«Мама Бори мне сказала: «Надо было нам всем на коленях просить его прекратить эту политику». Последний год мы — дети, мама Дина Яковлевна, брат с сестрой, бывшие жены и друзья — разговаривали об одном: могли ли мы его уберечь, уговорить отказаться от борьбы. Понимали ведь, что это опасно — хотя не думали, что настолько. Что человека за одни лишь его слова, а не за жесткие провокации или силовые действия, могут так запросто расстрелять у стен Кремля. Но каждый раз приходили к одному и тому же выводу: его никто не мог остановить. Ни за что Борис не хотел уезжать и все время повторял: «Лучше смерть на Родине, чем жизнь в эмиграции».
Катя Одинцова — джинсы, белая футболка, выдающиеся формы, гладко зачесанные волосы и как всегда безупречный, хоть сейчас в рекламу тонального крема, цвет лица — произносит этот монолог, сидя за круглым столом в гостиной. Тринадцатилетняя Дина, задумчивая, тихая, с глазами как у лани, вежливо предлагает мне торт. Двадцатилетний Антон — крепкий, широкоплечий, папины кудри и вообще все папино, студент третьего курса физтеха — обстоятельно заваривает белый чай, это его семейная обязанность и хобби. Обыкновенное субботнее утро: силком поднять себя с кровати (физтехи имеют обыкновение сидеть над уравнением Шредингера до двух-трех ночи), почистить зубы, погулять с собакой, под строгим маминым присмотром убрать комнату к приходу Tatler.
Квартира очень женская — это сразу бросается в глаза. Бело-розовая, как безе и как сама хозяйка. На стене висит обширная коллекция ар-декошных бронзовых зеркал всех размеров и форм, вокруг вазы, статуэтки, горшки с цветами... Нет, после того, как Борис и Катя одиннадцать лет назад расстались, у нее были романы, но какие-то негромкие и незаметные. Он был и остается главным мужчиной ее жизни, и поделать с этим что-либо очень трудно.
Немцовы-младшие с мамой живут в «Алых парусах». Мы встречаемся еще до ужасной истории с лифтом, когда погибла жительница одного из домов. Теперь по телевизору только и разговоров про то, что из-под «Парусов» уходит почва. В этой квартире-пирожном землетрясение случилось год назад. Когда папы не стало. 28 февраля 2015 года Катя, глава успешного пиар-агентства PR Trend, летела по работе в Милан. Сейчас вспоминает, что в Шереметьево ее словно что-то не выпускало: случались какие-то досадные нелепости, едва успела на самолет. Приземлившись, не сразу включила звук в телефоне. И только выходя из аэропорта, заметила, что оба аппарата непрерывно вибрируют. Открыла первое смс — от продюсера Михаила Друяна. «Читаю и понимаю: стряслось нечто ужасное, раз Миша в ночи пишет, что я должна держаться». Сразу мысль — что-то с детьми. Они часто ходили с отцом пешком по Москве, и Катя за них очень боялась. Через секунду позвонила дочь. Сквозь рыдания разобрала: в папу стреляли, но они с Антоном надеются, что все это неправда. Катя набрала Боре — телефон молчал. Потом на связь вышла тогдашняя глава издательского дома «Аксель Шпрингер» Регина фон Флемминг: убит четырьмя выстрелами в спину в 23:40 на Большом Каменном мосту. Катя развернулась и побежала в аэропорт. «Я летела назад, рыдала и все еще надеялась, что это журналистская утка...»
Даже на похоронах ловила себя на том, что присматривается: Боря ли это. Он был не похож на себя. Антон плакал: «Не надо хоронить папу — он теплый». Они готовы были поверить во что угодно — даже в интернет-версию, что папу отправили в Бразилию и заменили восковой куклой. После похорон Катя пришла в следственный комитет и попросила показать фотографии с места убийства. И только там окончательно осознала, что ничего уже не исправить.
В первые недели ей казалось, что надо взять себя в руки, успокоить детей, перетерпеть, подождать — и боль пройдет. Она старалась показать сыну и дочери, что мама сильная и что в их жизни все будет по-прежнему. Бралась за новые проекты, отказывалась отменять старые, ходила на работу, а работа Кати имеет повышенный светский риск — организация модных показов, презентаций, вечеринок. Да, сыпались упреки. Знакомые разделились на два лагеря — одни считали, что нежно-голубое платье не слишком напоминает траурное, другие, напротив, что она чересчур скорбит по мужчине, который много лет назад бросил ее с двумя детьми. «Я все это слушала и думала: люди вообще ничего не понимают. Ни про меня, ни про горе, ни про невыносимую боль, перед лицом которой ничего не имеет значения: ни старые обиды, ни кто кого бросил, ни в каком платье я хожу на работу до сорокового дня». С некоторыми людьми она перестала общаться после того, как они высказали свое мнение по вопросу «как правильно скорбеть». Ее мысли занимало только то, как сделать так, чтобы дети не жили в страхе за будущее. Антон с Диной окружили Катю постоянным вниманием. Заставили бросить курить и пройти полное медицинское обследование. Антон звонил сто раз в день: «Ты где? Там не опасно? Не пойдешь пешком одна по улице?»
За иллюзию того, что привычная жизнь не разрушена, Одинцова цеплялась довольно долго — даже не отменила их с Диной рекламную съемку для дизайнера Юлии Прохоровой. Я помню, как в апреле Дина в свой день рождения пришла на частный концерт группы 30 Seconds to Mars в FF Bar и сидела, грустная, на высоком стульчике прямо на сцене, пока ее любимый Джаред Лето пел про Do or Die. У них с папой были куплены билеты на мартовский концерт Джареда в «Олимпийском» — ни в какой не чинный vip-партер, а в fan-зону. Музыка была их общей страстью, и без отца Дина отказалась идти. В день ее рождения Джаред снова оказался в Москве, и друзья сделали сюрприз, хотели показать, что жизнь продолжается. Это был переломный момент — Дина снова взяла в руки гитару и вышла из апатии. Только спустя несколько месяцев Катя призналась себе и детям: ничего не будет, как раньше. Боль не пройдет, они должны научиться с ней жить. Не обязаны становиться сильнее – нет ничего стыдного в том, что растеряны и не знают, как поступить. «Есть такая японская поговорка — «Горе как рваное платье, его не показывают посторонним», — говорит Катя тихо. — Я часто напоминаю детям, что их отец был жизнерадостным, позитивным человеком, он не одобрял уныния. И совершенно точно не хотел бы видеть своих близких несчастными. Именно поэтому я говорю детям: не плачьте, что его нет — радуйтесь, что он был».
Борис действительно был, а не дежурно присутствовал в жизни своих детей и Кати. Был на всех их днях рождения, удивляя друзей и прессу «высокими отношениями». Эти отношения в основном были теплыми и безоблачными. Но за несколько месяцев до Бориной гибели они крепко поссорились. Из-за той самой девушки, Анны Дурицкой. По большому счету Кате давно было все равно, с кем крутит романы отец ее детей. Но против Анны у нее сложилось интуитивное предубеждение. «Непонятно кто, серая лошадка. Вроде бы ничего страшного в ней не было: двадцать с небольшим, «телепузик», как охарактеризовла ее моя дочь, то есть абсолютно безобидное существо без своего мнения. И тем не менее меня всякий раз, когда они шли вместе с детьми ужинать или на концерт, охватывала паника. Я была категорически против общения моих детей с ней. Мы разругались вдрызг». Слово за слово. Катя не останавливалась, а Борис терпеть этого не мог — всегда говорил «Я сам буду решать». Она произнесла слово «запрещаю». Он сказал, что никто и ничего ему запрещать не будет. В итоге они перестали разговаривать.
Потом почти помирились. Почти. За неделю до гибели он пришел домой к детям, познакомился с Настей, девушкой сына. Это было Прощеное воскресенье. Но Катя вернулась с работы уставшая и к Борису не вышла. «Слышу, он спрашивает: «Где мама?» А я лежу под одеялом в пижаме и думаю: успею, успею. В другой раз выйду, скажу, что больше не сержусь. Они ушли в ресторан. Я думаю: «Нехорошо, что не вышла — будто обижена, дуюсь, как-то глупо». Написала смс: «Ты меня прости, и я тебя простила». А он детям как раз объясняет: «На вашу маму я вообще никогда не сержусь, чего на нее сердиться, женщина есть женщина». Если бы я знала, что никогда больше его не увижу... Только в такие моменты понимаешь, что всегда надо быть на сто процентов искренним. И никакую ссору нельзя тянуть, нельзя оставлять невыясненных отношений».
Да, в тот раз она хотела немного повоспитывать Немцова, но глобально у них давно не было серьезных разногласий — она знала, что в любой сложной ситуации этот человек гарантированно придет на помощь. «Он не был злопамятным. Не помнил обид — поэтому и для себя не видел опасности. Считал, что если кого-то обозвал, то это необидно, так, шутка. Спрашивал так наивно: «Ты что — правда обиделся?» История их знакомства вполне кинематографична. В 1993 году Катя, эффектная, 21 год, телеведущая из Нижнего Новгорода, попала с первым мужем в аварию. Сильная черепно-мозговая травма — могла навсегда остаться инвалидом. Катина мама написала письмо молодому и энергичному губернатору. Губернатор энергично помог. Через полгода в редакции телеканала они впервые встретились. В 1995 году родился Антон.
Все это время Борис не собирался разводиться со своей супругой Раисой, мамой его старшей дочери Жанны. Он был классическим женатым политиком, главным кандидатом в преемники Ельцину. При этом первым в России нанес неклассический удар — рассказал в интервью «Комсомольской правде» про своих внебрачных детей. Его друзья по партии посчитали это мудрейшим пиар-ходом. В России любят тех, кто грешит и кается. Страна Бориса Ефимовича поняла и простила.
В 1999 году Катя переехала к Немцову в столицу, получила второе высшее на журфаке МГУ (по первому она химик) и родила Дину. Почему расстались? «Я его безгранично любила. Но видела, что Боря не может быть другим и бесполезно его переделывать. Он совершенно не умел врать — иначе бы его жизнь могла быть гораздо легче. Он хотел, чтобы его принимали таким, какой он есть. Он влюблялся — каждый раз настолько искренне и по-детски, что на него невозможно было сердиться. Не то чтобы он не мог устоять перед женщинами — они сами перед ним не могли устоять. Я много раз своими глазами видела, как таяли мои подруги — не потому, что они предательницы. То была стихия, особенность его обаяния. В какой-то момент я осознала, что люблю в Боре все, кроме этой проекции его харизмы. Невозможно каждый раз ревновать — это разрушает. Нельзя, знакомясь с симпатичной девушкой на отдыхе, бояться, что он снова влюбится и его снесет куда-нибудь на пару месяцев. Когда я поняла, что ревность — единственное, что мешает гармонии, я приняла осознанное решение исключить этот фактор риска из наших отношений. Я хотела, чтобы Боря был в моей жизни всегда — другом, отцом детям, братом, кем угодно — но был. Мы долго говорили, спорили, убеждали друг друга и в итоге приняли решение, что он будет устраивать свою жизнь, а я свою. Надо отдать Боре должное: он меня понял. Не сразу, но постепенно. И наши отношения в режиме «дружба» стали более стабильными, чем в режиме «любовь». Сердиться можно на человека, который уворачивается, врет, а он был душа нараспашку. Иногда у меня к нему было какое-то сестринско-материнское что ли отношение. Где-то я была взрослее, серьезнее, а он хулиган, которого надо усмирять».
Мы с Катей рассматриваем семейные фотографии. Я давно не встречала семей с таким количеством фотографий в пухлых альбомах. Все в телефонах, все «когда-нибудь напечатаем», а у Немцовых вот она, жизнь перед глазами. Простая, хлопотливая, обаятельная в своей будничности. Эта жизнь совершенно не делится на «мама с папой вместе» и «отдельно». А еще Борис все время кого-то обнимает — «он вообще всех любил приобнять», — смеется Катя.
Евпатория, Крым, Сочи с санаторием, который теперь отель «Родина», Прага. Виндсерфинг в египетском Дахабе — Немцов его обожал и приобщал Антона. Вот Дину привезли из роддома. Вот крестины — «батюшка, конечно, отругал, что мы неправильно живем, но Боря даже его смог убедить в том, что каждый человек имеет право быть счастливым по-своему». Вот папа держит хохочущую Динку за ноги в бассейне. Вот Жанна провожает Антона в первый класс, вот все вместе поехали в Турцию. «Боря люкс не любил, — рассказывает Одинцова. — Помню, я была беременна Диной и мы приехали в Германию, в какой-то роскошный санаторий с гобеленами и хрустальными люстрами, он меня спрашивает: «Тебе нормально»? Я отвечаю: «Классно!» А он: «Мне здесь так некомфортно. Это все не мое». Он любил комфорт, но без роскоши. Для него комфорт — это удобный матрас и горячая вода».
Смотрим семейные видео. Антону восемь, папа в Дахабе потащил его на огромной доске в «зону камикадзе» — это где волны под два метра. «Я когда увидела это с берега, думала, умру», — говорит Катя. А Антон — сейчас! — рассудительно ее успокаивает: «Что ты, мама, пустяки, будь там даже четыре метра, ничего бы не случилось». А вот Дине десять, и папа шумно поздравляет ее с днем рождения. «Он всегда был крайне эмоционален, и я маленькой его боялась — такой массивный взрослый. Он подходил ко мне со словами «Я серый волк», и я начинала визжать от страха», — очень по-взрослому, тщательно подбирая слова, рассказывает Дина. Или вот папа подарил дочери гитару. С пожеланиями — чтобы ты играла лучше Земфиры с Чичериной, группа «Ранетки» тебе завидовала, чтобы на твои концерты невозможно было купить билет, а я тебе звонил: «Доченька, папе можно билетик»? А ты бы бросала снисходительно: «Ну ладно, пап, так уж и быть, последний отдаю». Спрашиваю у Дины, какой он был. Отвечает: «Одобрял любое мое решение. Говорил: «Ты должна быть тем, кто ты есть». Всегда стоял за свободу выбора. «Папа был очень демократичным человеком, — подхватывает Антон. — Никогда не заставлял и не запрещал. Не наказывал за оценки. Его мама, наша бабушка, еще с детства объяснила папе, что если плохо учиться, то будешь жить бедно. Он предпочитал создавать для нас мотивацию».
«А это правильно, — вступает в разговор Катя. — Когда мы отдавали Антона в первый класс двадцатой школы, позвонила бабушка. Вообще-то Дина Яковлевна редко дает советы — только когда попросишь. Она сказала следующее: «Тебе нравится, как я воспитала Борю? Так вот — не проверяй у сына уроки и не собирай портфель. Помогай, только когда сам попросит. Не спрашивай, выучил-не выучил. За оценки не ругай».
В седьмом классе Катя запаниковала — Антон учился неровно. Одни предметы — блестяще, по-другим — тройки. Пришла к директору: «Не пора ли поднажать»? Директор, такая же умная женщина, как Дина Яковлевна, сказала: «Не трогай его, он будет отличником». «В одиннадцатом классе мне позвонили из школы: «У вас золотая медаль, на выпускном будете?» — «Что, простите?» Я набрала Борю, окрыленная. «Медаль», — говорю. А он: «Как может быть иначе? Ты ведь помнишь, чей он сын?» Жаль, Борис не смог присутствовать на выпускном — как раз начались неприятности, его предупредили, что он должен уехать. Он опасался, что его посадят, но не верил, что убьют».
«Я несколько раз спрашивал, не боится ли он покушения, — вспоминает Антон. — А он объяснял: «Понимаешь, сын, если бы я считал эту вероятность высокой, я бы изменил линию своего жизненного пути.
«Он физик, математик, а люди научного склада считают вероятность в процентах, – подтверждает Катя. – Я ему пыталась объяснить: «Боря, даже если это всего два процента, ты представляешь, что они могут значить для нас». Бесполезно».
Он был неисправимым оптимистом. Причем способен был заразить этим даже тех, кто пообщался с ним всего минуту. Однажды Дина набрала папин номер — было грустно, хотелось поболтать о чем-нибудь — а он веселым голосом сообщает, что его арестовали на пятнадцать суток. Словно это забавнейшее приключение. Антон с Диной возили в изолятор «Мневники» котлеты. Вообще-то котлеты задержанным не положены. Но охранники относились к Борису Ефимовичу тепло и разрешали их есть в присутствии детей.
«Как мы будем жить без папы? Кто мне будет рассказывать правду про эту жизнь?» — спросила однажды Дина. — Мама всегда объясняет, как должно быть, а папа — как есть». «Я попросила наших близких друзей, чтобы они общались с детьми и рассказывали все, как есть — это лучшее, что они могут сделать, — говорит мне Катя. — Борины друзья предлагали нам любую помощь, деньги — но мы не бедствуем, мое агентство приносит доход, а вот мужское участие в воспитании детей — это важно. Вообще за этот год я поняла, сколько хороших благородных друзей было у Бори и как много настоящих друзей у меня. Такая искренняя поддержка, такая теплота».
Еще друзья хором уговаривали Антона уехать учиться за границу — нашли университет, были готовы оплатить учебу — но тот решительно воспротивился идее бросать маму и сестру в сложный период: бакалавриат только здесь, а магистратуру (вероятно, финансовую) можно и за границей. «Любой выпускник физтеха способен выучить экономику за два месяца, это отличная база», — Немцов-младший звучит рассудительно и выглядит мечтой будущей тещи.
Он работает с тринадцати лет, занимается продвижением сайтов в интернете. Вошел в сотню лучших CEO-оптимизаторов России. В общем, Антон — про бизнес. А Дина — про творчество. Даже папа говорил, что его дочь вряд ли будет богатой. Не видел ничего страшного в том, что она научится играть на гитаре и будет давать уроки — подрабатывал же он сам когда-то репетитором по физике. «Боря много работал всегда, но без нечеловеческого напряжения на лице, — говорит Катя. — Когда он учился в институте, его сестра родила ребенка. И ему приходилось заниматься, сидя на кухне или даже в туалете, — других комнат в квартире не было. Мог просидеть там всю ночь, освобождая территорию только по просьбе родственников. Он был неленивый и неповерхностный, и это несоответствие между образом весельчака и подлинной глубиной личности меня в свое время потрясло».
«Папа прожил жизнь так, как хотел, — задумчиво произносит его дочь. — И мне кажется, это правильно. Жизнь ведь опасная штука. Можно идти по улице и получить по голове падающей сосулькой. А можно делать что-то великое, то, что нравится, и этим наслаждаться. Да, он знал про опасности, но предпочитал думать, что они достаточно малы. Если человек не боится смерти, он уже практически свободен. Папа очень ценил эту свою свободу».
«С его талантами он мог бы жить припеваючи, — это уже Катя. — Найти себя во власти — если бы был компромиссным человеком. Но он был совершенно бескомпромиссным, «недоговорным». Прав, неправ, но компромисс по принципиальным для него вопросам был исключен. Зато по вопросам непринципиальным он соглашался не глядя, здоровый такой пофигизм. Цельность, энергия личности — это безусловный талант. Жил бы он в стране демократических ценностей, не было бы президента лучше. Потому что в основе поступков лидера обязательно должны стоять любовь к людям и ощущение ценности человеческой жизни».
Когда случился Норд-Ост, Немцов приехал на Дубровку и собирался идти внутрь на переговоры с террористами. Катя звонила, рыдала, умоляла, говорила, что идти он не имеет права, потому что непременно погибнет — а как же дети, Дине полгода, Антону семь. Не она одна его отговаривала, но Борис столько раз потом упрекнул себя и ее, что не настоял на своем и не прошел сквозь оцепление, что она дала слово — больше никогда не пытаться влиять на его решения. «Выбирая такой путь, человек становится воином и идет на войну. Это осознанный риск. При том, что по своему устройству Боря абсолютно мирный. Ни одного своего противника не преследовал и не добивал. Как только побеждал в споре, тут же переставал считать оппонента соперником. Злились на него только те, кто до конца его не понимали».
У кого поднялась рука? Катя устала задавать себе этот вопрос. Потому что есть люди, которые должны жить, и этим человеком был Боря. «Но, с другой стороны, я часто себя успокаиваю: шел в расцвете сил, красивый, счастливый, с девушкой, смеялся и ничего не успел понять. По большому счету, смерть праведника, как во сне. Кто-то умирает от мучительных болезней — религия считает, что им нужно очистить душу через страдания, а люди с чистой душой мгновенно покидают мир».
Один раз, в канун сорокового дня, Катя видела своего грешного праведника во сне. По лестнице спускается Боря. Веселый, глаз горит, обнимает двух девушек. «Боря, тебя же убили». — «Нет, нет, я просто сидел в тюрьме, а сейчас вышел». — «Ну раз ты жив, зайди к детям». А он: «Ты знаешь, мне некогда, надо революцию делать, я попозже заеду. Ты передай, что у меня все хорошо».
0
66.00
