахарке, которая взялась лечить мою мать. Маме не могли помочь медики, и она обратилась к такой «бабушке», а та сказала: «Буду лечить, но только после того, как ты покрестишь дочерей и покрестишься сама». И вот благодаря бабке, казалось бы, абсолютно не христианскому персонажу, я стала православной христианкой. Меня покрестили. И в юном, трепетном возрасте — до университета, до 18 лет — меня очень сильно тянуло в храм. На Донбассе, где мы жили, практически не было таких городов, где можно было бы зайти в храм. Донецк, Макеевка — промышленный индустриальный гигант, построенный при Сталине. И когда я ездила куда-то путешествовать и оказывалась в старинных городах, в Киеве, Одессе, Владимире, меня безудержно тянуло в церковь. Мне обязательно нужно было первым делом найти храм в городе, зайти туда, постоять, подышать этим воздухом, посмотреть на иконы. А дальше я совершенно не знала, что надо делать! Ну, свечку, может, еще поставить. Этот запах, эта атмосфера внутри храма меня всегда притягивали. И в Москве тоже, когда я поступала на журфак, мы ходили с мамой в храм Иоанна Воина на Якиманке, молились, как умели. Разумеется, ни разу к исповеди не подошли, к Причастию, потому что понятия не имели, что это такое и надо ли это нам.
В 18 лет я осталась в Москве, предоставленная самой себе, передо мною весь мир и столько соблазнов: и алкоголь, и тусовки какие-то, и влюбленность, и концерты, музыка, и вся эта молодежная субкультура… Все это далеко меня увело от Церкви.

Я думаю, что вся моя жизнь с первым мужем была криком о помощи и поиском какого-то духовного обоснования моего существования. Я помню очень хорошо, как меня заносило в эзотерику, в медитации, в философию Кастанеды. И, надо сказать, когда загадываешь желание в Новый год или, ну бывает же, билетик счастливый съедаешь, желание загадываешь — многие грешили этим, — я никогда не загадывала ни жениха хорошего, ни новую сумочку, ни денег побольше, ни автомобиль, ни мира во всем мире. Я просила учителя, всегда. Видимо, я очень амбициозный человек, горделивый, мне казалось, что у меня какой-то особенный путь, что я могу стать сверхчеловеком. И для этого мне нужно найти мистического учителя, который проведет меня к совершенству…

В моем первом браке, и в тогдашней работе тоже, было очень много тревожных звоночков. Надо было остановиться, оглядеться и понять, кто ты, зачем ты живешь, что ты делаешь… Но остановилась и огляделась я только тогда, когда потеряла ребенка, оказалась на больничной койке в очень тяжелом состоянии…

Понимаете, нельзя сказать, что Господь меня наказал болезнью. Господь не наказывает, это были последствия моего выбора! Господь меня звал, звал, а я не шла, не шла, не шла, а шла — в другую сторону, пока меня не «расплющило» о бетонную стену… И вот когда «расплющило», тут я услышала, что меня Господь зовет.

Поэтому говорить, что Господь попустил со мной случиться несчастью, попустил умереть моему ребенку, что надо было принести ребенка в жертву Господу… Думаю, это полная чушь. Это мы сами, по своей воле делаем ошибку за ошибкой, а Господь продолжает нас любить, и звать, и ждать.

Мне надо было дойти практически до края, почти умереть, остановиться, абсолютно обездвижиться, в буквальном смысле слова, похудеть до 40 килограмм, быть не в состоянии самой сходить в туалет, чтобы вообще задаться вопросом: а для чего со мной все это происходит? Не «за что?», а именно «для чего мне это?». Как мне с этим нужно быть, чтобы жить дальше? И как только ты начинаешь на всю свою жизнь смотреть через призму этого вопроса, что-то начинает меняться.

— Вы думали о самоубийстве?

— Нет, таких мыслей совсем не было, но и никакой мотивации для дальнейшего существования я найти не могла. Меня вернула к жизни врач. Она была первым человеком, который сунул мне в руки молитвослов и сказал: «Хватит самой рулить своей жизнью. Посмотри, куда ты дорулила. Может быть, ты уже предоставишь распоряжаться твоей жизнью Тому, Кто тебя создал и Кто с тобой рядом, Кто тебя все время зовет и говорит тебе: “Приди, попроси, помогу”?» И для меня это было таким удивительным откровением! Я начала постепенно возвращаться к жизни. Стали происходить какие-то чудеса, начиная с моего выздоровления и заканчивая тем, что мне стали встречаться удивительные люди… «Сумасшедшие», прекрасные знакомства и разговоры, события цеплялись одно за другое и выводили меня на мой путь.

Каждый раз, когда мне человек говорит: «Я атеист, я в Бога не верю», я думаю: как ему не страшно, как не страшно жить с сознанием, что ты в этом мире один, что ты сам должен все себе «нарулить», а потом все равно умрешь, тебя сожрут черви и тебя не станет? И зачем все это было?

— Человек может просто не думать о смысле, о смерти, блокировать эти мысли — так и жить…

— Я этого не понимаю. С моей точки зрения, это какое-то подростковое поведение — упорно игнорировать очевидные вещи. Человек до 80 лет доживает и говорит: «Я в Бога не верю», а я думаю: «Человек с образованием, прекрасный, интересный, развитый, высокоинтеллигентный… Неужели в твоей жизни ни разу не было чуда?» Чудо — это ведь абсурд, «случайность». «Да, было, конечно, но при чем тут Бог?» Ну о чем тут говорить…

— Вы как-то рассказывали, что Ваш дедушка в 76 лет крестился. Он ведь тоже был атеистом?

— Он был атеистом, да. Мой дедушка — вообще уникальный человек, единственный, как мне кажется, в своем роде. Он был еврей-сталевар, притом заслуженный. Вы где-нибудь слышали такое сочетание? В Макеевке был гигантский металлургический завод имени Кирова, где дедушка много лет проработал. И он всегда говорил: «Зачем вашему Богу такой нерадивый сын, как я? Я в Него все равно не верю. И не трогайте меня!» Потом он заболел и… испугался. Он позвал нас с сестрой и сказал: «Послушайте, я кое-что понял. Я очень остро почувствовал, что на этом свете жизнь не заканчивается. И мне стало страшно, что я на том свете могу с вами оказаться в разных точках пространства, и я вас никогда больше не увижу… Давайте меня покрестим, чтобы не расставаться». И знакомый священник покрестил его дома — наш знакомый монах крестил. Но, к сожалению, мы не успели дедушку перед его уходом ни причастить, ни соборовать.

Слезы в эфире

— Когда читаешь Ваши более поздние интервью, создается впечатление, что после тяжелых жизненных испытаний у вас получилось в той или иной мере научиться доверять Богу, а не полагаться исключительно на собственные силы. Это правда, или Вы на каком-то этапе пути к доверию?

— Ну, я вообще считаю себя маловером, и, конечно, не научилась еще доверять Богу. Я человек, склонный к панике, к унынию и каким-то резким реакциям на все события в моей жизни. И, например, если происходит нечто, что выбивает меня из колеи, о молитве я вспомню в двадцать пятый раз, а сначала — паника: начинаю искать в своей телефонной книжке нужных людей, звонить, что-то судорожно придумывать или плакаться кому-нибудь. Поэтому мне придется еще очень много и долго работать над этим. Пожалуй, действительно, когда я только воцерковлялась, в неофитском пылу, это был самый острый момент доверия Богу: я была беременна Лукой и знала, что все будет хорошо. Ходила, как в коконе: меня вообще ничего не волновало! Но, к сожалению, мирская суета, да и весь мой образ жизни не способствуют диалогу с Богом — честному, прямому… И чаще я себя ловлю на том, что «зависаю» в Фейсбуке, вместо того чтобы помолиться.

— Вы упомянули про честный и нечестный диалог с Богом. Что это, по-вашему, за опасность — нечестность?

— Мне кажется, нечестность, это когда существует некая торговля: ты — мне, я — тебе. И когда ты Бога воспринимаешь как волшебника с бородой, которому надо пару заклинаний прочесть в виде «Отче наш», и тогда Он тебе что-то даст. А ты при этом сам над собою особо не работаешь, ничего не меняешь в себе…

Вообще, мне очень повезло: на радио «Вера» я общаюсь с очень мудрыми епископами и священниками. И они открывают мне какие-то такие вещи, о которых я никогда не задумывалась. Вот, например, протоиерей Алексий Уминский… У нас был целый час разговора о любви, после которого я вышла из студии с полным ощущением своего абсолютного неумения любить. Разговор был о том, что Бога вроде бы любить легко, все Бога любят, а ты поди человека полюби, который с тобой рядом. А мне вот Бога очень нелегко любить. Это чувство искреннее в себе я до сих пор не нащупала. Я знаю, что надо всем сердцем, всей душой, и для этого мне нужно максимально довериться и умалиться… Но для меня пока это скорее абстрактное чувство, нежели личное, которое я переживаю и от которого у меня сердце очищается или начинает прыгать от радости.

— Что Вы запомнили из слов отца Алексия, что Вас поразило?

— Запомнилась мысль о том, что почти ни в ком из нас настоящей любви нет. Мы бьем поклоны, ездим по святым местам, причащаемся, исповедуемся, а о том, что такое любовь и как любить, — часто даже не позволяем себе в эту сторону думать! Потому что это очень страшно… Просто посмотреть внутрь себя и понять, что там любви даже на донышке не наскребешь!
Один раз протоиерей Андрей Ткачев довел меня до слез в эфире, когда зашел разговор о наказаниях, епитимиях, ну и об исповеди, ее последствиях. А он ведь очень пассионарный, очень эмоциональный, живой человек, и он сказал об этом так: «Вы посмотрите на нас, как мы живем. Да у современного человека вся жизнь — сплошная епитимия!» У меня сразу ком в горле стал, защипало в носу, хлынули слезы, потому что эти слова в самую точку, в болевую точку попали.

Всегда очень трогательное общение у нас получается с епископом Пантелеимоном (Шатовым), потому что всякое интервью с ним для меня превращается в своего рода исповедь. Он никогда не говорит в общем, даже когда ему общий вопрос задашь, например: с вашей точки зрения, дозволительно ли христианину бороться за место под солнцем? А он говорит: «А у вас как, Танюша?» И, сама того не замечая, начинаешь ему рассказывать о себе и в эфире радиостанции каешься в каких-то своих немощах. Это всегда невероятно очистительное, полезное и радостное общение!

«Не бойся, я с тобой»

— Я читала, что Ваш муж Валерий присутствовал при родах Вани и… просто сидел и читал молитвослов. Когда Вы познакомились с мужем, он уже был верующим человеком или вы как-то вместе этот путь проходили?

— Он был верующим, но не воцерковленным. Валера из настоящей казачьей семьи, его папа и мама — первые городские жители в его роду, а до того все жили на хуторах в Волгоградской области. Так что у него за плечами поколения многодетных семей, крепких браков. Бабушка, мамина мать, даже староверка. Поэтому у него вера — в гораздо большей степени в крови и в наследии, чем у меня, где все были атеисты, коммунисты, члены партии и парткомов. Моя бабушка преподавала историю партии и обществоведение в училище, например, поэтому я от Церкви была в детстве бесконечно далека. А у Валеры бабка каждый день в 5 утра вставала и молилась так неистово… Ей было уже за 90, когда мы поехали к ним в гости знакомиться, и ночью я проснулась от странного звука в квартире: какой-то плач, какой-то стон непонятный. Я испугалась, а оказалось, что это бабушка молится. Она встает в 5 утра на колени, молится за всю семью и просто плачет навзрыд. И каждый день так. И муж вырос в этом. Так что он очень быстро воцерковился, гораздо быстрее, чем я. И сейчас он главный наш рулевой православного образа жизни в семье! Держит среду и пятницу, помнит все праздники, ходил на богословские курсы. И, собственно, он был инициатором нашего венчания.

— Можно сказать, что скорее Вы у него учились, чем он у Вас?

— Так и есть. У меня, может быть, было больше знаний по форме и, грубо говоря, этикету: что читать, какие молитвы, как к Причастию готовиться и так далее. А у него гораздо больше веры. Он очень мудр. И он для меня пример для подражания.

— Он действительно пришел в роддом с молитвословом?

— Да, в уголке палаты сидел. Валера сам выразил желание пойти со мной на роды. Я сказала: «Хорошо, только тогда мы идем на курсы, где тебе все расскажут и покажут. И если ты после этого “включишь заднюю скорость”, я не обижусь, потому что, мягко говоря, для мужчин это переживание не из легких». Валера сходил на курсы и сказал: «Я все равно иду с вами!» И он находился с нами в одной палате, но в процессе особо не участвовал, сидел, молился. И то же самое было с третьим ребенком, с Ваней. Ваню мы вообще дома рожали, тоже вместе, он молился и пил чай со вторым врачом. И говорит: «Только налили чай — и уже “уа-уа”. Я даже не понял, когда вы успели!».

— Вы как-то заметили, что вокруг Вас много несчастливых семей. Дети у подруг рождаются без отцов, вне брака, Ваша мама в разводе… В общем, картины нормальной счастливой семьи, которая долго достаточно продержалась, нет. На Ваш взгляд, почему так происходит?

— У меня перед глазами действительно не было примера крепкого брака в детстве. У всех вокруг все сыпалось, все расставались или жили вместе как кошка с собакой, ругались, обижали друг друга.

Мы все росли в атмосфере советского семейного уклада и быта, в котором у людей часто не было стимула трудиться над своими отношениями. Никто и не знал как. Не то что психологов тогда не было — книжек не было! Зачастую взрослые люди оставались детьми в своих отношениях.

И да, не было такой семьи, глядя на которую, я бы могла сказать: «Я хочу, чтобы у меня было, как у них». Наверное, мне поэтому довелось только хорошо после тридцати понять, что вообще значит семья, какое место женщина занимает в ней.

— И какое?

— Второе. Муж главный.

— Даже учитывая то, что получаем примерно одинаковое образование, одинаковые возможности работать, и женщина зачастую чувствует себя самодостаточной?

— Да. Так в этом кроется и самая главная ошибка, и самая главная причина несчастий большинства женщин: неумение делегировать мужчине его полномочия.

— Вам приходилось с этим сталкиваться?

— Все мои предыдущие отношения строились таким образом, что я просто давила своих мужчин и потихоньку выдавливала их из своей жизни. Каждый из них по-разному уходил из моей жизни — в меру своего воспитания, образования. Кто-то делал это подло и некрасиво, с кем-то расставались друзьями. У меня серьезных отношений было немного — по пальцам одной руки сосчитать. И всякий раз я очень наделась, что это навсегда… Но оказалось, чтобы было навсегда, надо немножко по-другому было себя вести. И, наверное, всегда в крахе семьи участвуют двое, всегда виноваты оба. И наша большая проблема в том, что, во-первых, мы не понимаем, кто какое место в семье должен занимать. А во-вторых, мы не хотим работать над отношениями. Мы как в супермаркете: пришли, выбрали, купили, не понравилось — сдали и купили другое. А это другое — того же качества, а то и хуже, потому что мы с ним так же небрежно обращаемся, как и с предыдущим.

Я открыла для себя, например, такой забавный нюанс: любой конфликт, если ты начинаешь решать проблему с себя, очень быстро разрешается. Просто не набрасывайся на мужа, а скажи себе: «Минуточку… А я что сделала, чтобы эта ситуация создалась? Я тоже себя нехорошо повела». Вдруг в этот момент к тебе подходит твой мужчина и говорит: «Прости меня, я был неправ». И это удивительным образом меняет пространство вокруг!

У нас на радио был очень интересный разговор с протоиереем Сергием Диким, как раз о супружестве. И он говорил: «Понимаете, брак — это не союз двух людей. Это союз трех: муж, жена и между ними Христос». И это меня поразило! Ну, это же так просто, это же все есть в Евангелии, в Библии, в апостольских посланиях, но все равно кто-то должен это озвучить и вложить тебе в голову! Когда так воспринимаешь семейные отношения, ты уже не сможешь мужа козлом назвать при Христе, никак. И ты ругаться с ним не будешь, потому что тебе будет стыдно — ведь между вами Христос стоит, а ты при Господе такое вытворяешь…

— А бывает же и такое псевдоправославное представление о главенстве мужа, когда он с чувством полной правоты давит на жену, не уважает ее, не слушает ее мнения — молчи, смиряйся, ты женщина, немощный сосуд. Может же такое быть?

— Дело в том, что это такое ложное представление о главенстве мужа в семье. Не «молчи и смиряйся», а на самом деле так: «не бойся, я с тобой, я о тебе позабочусь». Если вспомнить слова апостола Павла о супружестве, то ведь там говорится: жена да убоится мужа своего, а муж заботится о жене. Речь же не о страхе. Жена должна позволить мужу быть мужчиной в семье: нести ответственность, принимать решения, обо всех заботиться, всех защищать, всех обеспечивать. Нам очень трудно уступить мужчине все те «вершины», которых мы достигли. Но, если мужчина давит женщину и говорит: «Сиди дома, не реализуй свои таланты, будь кухаркой» — это не христианское поведение, а жестокость, деспотия. А если мужчина говорит: «Не волнуйся, я о тебе забочусь, тебе не нужно об этом беспокоиться, я решу эти проблемы», — это совершенно другой подход.

— Чему самому главному лично Вас учит брак?

— Тому, что быть женщиной — это прекрасно. Наверное, вот так. Мой брак и мой муж меня научили быть женщиной. Быть на своем месте, наслаждаться своей зависимостью от мужчины, наслаждаться материнством, реализовывать свои, какие-то чисто женские, задачи, будучи женой и мамой. Как однажды сказала одна моя знакомая: «Вот такого бы мужика, который бы сказал: все, опусти руки, я держу, расслабься — и взял бы мой груз на себя». Это ощущение, когда ты можешь опустить руки, передать это колесо рулевое, перевалить на его плечи свои тяготы и заботы — это удивительное чувство облегчения, радости, свободы. А как же я за весь этот груз боролась все эти годы! Для меня это было просто откровением — что нужно просто отдать все эти полномочия, чисто мужские, управленческие. Но мне было тяжело с ними расстаться.

— Что же в них такого замечательного?

— Не знаю, я привыкла. Как воспитывали девочек в нашей стране? С детства все эти установки: ты должна хорошо учиться, должна стать достойным членом общества, должна поступить в приличный вуз, заработать хорошие деньги, реализоваться как интересный человек, ты должна стать ярким членом общества. А как создать семью, как быть мамой и женой? Я сама до 25 лет не хотела детей: я их боялась, думала, что это «кровососы», «вампиры», которые высосут мою энергию и будут лишать меня моей собственной жизни. А уж как выстраивать отношения с мужчиной, как ему подчиняться, как семейную иерархию правильным образом поддерживать… У меня в семье всю жизнь верховодили женщины, и все они остались одинокими и несчастными в итоге. Поэтому у меня не было вообще никаких шансов понять свое место в семейном «реестре». И я, конечно, все тащила на себе, меня это всегда устраивало. Ведь удобно, когда ты за все отвечаешь. И до сих пор бывают ситуации, когда ты знаешь: «Я могу это сделать быстрее и лучше, чем мой супруг, но все равно это будет делать он, потому что это мужская обязанность».

— Все это — еще и вопросы социальной нормы…

— Абсолютно. После войны мужчин не было, женщины занимались мужскими делами. Это социальная трагедия, конечно.
А сейчас это, наверное, возведено в некую ценность цивилизованного общества, где женщины равны с мужчинами, а иногда даже «равнее» мужчин. Где мужчины могут себе позволить быть женщинами, а женщины могут себе позволить быть мужчинами. Да, это все с ног на голову — извращенные, уродующее человеческую сущность, душу и психику парадигмы. Я сейчас говорю не о сексуальных меньшинствах, а именно о размывании гендерных ролей. Когда они настолько размыты, шансов быть счастливым в браке очень немного. А жить долго и счастливо, вырастить детей, опекать внуков и умереть в один день — на самом деле всем хочется. Мне кажется, процентов 90 людей мечтают о такой семье, неважно — в Африке, в России или в Америке.

Невозможно переделать другого

— Скоро Великий пост, а там и Пасха. Первая Пасха и первый Великий пост в новом составе, с третьим малышом. Как обычно проходит это время в Вашей семье?

— Мы всегда в храме. И дети с нами всегда. Лука и Марфа приблизительно с 8 месяцев на ночных службах присутствуют. У Луки первая служба была Рождественская ночная, и он был очень активный. Они у меня никогда не спят в храме ночью, ни один, ни второй никогда не вырубались, всегда веселились. Я очень надеюсь, что у нас получится в этот раз и с Ванечкой пойти.
Очень хорошо помню, как мы с маленьким Лукой сидели в свечной лавке в храме Сергия Радонежского в Крапивниках, он у меня на ручках, а лавка открытая, без витрины, так что нам было все очень хорошо видно, слышно. Мы пели тропари, а он сидел и играл кистями на платочке у женщины, которая стояла перед ним. И когда кричали «Христос воскресе!», не пугался. У Марфуньки первая была ночная Пасхальная служба. И она прошла прекрасно, радостно. Мы с собой тащили коляску, думали, что ребенок заснет. Нет, не спят никто!
К Пасхе Ваньке будет уже 10 месяцев, я думаю, мы с ним сможем посетить Пасхальную службу. Это всегда такая радость, которой не поделиться с ребенком ну просто невозможно! Я так люблю эти ночные бдения радостные, когда все потом начинают христосоваться, угощать друг друга куличами, дарить подарки. И это предвкушение, когда ты наряжаешь детей дома, Марфа обязательно выбирает какой-нибудь красный платочек и красное платьице, красные колготочки… Не знаю, для нас это семейный праздник, который невозможно пропустить.

— Вы думаете о том, как передать детям веру или как ее, наоборот, не «отбить»? Ведь все равно наступит какой-то такой момент, когда у них будет своя личная встреча со Христом, нужно ли к этому подводить?..

— Мы ничего не делаем нарочно. Мы просто так живем: мы каждое воскресенье в храме, дети видят, как папа с мамой молятся, как постятся, как исповедуются и причащаются. Безусловно, я готова к тому, что в подростковом возрасте они перестанут ходить с нами в храм, будут лениться молиться и что-нибудь в этом роде. Но я также знаю и верю в то — и это тоже к вопросу о доверии к Богу, — что годы, проведенные в детстве в храме, заложат в них такой стерженек, который, может, и будет гнуться, но не сломается. Рано или поздно они все равно вернутся и, действительно, уже сами будут строить свои отношения с Богом.

Но абсолютно точно, если родители сами не молятся, а детей заставляют, никакого успеха ни в чем не добьются. Православие — это же образ жизни. Если ты сыроед и в твоем холодильнике никогда нет мяса, то твои дети его и не едят. Простите мне это сравнение, но оно такое наглядное! Если ты православный христианин, то автоматом твои дети участвуют в этой твоей части жизни, как члены семьи.

— То есть, если хочешь воспитать ребенка, воспитай себя?

— Точно, абсолютно, сто процентов! Тем более что ты сам —единственный человек, которого ты способен изменить. Только себя. Единственный человек, с чьими недостатками ты можешь бороться, кого можешь усовершенствовать и развивать, — это ты сам. Других людей, в том числе — собственных детей — переделывать невозможно. Можно только меняться самому, и тогда вокруг тебя все остальные тоже начнут меняться.

Тутта Ларсен

Татьяна Романенко (творческий псевдоним — Тутта Ларсен) родилась в 1974 году в Донецкой области Украины. Стала широко известна во время работы виджеем на телеканале «MTV Россия» с 1998 по 2008 годы. Сейчас ведет программы на православном радио «Вера», а также делает собственное «субъективное телевидение» TUTTA.TV о семье и материнстве. С мужем, Валерием Колосковым, они зарегистрировали брак и обвенчались в 2009 году. Воспитывают троих детей: Луку (10 лет), Марфу (5 лет) и Ивана, который родился летом 2015 года.