— Пока вся семья в сборе, ты счастлив... Хотя бабушку и дедушку совсем не помню: они уехали в Америку, когда мне было четыре года. И связь с ними была утрачена навсегда, но я в силу возраста не воспринимал случившееся как потерю. Думаю, это было тяжелее для брата Наума и сестры Генриетты, которые старше меня на десять и девять лет. Я даже не знаю причин их отъезда: мы не были голубых кровей — мещане, большого достатка в семье не было. В будущем я никогда не скрывал этого факта и не сталкивался со строгостью советского государства. Рос в обычной еврейской семье: отец, Арон Нахманович, приехал в Минск из Вильнюса и работал бухгалтером на кирпичном заводе, мать, Рахиль Соломоновна, была домохозяйкой. В семье говорили на идише и мне дали имя Израиль, но поскольку был младшим, называли уменьшительно-ласкательно Лелей. Это ко мне приклеилось, поэтому позж е я записал себя в паспорте Леонидом. В этом име
ни была даже большая связь с моими родителями, которых я рано лишился: мне было тринадцать, когда отец трагически погиб — его сбила пролетка. Воспоминания о папе у меня обрывочные — часть я отобразил в серии рисунков «Старый Минск». Например, как мы ходили в синагогу... Все говорят, что внешне я на него очень похож, а по харак
теру, наверное, больше на маму. Для нее потеря мужа была страшной трагедией. Наум и Генриетта были уже взрослыми и помогали ей, в том числе занимались и моим воспитанием. Брат, кстати, хорошо рисовал, и на меня это, видимо, произвело впечатление — я тоже попробовал себя в этом деле и увлекся даже больше, чем он. В восьмом классе пошел в Минске в художественную студию, потом поступил в школу при Ленинградской академии художеств, где учился с 1938 по 1941 год. В Ленинграде уже жили брат и сестра — Наум учился на связиста, а сестра на экономиста. Весной 1941-го и мама переехала к нам...
— И тут вас разлучила война?
— Я был на даче у сестры и ее мужа, писал этюды, когда по радио сообщили, что Гитлер плюнул на пакт Молотова — Риббентропа и перешел советскую границу. Наум ушел служить в ПВО, а меня как раз накануне, весной, призвали в армию, но случилась неожиданная вещь: всех вызвали на фронт, а меня нет. Я сам пришел в военкомат, но молодой человек в окошке сказал: «Мы потеряли твое дело, когда найдем — позовем». Я пошел работать токарем, чтобы помогать семье. Но вскоре наше предприятие эвакуировали на Челябинский тракторный завод, где я тоже сначала был токарем, а потом там создали группу художников-оформителей и я стал заниматься более близким делом — писал портреты передовиков... Так и проработал до Победы. Из Ленинграда приходили редкие весточки от сестры... Так узнал, что мать погибла в блокаду — зимой 1942 года, а четырехлетний сын Генриетты заразился в бомбоубежище менингитом и умер. У меня остались только брат и сестра. И после войны я поехал к Науму в Москву, он служил там в артиллерийских войсках. Брат написал мне, что при киноинституте есть художественный факультет. Я поступил туда и поселился в общежитии ВГИКа.
— Но телевизоров тогда еще ни у кого не было, вы вообще видели мультфильмы?
— Еще до войны я видел в кино диснеевские короткометражки, но больше всего меня поразил полнометражный фильм «Бэмби», который как раз в 1945 году привезли в Москву. История олененка тронула до глубины души, и мне тоже захотелось научиться оживлять рисованных персонажей на экране. А во ВГИКе меня заметили: преподаватель Анатолий Пантелеймонович Сазонов оценил мою курсовую работу «Буратино» и предложил стать его ассистентом на фильме «Федя Зайцев», который он делал совместно с сестрами Брумберг. С этого начались мои счастливые годы на «Союзмультфильме», где я работал до 2002 года.
— Такое ощущение, будто ваша жизнь разделилась на «до» и «после»... Творчество помогало компенсировать все потери?
— Как чередуются светлая и темная полосы у зебры, так
и в жизни происходит. Мультипликация для меня — сплошная светлая полоса. В ней все сложилось плодотворно и мое призвание развернулось наиболее ярко. Кроме того, на студии я нашел
многих друзей и соратников. С режиссером Романом Качановым мы ра бо тали много лет и создали по пулярные мультфильмы, которые живут до сих пор: «Варежка», «Чебурашка и Крокодил Гена», «Портрет», «Письмо»... Я очень ценю в людях юмор, а Качанов был большим шутником, всех разыгрывал. Помню, однажды пошли компанией в баню, а когда я вышел из парилки, не обнаружил в раздевалке своих вещей. Потом Роман признался, что решил надо мной подшутить. Это было сродни детским шалостям. Художник Александр Васильевич Винокуров окончил ВГИК на год раньше меня, а потом мы много лет работали бок о бок на «Союзмультфильме». Мне было ближе соз дание персонажей, а он как прекрасный живописец рисовал декорации для мультфильмов. Хотя иногда мы менялись: он в «Снежной королеве» создал еще и разбойников, а я в «Золотой антилопе» рисовал джунгли. Мы очень близки с Юрием Норштейном, хотя он значительно моложе меня — познакомились, когда я преподавал у него на курсах мультипликации. Я сразу почувствовал его творческий масштаб, потом мы встретились в кукольной мультипликации на фильме
«Варежка». И теперь Норштейн часто говорит: — Ты мой учитель. А я ему отвечаю: — Нет, Юра, это ты мой учитель! В какой-то степени мы оба друг друга многому научили. Я до сих пор чувствую его влияние на свою жизнь, не только на мультипликацию.
Век живи — век учись, как говорится! А Федор Хитрук, который тоже работал на «Варежке», был нашим старшим товарищем, к которому мы оба прислушивались... Да всех и не перечислишь! Жизнь в стране не была легкой, а на «Союзмультфильме» создался свой уютный мирок: собирались по любому поводу, отмечали все праздники и дни рождения, устраивали капустники, маскарады, рисовали шаржи друг на друга. На студии кипела жизнь, и фильмы поэтому рождались в любви — необыкновенно светлые и добрые.
— Неудивительно, что в такой атмосфере вы встретили и свою жену — Татьяну Владимировну Романову...
— Многие на студии знакомились и женились — и Юра Норштейн с Франческой Ярбусовой, и мы с Татьяной Владимировной тоже. Я был художником-постановщиком, она ассистентом режиссера еще на фильмах Атаманова — и вместе мы работали на многих картинах. Поженились в 1951 году, очень скромно, даже свадьбу не устраивали.
И жили поначалу в очень сложных условиях, в темной проходной комнатке в коммуналке: тридцать человек и одна уборная на всех. Соседи были разные, культурных и интеллигентных среди них оказалось меньше — никаких условий для рождения детей у нас, к сожалению, не было. Изменилась жилищная ситуация только в 1962 году, когда мы вступили в кооператив и переехали в квартиру, где живем до сих пор. С Татьяной Владимировной вместе почти семьдесят лет — объединило нас и общее дело, и характеры в чем-то похожи. Нам обоим нравятся детские фильмы и персонажи. Есть в семье свои традиции: например в конце января я рисую зверя, который является символом года, и он «встречает» с нами Новый год.
— Ваши мультфильмы довольно реалистичные. Как вы готовились к их созданию?
— Особенно важно это было, когда мы работали с режиссером Львом Константиновичем Атамановым. Перед каждым фильмом собирали изобразительный материал, много времени просиживали в Ленинской и Театральной библиотеках. Когда работали над «Золотой антилопой», поехали в Ленинград и искали индийские костюмы и оружие в запасниках Эрмитажа.
Чтобы нарисовать город в «Снежной королеве», мы не могли поехать в Данию, так что отправились со Львом Атамановым и Сашей Винокуровым в Ригу — это фактически была Западная Европа. Гуляли, фотографировали дома... Нужно был пропитаться атмосферой, чтобы создать такой сложный фильм по произведению нашего любимого сказочника Андерсена.
При подготовке с Романом Качановым фильма «Аврора», поехали в Ленинград и посетили знаменитый крейсер. И когда создавали декорации, использовали фотографии настоящих кают — старались быть достоверными.
— А когда снимали экранизации, приходилось спрашивать благословение писателей?
— Конечно. Когда собирались делать фильм «Дядя Степа — милиционер», пришли в гости к Сергею Михалкову, автору поэмы, и показали наши эскизы — он их одобрил. А книжку «Крокодил Гена и Чебурашка» Качанов нашел таким образом: познакомился с Алексеем Аджубеем и заказал ему сценарий фильма «Соперники», а в гостях увидел, как его дети с увлечением читают Успенского. Роман прочитал книжку сам, захотел сделать фильм и предложил мне стать на нем художником-постановщиком. И вместе мы обратились к Эдуарду Успенскому, который выступал соавтором сценария.
— Но известно, что главного героя Чебурашку он почти не описал, кроме того что это неуклюжий плюшевый зверек с большими глазами... Вам было сложно нащупать образ персонажа?
— Чебурашка мне стоил больших трудов — оказался самым сложным персонажем в моей биографии. Я рисовал разные эскизы: сначала герой походил на обезьянку с длинными ногами, хвостом и ушками на макушке. Каждый мы обсуждали с Качановым, и я много раз перерисовывал героя. Постепенно его ушки опустились на уровень человеческих, но остались большими и плюшевыми. И тут режиссер сказал: «Это он!» Сначала мы сделали куклу на ножках, но Юра Норштейн, который работал на картине, сказал, что ее неудобно двигать в кадре — в результате у Чебурашки остались только ступни... Крокодил Гена мне дался гораздо проще — его я придумал сразу, как только прочитал, что крокодил носит шляпу, пиджак и бабочку. Я понял, что Гена — интеллигентный крокодил! А мой любимый персонаж — Снежная королева. Я решил, что это должна быть величественная женщина, но холодная и властная, внешне как будто вырубленная изо льда. Атаманову моя идея понравилась. И я провел ее через весь фильм — это редкость, чаще всего героя в процессе работы рисуют разные аниматоры, а художник-постановщик следит, чтобы персонаж не менялся на протяжении картины. Федор Хитрук также один провел через всю картину Оле-Лукойе. Трудно дался образ удава в «38 попугаях» — главным образом, потому что змеи мне неприятны. А как сделать симпатичным героя, если не любишь его? Я долго мучился, а потом такая же проблема была у Василия Ливанова: он не сразу нашел интонацию, чтобы удав получился мудрым, а не зловещим. Была и такая практика, когда актеры помогали нам в со
здании образов: Рубен Симонов, который озвучивал Раджу в «Золотой антилопе», сначала приехал на студию, накрутил на голове тюрбан и читал сценарий, проигрывая каждое действие. А аниматоры запоминали и срисовывали его артистические жесты — это помогло нам оживить персонаж. Такая же техника была в «Аленьком цветочке»: в чудовище облачился Михаил
Астангов, которому в качестве горба подложили на спину под одежду подушку, а принца играл молодой Алексей Ба талов.
— А были реальные прототипы у ваших персонажей?
— Иногда я брал какието черты, но это никогда не был точный портрет человека.
В мультфильме «Варежка» на образ мамы меня в какой-то степени вдохновила одна художница студии: необычный персонаж — отстраненная, не от мира сего. А образ судьи на соревнованиях собак в мультфильме срисован с режиссера Романа Качанова. Он был крупным, в молодости занимался боксом, весил больше ста килограм мов — и все отмечали это сходство, но никто не обижался. Роману, мне кажется, это даже было приятно. Он, несмотря на свою внешнюю простоту, был очень тонким художником, который чувствовал любые нюансы фильма. В образе старухи Шапокляк есть одна деталь, которую я позаимствовал у своей тещи Нины Францевны Домбровской — это ее седой пучок. В остальном же исходил из характера вредной хитрой старушки и сильно заострил черты ее лица — подбородок и длинный нос, который она сует в дела Чебурашки и Крокодила Гены. В фильме «Гирлянда из малышей» воспитательница имеет походку Софи Лорен. А в мультфильме «Обезьянки и грабители» есть и мой автопорт рет: нужны были два грабителя — щуплый и громила. Первого я списал с себя, а второго — с друга Алексея Смирнова.
— Потом вы сняли целый сериал «Осторожно, обезьянки!» уже как режиссер. Что на это подвигло?
— Лев Атаманов давно предлагал мне попробовать себя в этой роли. Но мой первый режиссерский опыт случился в 1981 году, когда Атаманова не стало: мы собирались делать пятый по счету мультфильм «Котенок по имени Гав», но вдруг картина осталась без режиссера. И я решил ее сделать сам, чтобы завершить дело Атаманова. А цикл «Осторожно, обезьянки!» уже делал по собственной инициативе — по сценариям Григория Остера, который с удовольствием подключился к работе.
— Вы получили международное признание?
— Чебурашку очень полюбили в Японии, но скорее благодаря режиссеру Макото Накамуре, который сделал фильмы на основе наших персонажей. Сработал очень профессионально: изучил почерк Качанова, и когда я увидел результат, не поверил, что Макото сделал это без участия Романа! В 1997 году я летал в НьюЙорк, когда мне вручали премию «Голливуд — детям» в кинотеатре на Бродвее. Переводчиком на награждении был Олег Видов, который очень много сделал для продвижения наших мультфильмов на Западе: занимался их дубляжом на английский, устраивал показы. И мы стали довольно близкими людьми: Олег встретил меня в аэропорту, мы жили рядом в гостинице на Бродвее, гуляли по городу. Нью-Йорк не произвел на меня такого впечатления, чтобы захотелось там жить — казалось, будто я попал на планету Марс. А вот Прага — мой город, он соразмерен человеку.
— Но в Америке вы бы давно, как Дисней, стали миллионером благодаря использованию ваших персонажей в производстве товаров и игрушек для детей...
— Когда мне в 2017 году вручали президентскую премию, Путин сказал: «Что же — вас грабят, а вы молчите?» И я с трибуны в своей речи упомянул о проблемах с авторскими отчислениями. Это дало результат: какое-то время мультипликаторам выплачивали хоть какой-то процент за показ наших фильмов на телевидении. Потом все тихо ушло в песок... А о том, чтобы создатели получали деньги за выпуск игрушек и сувениров, даже речи не шло. Но мне всегда приятно видеть своих персонажей в руках у детей — это продлевает жизнь моим героям и приносит радость людям. Для этого я их и придумывал!
0
66.00
