Эрмитаж ровно 100 лет хранил надгробие и раку Александра Невского. Четыре раза спасая ее от гибели. Первый раз от переплавки в пользу голодающих ( в 1922), второй раз от переплавки в пользу индустриализации, когда Эрмитажу ради спасения надгробия пришлось частично пожертвовать своими коллекциями ( в 1929), третий раз во время войны, эвакуировав его из блокадного Ленинграда ( в 1941- 1945), а четвертый сейчас, начав громадную лазерную реставрацию надгробия, которая идет по сей день.
И вот через 100 лет мы передаем ответственность за этот наш великий экспонат Церкви… Спасали, а теперь передаем - почему?
Потому что в сегодняшней геополитической ситуации сакральное, символическое значение раки и гробницы Александра Невского как святого защитника и покровителя русского воинства и русской дипломатии гораздо важнее, чем их художественное значение.
Этот памятник всегда считался у нас наполовину светским, наполовину сакральным, но сегодня ситуация меняется, и сакральное выходит на первый план. Мы в Эрмитаже всегда защищали его как памятник русского искусства, но сегодня важнее символическое значение надгробия.
Об этом просил патриарх, обращаясь к президенту, и мы в ответ согласились передать надгробие церкви. Было подписано соответствующее письмо и составлен образцовый договор. Его подписали я и митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский Варсонофий, а потом утвердили и согласовали патриарх Московский и всея Руси Кирилл и министр культуры Ольга Любимова.
Приказ о передаче издан 12 мая и подписан первым заместителем министра культуры Сергеем Обрывалиным.
Другой важный аспект этой истории - этой передачей мы демонстрируем образец музейной дипломатии, в очередной раз предлагая всему миру решение важнейшей мировой проблемы - реституции музейных ценностей. Сегодня у всех музеев требуют что-то отдать. Недавно была большая статья в "Нью-Йорк таймс" с рассказом о том, что в Метрополитен регулярно арестовывают и вывозят музейные вещи, исходя из того, что они когда-то были незаконно привезены. В мире строят новую музейную систему, и мы возвращением гробницы вносим свой вклад в разрешение общемировой не просто дискуссии, но очень большой проблемы существования современных музеев. По существу наше возвращение церкви надгробия Александра Невского, это то же самое, что передать в Грецию из Британского музея Парфенонский фриз, по уровню, по масштабу сделанного - да.
Очень важно, что у нас в Эрмитаже есть опыт индивидуального подхода к таким реституционным требованиям. Мы, как известно, не отдали картины из Мальмезона. Но отдали Пергамский алтарь. Отдали ритуальный котел из мавзолея Ахмада Ясеви. Сделали копию кубка святой Ядвиги и передали в белорусский Новогрудок. Сделали копию Скеврского складня и передали Армянской церкви. Германии передали витражи Мариенкирхе Германии, но немецкие картины остаются у нас. А древности из германских музеев, так называемые перемещенные ценности - мы изучаем вместе. То есть у нас есть три прекрасных варианта действия - передача, копирование и совместное изучение остающихся в наших музеях вещей.
Хочу подчеркнуть, что для памятника культуры важно не столько место его размещения, сколько сохранение предмета в сфере музейного поля…
Но при этом надо понимать, что всякое нахождение шедевра в общественном пространстве это риск. В музее этот риск меньше, чем в церкви.
Однако сегодня открытая борьба и настаивание музея на том, чтобы надгробие осталось в нерискованном музейном пространстве, опасно для, условно говоря, социального мира. Сейчас противостоять, не соглашаться, говорить твердое "нет", это все равно, что призывать людей к некому социальному неповиновению, на улицы и т.п. В теперешней ситуации это несет другие, не музейные, но не менее опасные риски.
Так что надгробие будет стоять в Александро-Невской лавре. Троицкий собор пока реставрируются. Гробница тоже находится на реставрации - саркофаг у нас готов, трофеи тоже, а громадную пирамиду надо делать еще несколько лет.
Мы оговорили жесткие условия хранения надгробия в лавре. В тексте договора очень четко сказано, что должны быть соблюдены все условия температурно-влажностного режима. Это все очень подробно описано в приложении к договору. Дело в том, что в зале, где стояло надгробие, у нас устроена особая система вентиляции и очистки воздуха. А после реставрации эти вещи нельзя даже никакой кисточкой чистить. Для хранения надгробия должны быть обеспечены все упомянутые мною условия, включая витрину. Надгробие должно стоять в климатической витрине. Конечно, у нас есть немалые опасения, что кто-нибудь однажды вытрет гробницу тряпкой. Договор предполагает регулярный контроль Эрмитажа за ее состоянием.
Так что перемещать надгробие в лавру можно будет только после того, как Эрмитаж подтвердит, что условия его хранения там правильные. В подписанном нами договоре также сказано, что если условия хранения не будут выполняться, то ссудодатель ( а это Эрмитаж) имеет право в одностороннем порядке разорвать договор.
Мы отдаем надгробие на 49 лет - это временное хранение, с возможностью автоматического продления, если к этому не возникнет никакого- препятствия.
Думаю, что поначалу надгробие будет храниться в Благовещенской церкви, потом в Троицком соборе, и в этих перемещениях, конечно, тоже есть риск.
Подписывая договор, мы берем на себя немалую ответственность. Мы догадываемся, что нам будут, мягко говоря, не раз возражать, а мы будем заставлять новых хранителей чему-то следовать. Но важно, что с Санкт-Петербургской епархией у нас все-таки нормальные отношения. И с митрополитом Варсонофием, и с епископом Назарием мы в последнее время постоянно на связи. У нас хорошие связи и с музеем лавры, и с Санкт-Петербургской духовной академией. И в какой-то мере, исходя из этого можно расценить перемещение надгробия в лавру как развитие проекта "Большой Эрмитаж". Александро-Невская лавра так им образом становится для нас в музейном мире своего рода "спутником" Эрмитажа.
В лавре должны обеспечить возможность свободно видеть гробницу тем, для кого она является прежде всего важным культурным памятником. В принципе я не вижу к этому особенных препятствий, все могут войти в православную церковь.
Теперь от нас - и от Эрмитажа, и от епархии - зависит, как мы выстроим систему взаимоотношения. Перед нами шедевр искусства, который нужно и сберечь, и сделать его всем доступным, чтобы он выполнял свою символическую функцию. И так помог нашей победе.
Напомню еще раз, что надгробие Александра Невского - это шедевр ювелирного искусства. Не сильно русского, поскольку делали его немецкие мастера. Это елизаветинское барокко выглядит, мягко говоря, совсем не по православному. Но это шедевр замечательной ювелирной работы с серебром. Само надгробие не из серебра. Разговоры о полутора тоннах серебра иногда сбивают с толку. На самом деле это деревянная гробница, покрытая тонким листом серебра, который легко протирается. Поэтому она и оказалась в таком аварийном состоянии. Но сейчас мы ее восстановили.
Не будем забывать также, что это первое промышленно добытое серебро. Что это памятник Ништадскому миру - ведь Петр не просто так привез в Петербург мощи святого Александр Невского. У самих мощей - трудная судьба, они горели, потом перевозились, их несколько раз вынимали и проверяли. В том числе и в 1917 году перед эвакуацией в Москву.
Этот шедевр и памятник Елизавете, памятник русской истории, поэтому он так органично смотрелся в Эрмитаже. Ведь Зимний дворец - это сама русская государственная история. И имперская история, сразу является в Зимнем Дворце - при входе, где у нас собраны все Александры, названные в честь Александра Невского. И Александр I с военной галереей, и комната, где умер Александр II, и мундир его, и Александр III в портретах. Это все один большой исторический музейный контекст.
Но сегодня острота переживаемой нами ситуации требует особого внимания к сакральному контексту. И эта сакральность должны быть явлена, доказана.
0
48.00
