Подрастающее недовольство. Как правильно и неправильно воспитывать подростков
Человек, которого ругают за дело, чувствует себя виноватым. А неизбежные спутники вины — страх, стыд, боль. Страх, что ты оказался плохим и теперь будешь отвергнут другими. Стыд — за то, что другие узнали, какой ты плохой. Боль — потому что своим проступком ты как бы «оторвал» себя от сообщества хороших людей, живущих по принятым всеми правилам, и теперь душевная рана на месте этого «отрыва» не дает жить спокойно.
У всех этих чувств есть вполне определенные внешние проявления, которые трудно с чем-либо спутать: виноватый человек стоит понуро, опускает голову, взгляд отводит в сторону, ему трудно смотреть в глаза другим людям. Проще говоря, человеку плохо и это по нему видно. И поэтому понятно удивление того, кто видит, как виноватый человек вдруг начинает… улыбаться. В чем же причина такой его реакции?
Тезис первый: За улыбкой подростка, которого ругают, может скрываться иногда обида и «упакованная злость»
Казалось бы, менее всего соответствует такой тяжелой ситуации улыбка. Однако как раз она вовсе не является какой-то экзотикой. Человек способен улыбаться в ответ на обвинения и выговоры, причем смысл этого реагирования может быть очень разным. Например, всем известно выражение «виновато улыбнулся». В такой улыбке может выразить себя признание своей вины в сочетании с надеждой на прощение и желанием снова быть вместе. Есть и другой вариант — «бессовестная улыбка», за которой стоит полное отрицание человеком своей ответственности за совершенный проступок. В первом случае улыбка провинившегося будет мостиком к восстановлению нарушенных отношений, во втором — дерзким знаком пренебрежения мнением окружающих.
Но возможны и более сложные случаи, когда такая улыбка становится лишь способом компенсации очень сильных негативных эмоций, переживаемых виноватым человеком.
Именно этот вариант наиболее характерен для подростков.
Дело в том, что смех, точно так же, как и слезы, является для человека естественным способом сброса эмоционального напряжения. И улыбаться в описываемой ситуации подросток будет просто от непереносимости обрушившихся на него страха, стыда и боли. Взрослые могут его ругать, ожидая увидеть привычные внешние проявления этих чувств. А для подростка они настолько тяжелы, что кажется, будто вина перед близкими вот-вот его разрушит. И тогда его психика просто вытесняет травмирующие чувства, заменяя все следы виноватости одной лишь глуповатой улыбкой на растерянном лице. В фильме Никиты Михалкова «12» есть страшная исповедь одного из героев — таксиста, рассказывающего, как много лет назад он избивал своего сына за различные детские проступки. Ему, давно уже раскаявшемуся, навсегда врезалась в память неуместная улыбка сына во время этих экзекуций. Мальчик улыбался, когда отец его бил. Улыбался, когда отец ночью застал его в ванной тайком стирающим простыню, которую он обмочил во сне. Улыбался, когда отец вынул его из петли, сделанной из его же, отцовского, ремня…
Подобная защитная реакция может проявить себя и в куда менее трагических обстоятельствах. Подростку достаточно лишь ощутить, что самые близкие люди больше не любят его (а ведь именно это и происходит, когда мы ругаем ребенка, пусть даже и за дело). И тогда нелепая улыбка сама собой наползает на его лицо, заслоняя собой следы страха, стыда и боли, которые мы зачем-то так ожидаем там увидеть.
Впрочем, есть и другие значения такой непроизвольной улыбки. В ситуации, когда человек лишен возможности выразить свои эмоции, его психика делает любопытный кульбит, и он вполне реально начинает переживать эмоции прямо противоположные. При этом невыраженные первоначальные эмоции никуда не исчезают, а лишь подавляются, продолжая действовать исподволь и создавая скрытый эмоциональный конфликт с выраженными чувствами обратной направленности.
Самый наглядный пример подобного рода — отношения между мальчиками и девочками в определенных подростковых субкультурах. Любое проявление нежности к девочке тут же поднимается на смех, вплоть до изгнания «отступника» из компании. Но подростковый период — пора первой любви. И в ситуации жесткого давления со стороны сообщества ровесников психика мальчишки может эту прорывающуюся нежность к девочке переработать в поведение, полностью противоположное испытываемому чувству. После чего начинается классический набор брутальных знаков внимания вроде дергания за косу, ударов портфелем по голове и прочих школьных пакостей, в которые приходится оборачивать свою замаскированную нежность будущим мужчинам, слишком чувствительным к мнению мальчишеского социума.
Точно так же за улыбкой подростка, которого ругают родители, может скрываться совершенно не соответствующее этой улыбке чувство. Чаще всего это бывает обида, или, как ее еще называют, — «упакованная злость».
Тезис второй: С большинством трудностей поведения подросток не может справиться, даже осознавая их и пытаясь бороться
Обида — это сложная эмоция, состоящая из двух более простых компонентов — жалости к себе и злости на обидчика. Возникает она там, где человек вопреки своему желанию был вынужден остановить эту злость, не дал ей выплеснуться на того, кто причинил боль. В психологии обиду иногда называют детским чувством. Это вовсе не означает, будто обижаться могут одни лишь дети. Просто именно ребенок в общении с родителями очень часто сталкивается с необходимостью подавлять вспыхнувшую на маму или папу злость.
С младенчества каждый из нас усваивает, что злость на родителей — чувство абсолютно недопустимое. Но, увы, еще со времен грехопадения люди далеко не безгрешны друг перед другом. В том числе — и по отношению к собственным детям. Кому из взрослых не случалось, например, придя вечером с работы, срывать накопившееся за день раздражение на ни в чем не повинном ребенке? Или наказывать его за какой-либо проступок, толком не разобравшись в причинах? Или ради каких-то своих взрослых развлечений отказывать ему во внимании, когда он соскучился и очень хочет с вами поиграть или почитать книжку, а взамен слышит убийственное «отстань, не до тебя сейчас»? А ведь это лишь самые, если так можно выразиться, «социально приемлемые» формы греха родителей в отношении собственных детей. Вроде бы это и нехорошо, но и признаться в таком не очень стыдно, мол, с кем не бывает, обычное дело.
Есть и куда более страшные вещи, которые детям приходится переносить от родителей. Говорить о них здесь не хотелось бы, но каждый из нас знает, что родители могут обижать своих детей самыми различными способами.
В ответ на такое несправедливое поведение у ребенка естественно возникает злость. Но злиться на родителей нельзя. И тогда психика ребенка «упаковывает» эту не выраженную вовне злость, превращая ее в обиду.
Так происходит наше первое с ней знакомство. Впоследствии этот детский способ реагирования на чужую агрессию для многих становится привычным и во взрослой жизни. Такие люди вместо открытого предъявления собственных чувств и выяснения отношений с обидчиком могут годами носить свою обиду-злость внутри, прикрывая ее вежливыми фразами и дежурными улыбками.
Именно в этом может скрываться причина улыбки на лице подростка, которого родители ругают за какую-то провинность. Возможно, это обычная злость, вывернутая наизнанку и упакованная в социально приемлемый камуфляж. И дело даже не в том, что родители ругают его не за дело. Они могут быть тысячу раз правы в своих претензиях. Но подростку от этого лишь еще больнее, поскольку в таком возрасте с большинством своих трудностей ребенок бывает попросту неспособен справиться, даже сознавая их и пытаясь с ними бороться.
Тезис третий: Подростка нельзя воспитывать теми же методами, что и ребенка
Подростковый возраст — один из нормативных кризисов в жизни любого человека. Точно такой же, например, как пресловутый кризис среднего возраста. А «кризис» в переводе с латыни означает — суд. В том смысле, что это — время подведения итогов. В случае с подростком — итогов детства.
Лишь из такого понимания подросткового возраста и становится возможной правильная оценка всех происходящих с ребенком «чудесных превращений».
Оценка эта достаточно проста. Воспитание ребенка по сути уже закончилось. И теперь мы начинаем пожинать его плоды. Конечно, что-то еще можно подшлифовать, чуть выправить, дать некоторую корректировку… Но, повторюсь, все это придется делать уже «по готовому изделию». Пока стальной прут раскален в кузнечном горне, с ним можно делать все что угодно — гнуть, ковать, плющить, завивать в спираль. Но потом он начинает остывать и стремительно теряет свою пластичность. А «на холодную» со сталью особо не поработаешь, на то она и сталь.
Попытки воспитывать подростка теми же методами, что и ребенка, это и есть обработка стали «на холодную»: усилий много, толку — чуть. С тем же результатом можно пытаться руганью переделать взрослого человека.
Знаменитый американский психолог Эрик Эриксон не без оснований считал, что развитие личности любого человека происходит не равномерно, а ступенчато — этапами. В конце каждого этапа возникает кризис, который выявляет степень готовности личности к переходу на новую ступень.
Эриксон утверждал, что главная задача подросткового кризиса — формирование целостного представления о себе. Или, говоря иначе, — «сборка» собственной личности из разрозненных социальных ролей, которые подросток уже приобрел в семье, в школе, в спортивной секции, в дворовой компании и других коллективах и группах. Ну, например, он уже знает, что дома он — любимый сын, внук, брат. В школе — отличник (ну, почти отличник: всего две четверки — по физкультуре и по труду). Во дворе — «ботан», «чушок», «маменькин сынок». Зато в шахматной секции — очень способный перворазрядник, который один раз даже сыграл вничью с гроссмейстером. А вот кто он для Леночки из седьмого «А», он пока что так и не понял, хотя очень хотел бы понять. Но это уже частности. В основном наш подросток достаточно четко представляет себе набор своих социальных ролей.
Теперь главная его задача — собрать воедино все эти разрозненные сведения о себе. И понять наконец, кто же он на самом деле, в каком направлении он намерен расти.
Задача эта крайне трудная. Пока не выбран главный ориентир, подростка может так штормить и укатывать в разные стороны, что не только родителям, но и ему самому еще не раз станет тошно от такого «слалома».
Поэтому не нужно добавлять ребенку стресса своими наездами и нотациями на тему «вот я в твои годы…». Ему и так сейчас нелегко. Гораздо правильней будет спокойно и честно (прежде всего — перед самим собой) вспомнить, а что же действительно происходило с тобой в эти годы? И, вспомнив (что может оказаться весьма непростым делом, поскольку память надежно прячет в своих глубинах наши неудачные опыты и поражения), строить отношения со своим взрослеющим ребенком уже на основании этих воспоминаний. Не выдуманно-педагогических, а реальных. Пропитанных растерянностью, болью и обидой от непонимания самыми близкими людьми в моменты, когда тебе было очень-очень плохо.
Тезис четвертый: Не приводите в споре с подростком аргументы, которые могут оттолкнуть его от Церкви
Верующим родителям очень важно помнить, что вера в Бога для подростка — очень тонкая и деликатная тема. Любые разговоры в стиле «ты плохо себя ведешь, Бог тебя за это накажет» или «как тебе не стыдно, ведь ты же — верующий» гарантированно не дадут желаемого результата. Душа подростка изначально настроена на протест, бунт, пересмотр привычных ценностей, таковы уж особенности этого возраста. Подросток внутренне постоянно находится в противостоянии со взрослыми, отстаивая право на свое мнение во всем. И там, где взрослые в споре с ним «привлекают» Бога на свою сторону, ему ничего не остается, как противостоять и Богу тоже.
Тезис пятый: Заповедь о почитании родителей не оправдывает родительские грехи
В ситуации конфликта напоминать подростку заповедь о почитании родителей тоже следует с большой осторожностью. В Новом Завете принцип взаимных обязанностей между детьми и родителями проговорен открыто, не оставляя места для разночтений: Дети, повинуйтесь своим родителям в Господе, ибо сего требует справедливость. Почитай отца твоего и мать — это первая заповедь с обетованием: да будет тебе благо, и будешь долголетен на земле. И вы, отцы, не раздражайте детей ваших, но воспитывайте их в учении и наставлении Господнем (Еф 6:1–4).
Родители способны раздражать своих детей, способны обижать их и даже доводить до уныния, как пишет об этом апостол Павел уже в другом своем послании: …отцы, не раздражайте детей ваших, дабы они не унывали (Кол 3:21). Поэтому если уж и апеллировать к Священному Писанию в этом больном для многих вопросе, то делать это следует и с учетом возможных прегрешений родителей перед собственными сыновьями и дочерьми. А уж какими бывают эти прегрешения, каждый из родителей, наверное, и сам знает куда лучше любого стороннего наблюдателя. Святитель Феофан Затворник в своем толковании на это место Библии перечислил наиболее общие примеры подобного рода:
«…Не раздражайте детей ваших. Образом своего на них действования не доводите их до того, чтоб они могли возыметь на вас неудовольствие, серчание, досаду, гнев. Гнев вообще грешен; гнев на родителей еще грешнее. Не вводите их в этот грех. Это бывает от излишней строгости, от неразборчивой взыскательности и каких-либо несправедливостей, — от чего всего детям иногда бывает теснее рабов».
Тезис шестой: Подросток подспудно ждет от родителей поддержки, а не попыток его изменить
Неизбежный факт возрастного кризиса: подростку нужно уйти от нас. Однако ему этого не хочется. Он стремительно становится другим, но это все тот же любимый наш ребенок.
Он чувствует, что должен внутренне отделиться от родителей, школьных учителей, тренеров и других значимых взрослых. И начать жить своим умом. Иначе он так и останется ходячим набором социальных ролей, навязанных ему в детстве всеми этими людьми. А его настоящее «я» заплутает в этой бесконечной костюмерной и рискует так никогда и не выбраться из нее. Но как внутренне отделяться от тех, кого продолжаешь любить?
Вот на таком эмоциональном разрыве и живет подросток. Уйти навсегда — но так, чтобы все же остаться. Разругаться вдрызг из-за какой-нибудь ерунды — но так, чтобы можно было вечером прийти и уткнуться носом в родное плечо. Жить своей жизнью, но оставаться при этом частью семьи.
Подросток не знает, как это сделать правильно. Он вообще пока еще мало что знает и понимает, хотя и перестал уже быть ребенком. Подспудно он ждет от нас не нотаций, а поддержки. И вместо того чтобы любой ценой пытаться изменить его, родителям стоит задуматься о том, что можно и нужно сейчас изменить в себе. О тех ошибках, которые накопились в наших отношениях с ребенком за годы детства (а ведь они не могли не накопиться). И о том, можно ли их исправить хотя бы сейчас, на его последнем рубеже перед взрослой жизнью. Чтобы потом вас долгие годы не преследовало воспоминание о непроизвольной улыбке на лице вашего ребенка, которого вы ругаете за какую-то давно уже забытую всеми пустяшную провинность
0
150.00
