Римская республика времен упадка. Германия времен Веймарской республики. Танки, стреляющее в Белый дом в Москве. Захват сторонниками Дональда Трампа Капитолия вызвал множество ассоциаций и сравнений — тревожных или карикатурных.
Но все они сводились к единственной констатации, высвечивающей тот затяжной кризис, который формально начался в США летом минувшего года, а номинально — в 2016 году вместе с инаугурацией 45-го президента.
Когда-то главным экспортным брендом этой страны были незыблемые демократические традиции, способные обеспечить мирный транзит власти даже в самые трудные времена. Ее сегодняшняя повестка от этого идеала неумолимо удаляется, замещая его уличной риторикой, погромами, разношерстной конспирологией и цифровыми репрессиями.
Безусловно, то, что случилось 6 января в Вашингтоне — самый сокрушительный удар по репутации США на мировой арене за всю новейшую историю. И теперь не так уж важно, было ли это ловко организованной провокацией со стороны демократов, странной попыткой Трампа сохранить свою власть или самодеятельностью отчаянных смельчаков из толпы протестующих.
Да, институты сработали, центристский истеблишмент обеих партий сплотился, а государственная машина насилия рассеяла незадачливых «террористов», как их дипломатично охарактеризовал Джо Байден. Более того, сами демократы выглядят сейчас даже еще более сильными, чем прежде.
Победа в Джорджии, которая принесла им формальное большинство в Сенате, дала демократам возможность вновь провести процедуру импичмента президента. Но не только для того, чтобы срезать саму возможность возвращения Трампа в скрытом завесой времени 2024 году.
Основная цель — навсегда вырвать позорную страницу трампизма из американской истории. Недаром сразу десять республиканцев впервые в истории поддержали импичмент президенту-однопартийцу, хоть и во многом формальному.
Однако, несмотря на это, пылающий Капитолий, конечно, не досадная случайность, учиненная толпой реднеков. Как и приход Трампа в большую политику. Как и всплывающие в голове сравнения нынешних США с Германией времен Веймарской республики или с Россией, агонизирующей на руинах Советского Союза.
Иными словами, линии размежевания в Америке вскрылись столь демонстративно, что стало очевидно: как бы ни старались Байден и его команда, возврата к прежнему уже не будет. Почему и столь явная победа демократов выглядит временной, если и вовсе не пирровой. Как признался в беседе с «Экспертом» Лорен Грэхэм, известный американский историк науки, «я плакал, когда видел то, что происходило, по телевизору. Нападение на Капитолий было чудовищным актом».
Еретики и фундаменталисты
Французский социолог и философ Жан Бодрийяр в своем эссе об Америке заметил: «Не стоит судить об их кризисе так же, как мы судим о нашем — кризисе старых европейских стран. У нас — кризис исторических идеалов, вызванный невозможностью их реализации. У них — кризис реализованной утопии, как следствие ее длительности и непрерывности».
В этом предостережении, хоть и написанном в 1966 году, содержится немало подсказок, которые могут помочь объяснить тот кризис, который охватил Америку сегодня. Ведь дело не столько в противостоянии республиканского электората (условной глубинки) и демократического (условного города).
И не в том, нужно ли поддерживать Трампа (тайного агента Кремля), сторонников движения BLM или броситься в объятия красочной конспирологии QAnon — распространенная в США теория заговора, согласно которой Дональд Трамп противостоит тайной и могущественной секте сатанистов-педофилов; по данным опросов агентства Civiqs, в нее так или иначе верят порядка 6% американцев. Причины лежат совсем в другой плоскости, а описанное выше — только симптомы.
С одной стороны, США — это страна, населяемая людьми, искренне, хоть и несколько простодушно убежденными в том, что они центр мира и образец для подражания. Потому что свою страну они возводили как бы ускользая от истории, двигаясь прямиком к утопии (читай: американской мечте), воплощающейся прямо на глазах. «Не ведая первичного накопления времени, Америка постоянно живет в современности», — пишет в связи с этим Бодрийяр.
В каком-то смысле такое антиисторическое положение США — положение, утопленное в Современности, — всегда порождало соблазн смотреть на любые события в этой стране через призму глобального барометра. Что происходит «у них», придет и к «нам», но позднее, ведь США — это авангард современности.
С другой стороны, прямой и окончательный перенос логики развития американского общества — а значит, и его кризисов — все равно оказывается заблокирован принципиальной инаковостью его устройства. Потому что зиждется это общество на гражданской религии особенного «образа жизни», окутанного едва ли не сектантскими смыслами великой утопии.
Здесь нет места рационализации общественных отношений по западноевропейскому образцу. Нет государства как повода для договора, легитимирующего его уникальную национальную судьбу. Зато есть вера в то, что все должно служить буквальной материализации идеала подлинной и благополучной жизни.
И потому сакрализованным здесь оказывается все, вплоть до государственных институтов или абстрактного права. Что уж говорить о развешенных где ни попадя американских флагах, вызывающих у нас — жителей Старого Света — тихое и презрительное негодование. Дескать, какая чрезмерность патриотического лицемерия.
Но именно в этом и заключается неповторимое своеобразие американского общества, которое нельзя не учитывать, говоря о его нынешнем кризисе. Ведь он как раз и был вызван крушением той великой утопии, которая до этого обеспечивала его воспроизводимость.
И это крушение оказалось столь явным и катастрофичным, что не могло не вывести на свет божий новых еретиков-реформаторов или религиозных фундаменталистов, жаждущих либо полного разрушения всех символов ветшающей религии и возведения на их месте новых, либо радикального возращения к подлинным устоям.
Но само это усиление религиозной риторики по обе стороны баррикад лишний раз свидетельствует о том, что лежащая в основе американской утопии религиозная традиция пришла в глубокий упадок. И если в Старом Свете подобное истощение религиозного всегда сопровождалось медленной и мучительной секуляризацией, то в США эта агония отнюдь не сопровождается смещением к более умеренной риторике. Напротив, она только подстегнула радикализацию сектантского дискурса.
Крестовый поход на Капитолий
Первый из новых героев американского религиозного ренессанса со скандалом ворвался в Белый дом еще в 2016 году. И уже тогда сам его лозунг — Make America Great Again — выглядел гротескно. Он демонстрировал, что поступательное движение прервано, а великая утопия — утрачена. Но ее, уверял герой, можно вернуть, если удастся отказаться от троцкистских иллюзий глобализации и обратиться к здравому протекционизму.
Был в этом лозунге и другой скрытый сигнал. А именно то, что для сторонников Трампа под подозрением оказались не только демократический истеблишмент, но и республиканский, не говоря уже о самой вашингтонской бюрократии.
Для одних, более умеренных, сторонников 45-го президента это подозрение было вызвано чисто экономическими соображениями. Постоянно теряющий в доходах белый рабочий класс видел в Трампе возможность вернуться к той «золотой эпохе», когда он, работая на одном месте, мог достойно содержать свою семью и чувствовать себя по-американски уверенно.
«Чтобы понять, насколько сильно изменились условия труда в США, достаточно привести одно сравнение. В 1950–1960-е годы люди, работавшие на автомобильных заводах, получали минимум 50 долларов в час. И эта сумма, замечу, переведена на современный курс доллара, — рассказывает Юрий Рогулев, заместитель заведующего кафедрой новой и новейшей истории стран Европы и Америки исторического факультета МГУ. — Кроме этого они имели дополнительные выплаты — так называемый fringe benefit, социальный пакет, медицинскую страховку, пенсионную программу, различные детские и оздоровительные программы. А сегодня самый крупный наниматель рабочей силы в США компания Walmart в среднем платит своим сотрудникам восемь долларов в час, и на этом точка».
Однако для других, более радикальных, сторонников президента вопросы экономического благополучия в конце концов оказались вытеснены совершенно другими страхами и надеждами — куда более иррациональной, если не сказать мистической природы.
Так, в их числе оказались неонацисты, белые супрематисты — адепты превосходства белой расы. Сторонники теории заговора QAnon. Радикальное движение Proud Boys, которое начиналось как мужской патриархальный клуб, а сегодня называет себя группой «западных шовинистов».
Их подозрения в отношении вашингтонского истеблишмента, окрашенные в фундаменталистские тона, сводились уже не просто к требованиям экономических реформ, а к радикальному восстановлению ушедшего в прошлое социального паритета. В нем каждый белый американец имел преимущество над всеми остальными, а его собственность выступала в качестве ценности куда более значимой по сравнению с государственным порядком.
Стоит ли говорить, что для возращения к этой утопии одних рациональных усилий было уже мало. Требовалось нечто большее — какой-то очистительный огонь или новый крестовый поход на Белый дом, который изобличит и накажет всех, кто окажется причастным к заговору, препятствующему возращению «золотой эпохи».
И когда в рождественский сочельник, под занавес срока Трампа, стало ясно, что их предводитель загнан в тупик и брошен даже вице-президентом Майком Пенсом, им ничего не осталось, кроме как ворваться в Капитолий, чтобы осквернить уже самое «святая святых» — храм, когда-то воплощающий американскую мечту, но теперь ставший фасадом, скрывающим всеобщее разложение.
Реформация, идущая из Вашингтона
Продление полномочий восьмидесятилетней Нэнси Пелоси на должности спикера палаты представителей во всем было актом симптоматичный и символическим. И даже как будто показательным по отношению к описанным выше надеждам первых религиозных фундаменталистов.
Как ни странно, Вашингтон сегодня, быть может, самый консервативный город в США. Оплот старого, но крепко держащегося за власть истеблишмента. Этим он, конечно, лишь усиливает свой разрыв с электоратом, требующим столь радикально нового.
Однако, с другой стороны, подвернувшийся прецедент — преступники, ворвавшиеся в Капитолий, — стал для него отличным поводом, чтобы усилить «глубинное государство», развернуть еще более мощную инфраструктуру контроля над штатами и гражданами и так начать разворачивать свою собственную программу реформ, нацеленных на «очищение» всего американского общества.
В этом смысле ситуативный альянс между центристами от Республиканской и Демократической партий перед лицом трамповской угрозы показателен. Столь явный, пусть и временный, разгром антиистеблишментной волны высветил курс на жесткую консервацию — но не старого порядка, а того, к которому Вашингтон стремится уже давно (все большее подчинение штатов), — «наверху» выбран со всей очевидностью.
Это заметно даже по тому, с какой быстротой и мстительностью был организован второй импичмент и без того уже переезжающему из Белого дома президенту и как однозначно был охарактеризован митинг 6 января. Замысел понятен: воспользоваться риторикой необходимости купирования угрозы американской нации, которая «в опасности» — исходящей ли от российских хакеров или от «террористов» Трампа, — для всеобщей мобилизации.
«Что будет дальше — угадать нетрудно. Мы все это уже видели после 11 сентября 2001 года. Государство развернет кампанию по борьбе с “терроризмом”, что на практике означает расширение полномочий по контролю над гражданами», — считает Родион Белькович, доцент факультета права НИУ ВШЭ, руководитель Центра республиканских исследований (подробнее см. «Спектакль позднего капитализма», стр. 18).
По его словам, уже сейчас в описании событий 6 января постоянно мелькает словосочетание domestic terrorism, «хотя, конечно, никаким терроризмом тут и не пахнет. При этом важным отличием новой волны патриотической борьбы с предателями становится роль, которая отведена социальным сетям», которые безнаказанно будут находить и символически уничтожать тех, кто, по их мнению, будет «угрожать» безопасности нации и обрамляющего ее государства.
И в этом смысле особенно ярко здесь прозвучали два события. Увольнение Андрея Илларионова, бывшего советника президента России по экономической политике из Института Катона, буквально за пост в личном блоге о штурме Капитолия. А также еще более пронзительный поступок восемнадцатилетней Хелены Дюк, которая донесла на свою мать, тетю и дядю, принявших участие в событиях у Капитолия. «Я, честно говоря, не думаю, что я сделала что-то неправильно в этой ситуации», — заявила Дюк, когда оказалось, что полиция благодаря ее посту уже заинтересовалась ее близкими.
Эти героические, в своем пафосе едва ли не большевистские, поступки руководства института и восемнадцатилетней девушки выглядят как жест одобрения со стороны нации, готовой на любые жертвы, лишь бы защитить оказавшееся перед угрозой уничтожения государство.
Правда, не стоит думать, что американский истеблишмент един, а значит, способен силой своей солидарности довести дело до конца. Наличие у демократов большинства в Конгрессе и формального большинства в Сенате едва ли создаст Байдену во всем комфортную поддержку. И не только потому, что в Сенате сохранили свои позиции влиятельные республиканцы-трамписты. Теперь, когда Демпартия добилась институционального успеха, ее сплоченность, скорее всего, сменится усилением уже давно назревшего размежевания.
И главным источником противоречий и разногласий, скорее всего, станут леворадикальные депутаты Демократической партии, которые значительно усилили свое влияние после выборов.
Они уже выразили свое недоумение по поводу того, что в правительстве так и не нашлось места их радикальным соратникам, которые еще недавно выводили на улицы миллионы разъяренных сторонников новой ереси, нацеленной на радикальное социально-экономическое переустройство страны.
Так, Вашингтон оказался буквально зажат с двух сторон. Справа — оставшимися без представителя фундаменталистами, жаждущими подлинного и выверенного американскими традициями реванша. А слева — леворадикальными адептами, призывающими сбросить с корабля современности не только памятники американского прошлого, но и сами прогнившие ценности ее когда-то славной религии.
Равенство во плоти
«Давайте соберем все, абсолютно все поваленные статуи в одном месте, поставим их на землю лицом к лицу или бок о бок, но на полутораметровом расстоянии друг от друга, словно они обязаны соблюдать дистанцию, подобную той, что предохраняет от заражения вирусом, — а насилие, террор и ненависть еще более заразны, нежели вирус. Посетители этого безмолвного мавзолея современного террора смогут ходить между ними, касаться их, учиться их узнавать, глядеть им в глаза, быть может, однажды их простить» — так отрефлексировал массовое низвержение памятников полководцам Конфедерации, учиненный сторонниками движения BLM, испанский философ Поль Пресьядо в статье «Памятник некрополитике».
Нет никаких сомнений в том, что основной итог протестов, захлестнувших США летом минувшего года, отлился в одной-единственной новации. Возник новый символический язык, который, конечно, был заряжен не только одним пафосом примирения и прощения — предельная демилитаризация общества как способ вакцинировать его от дискриминации, — какую увидел в нем испанский философ. Да и что, собственно, он — мыслитель из Старого Света — мог понять, глядя на американские события через оптику своей европейской мудрости!
Нет, более глубинной основой этого языка оказался совершенно революционный подход к описанию человека, достойного «человеческой жизни». Вернее, особые нравственные требования, которые по отношению к этому описанию были выдвинуты.
В первую очередь это описание принципиально оказалось изъято из логики воспроизводства неравенства. И не столько расового, сколько социального. Причем не важно, чем это неравенство было опосредованно: несчастной судьбой или личным выбором. Равный доступ к образованию, работе, благополучию, достойная жизнь всем без исключения и без традиционного спроса полезности — таким был основной рефрен того языка, который принесло за собой движение BLM.
По сути это было требование выработки новой социальной политики, как замечает доктор политических наук Леонид Фишман в статье «Новая ересь гражданской религии». И основана эта политика должна быть на том простом основании, «что единственной причиной для получения социальных гарантий выступает бытие человека. Человек достоин получать их в полном объеме по факту своего существования». То есть без спроса, без оценки нуждаемости и общественных заслуг. Собственно, идея безусловного базового дохода — один из столпов подобного подхода.
Конечно, все это сопровождалось погромами, низвержением памятников, уличной анархией, лозунгами и символикой — религиозной атрибутикой, маркирующей новую ересь. Но лишь для того, чтобы самой яркостью и яростью свершавшегося продемонстрировать неотвратимость наступающего нового порядка. Совершить тот символический жест, который оставит в прошлом рабство и неравенство, с одной стороны, и слишком непомерное бремя уважения к собственности и налогообложения — с другой.
«Характерно, что представители BLM наносили ущерб прежде всего частной собственности, и фактическое бездействие государства в деле ее защиты сообщает о том, что государство давно не рассматривает “древние права англичан” в качестве приоритета. Вопросы автономии теперь подчинены политической целесообразности», — замечает в связи с этим Родион Белькович.
В этом смысле участь главного редактора The Philadelphia Inquirer Стэна Вишновски, посмевшего выпустил газету с заголовком «Buildings Matter, Too» (англ. «Здания тоже имеют значение») показательна. Он был уволен, и именно потому, что выступил столь открыто и ретроградно против нового и более справедливого порядка.
Конечно, под это движение по обновлению самих основ американских устоев была создана целая этическая и философская база, позволяющая наделять те или иные меньшинства статусом привилегированных. Целая «гуманитарная машина», по меткому замечанию политолога Алексея Чадаева, успешно задействованная Демократической партией далеко не только против Трампа.
Ее образ как традиционных патронов эмигрантов стал новым оружием против ценностного арсенала республиканцев, столь бесчеловечно ухватившихся за безмолвный «мавзолей современного террора» в виде безнадежно обветшалого фундамента американской мечты.
Однако новая утопия радикального равенства во плоти диктует иные ценности.
Да, Америка с опозданием вступает сегодня в свой этап секуляризации, что и порождает кризис политической легитимности. Однако само содержание этого кризиса — чисто американское. Здесь и усиление фундаментализма, и рождение новых ересей одинаково мыслится как единственный путь, который может привести страну к ее новому «городу, который нельзя одолеть», как описал американский утопический идеал поэт Уолт Уитмен. Хотя на деле он скорее приведет лишь к углублению поляризации и размежевания, чего не может не понимать прагматичный вашингтонский истеблишмент.
0
120.00
