«Гарри Поттер и проклятое дитя» — большая (250 страниц) пьеса, полноценная восьмая часть саги, даром что Роулинг — отлично сознавая природу своего дара — ограничилась сценарием, а диалоги написали известный режиссер Джон Тиффани и хороший драматург Джек Торн, сценарист многочисленных успешных сериалов и теледрам. То, что Роулинг, похвально стремясь уйти от хогвартского кудесника, попробует себя в разных других жанрах и в конце концов вернется к нему, — было более или менее предсказуемо, поскольку очень уж привлекательная получилась вселенная. Да и проблемы Гарри Поттера вряд ли обнулились: если бы можно было победить Волдеморта, история давно бы прекратила течение свое. Но всегда ведь найдутся люди, которые, чуть человечество оправится от очередной схватки, скажут, что при Волдеморте был порядок.
Франшиза Роулинг была гениально придумана, поскольку читатель рос вместе с героями; он влюблялся, ссорился с родителями, у него портился характер, детское рабство сменялось подростковым бунтом, и в этой синхронности был особый смысл. Молодость — всегда немного смерть, и, пройдя через почти загробный опыт, Поттер справлялся со своими демонами, побеждал темного двойника, обретал гармоничную любовь. Проблема в том, что дети, выросшие на «Поттере», выросли и скоро заведут своих детей, и наивно думать, что все их проблемы закончились вместе с обучением в Хогвартсе. Жизнь продолжается, и всем первым читателям «Поттера» предстоит столкнуться с драмой родительского бессилия, которая оказалась в центре внимания Роулинг в новой книге. Мы не можем оградить детей от собственного опыта, они обречены доигрывать за нас наши трагедии — как Поттер доигрывает драму своих родителей, как Альбус Поттер носит на себе клеймо (шрам, если угодно) отцовской судьбы. И в министерстве магии у Поттера не очень ладится, потому что одно дело — живая борьба со злом, а другое — бюрократия. Кто умеет одно, с другим не справляется.
Но наивно было бы полагать, что Роулинг вернулась к Поттеру только потому, что соскучилась, или по коммерческим либо благотворительным соображениям; наивно также полагать, что ей нравится придумывать магический антураж (который, по меткому замечанию Виктора Голышева, всегда удавался ей лучше фабул). Антураж будет расширен в фильме о магических существах, который выходит в ноябре.
Восьмая часть саги — ответ Роулинг на новые реалии, новое знание о мире; мне много раз приходилось писать о том, что «Гарри Поттер» задумывался как новая Благая весть, с теми же неизбежными сюжетными механизмами, включая безотцовщину (кажущуюся), смерть и воскресение. В пьесе Гарри даже напрямую обращается к Дамблдору (на портрете) с монологом «Для чего ты оставил меня»: «You were absent every time it really counted. I fought him three times without you. I’ll face him again, if needs be — alone». Сага о Поттере возвестила о многих новациях в эволюции евангельского сюжета: о том, скажем, что Иуда стал полноценной частью Замысла и в некотором смысле тоже жертвой (к этому шло давно, тут вам и Тор Гедберг, и Леонид Андреев, и Ремизов); о том, что главной добродетелью стали талант и готовность к смерти; о том, наконец, что новую истину миру возвестят полукровки, то есть герои, принадлежащие двум мирам, как бы пограничные. «Гарри Поттер и проклятое дитя» добавляют к этому мифу любопытные подробности.
Тут сразу встает вопрос о спойлерах: сюжет пьесы изложен на множестве сайтов, но я постараюсь его все-таки не пересказывать. Это мне и не нужно. Вдобавок в тонкостях этой фабулы все равно разберется только тот, кто хорошо помнит биографии второстепенных персонажей; нам важно настроение. О пьесе уже много спорят в Сети, причем чем страстнее и упертее фанат «Поттера», тем сильнее он ругает Роулинг за то, что она (разумеется, ради денег) решила вернуться к Гарри и все испортила. Но мне вспоминается негодование истинных фанов при обнародовании каждого следующего тома: да ну, все испортила, это уже не Гарри Поттер, нет логики, не соблюдаются прежние условности… Короче, автор не имеет права развиваться, он должен соответствовать ожиданиям поклонника — и точка.
Что нравится мне: что Поттер, как говорит он сам, оказался плохим бюрократом и столь же плохим отцом. Они с сыном говорят друг другу жестокие вещи: сын утверждает, что не желал бы видеть Поттера отцом, Гарри признается, что мечтал о другом сыне. Хорошо, что у него нет контакта с Альбусом и что Дамблдор выражает посмертное недовольство этим именем: ты, мол, взвалил на мальчика слишком тяжелый груз. Хорошо, что Поттер продолжает ошибаться и научился врать. А несоответствие новых реалий старым — это как раз нормально, потому что наше время — и Роулинг это почувствовала безошибочно — занято не созданием, не продолжением истории, а ее переписыванием.
Если когда-нибудь понадобится определение пост-постмодернизма, того времени, в которое мы живем, — Кормильцев называл ее «эпохой новой архаики», — то вот оно и готово: это эра переписывания прошлого, перевод его в другой жанр, перестановка акцентов, отрицание очевидностей. Ленин когда-то определил империализм как время, когда раздел мира закончился и началась борьба за его передел; Фукуяма заявил о конце истории (поторопившись, конечно), — но историю можно переписать. Во всем мире, насколько могу судить, эта проблема по-настоящему беспокоит двух людей: Джоан Роулинг, написавшую об этом синопсис будущей пьесы, и Владимира Путина, говорящего об этом публично каждое 9 Мая. Просто оппонентам Владимира Путина хотелось бы переписать историю Второй мировой войны, и это очень дурно, — а самому Владимиру Путину и его единомышленникам историю последних лет тридцати. Но и то, и другое ничем хорошим не кончится.
Беда в том, что переписывание истории становится не только теоретическим занятием, но и хобби отдельных реконструкторов. Когда-то еще Владимир Тендряков в повести «Путешествие длиною в век» предсказал (а Ольга Славникова в романе «2017» подхватила), что главным занятием молодежи в XXI веке станет реконструкторство, реставрация великих битв прошлых веков. Так и вышло: и к чему привела реконструкция в Славянске, все помнят.
Роулинг справедливо полагает, что любые попытки переиграть историю приведут к победе темных сил: да, мы могли бы спасти тех, кто пожертвовал собой, — но без этой жертвы мир стал бы другим, в нем победило бы абсолютное зло! Кстати сказать, эта реставрация (в третьем акте) мира, в котором победил Волдеморт, — хорошо придумана, и антураж этого мира весьма убедителен (у россиян он вызовет особенно убедительные ассоциации). Мысль-то очень простая, она странным образом совпадает с главной идеей нового фильма Кончаловского «Рай», потому что серьезные умы обычно сходятся: зло происходит само собой, а для добра нужно усилие, оно без жертвы не совершается. Завязка сюжета уже общеизвестна: у Гарри растет сын Альбус, и его не устраивает, что ради спасения его отца некогда погиб Седрик Диггори. А поскольку у Теодора Нотта сохранился один Маховик времени (не все они, стало быть, уничтожены) — он с дружком своим, Скорпио Малфоем, решает отправиться в прошлое и Седрика спасти. Дальше я пересказывать не буду, но просто без жертв Седрика весь мир движется в совершенно другую сторону (хотя и выживает Снегг, и это как раз предсказуемо). Больше того: в финале Гарри — уже взрослому — придется стать свидетелем гибели собственных родителей. Эта сцена здорово решена, и самое страшное, что спасти родителей он не может. Потому что без их жертвы не было бы вообще ничего, и мир бы давно погиб, а может, случилось бы с ним что и похуже (такое бывает).
Да, эта пьеса — как всякая хорошая пьеса — написана для театра, для демонстрации режиссерских и технических возможностей, для сценической магии, для визуализации оборотного зелья, для переноса действия на крышу хогвартского экспресса, для полетов под куполом церкви и мало ли еще для чего. Отсюда большое количество глупостей, избыточностей и противоречий, которые лично меня не волнуют совершенно: я не фан, мое дело — разобраться, что нового учуяла Роулинг (а что таким чутьем она наделена, тому порукой вся новейшая история). Но мысль-то ее понятна без всяких сценических фокусов: с Гарри Поттером ведь соотносит себя каждый. В мире, где погиб (или самоустранился) Дамблдор, каждый решает сам. И каждый волен ощущать себя Мальчиком, Который Выжил, потому что за каждого из нас — это не метафора — погибло очень много народу. За нас или вместо нас — это уж кто как формулирует. И надо вести себя соответственно, а в случае чего понимать, что иногда без единичной жертвы мир просто перестанет существовать, завернет совершенно не туда, превратится в черную пародию на замысел Творца.
И еще две интуиции Роулинг, без которых эффект был бы неполон. Во-первых, она догадалась, что мы-то все ждем худшего от мужчин, а инициативу в истории, похоже, взяли на себя женщины. Все подозревали, что сын Волдеморта — кроткий Скорпио Малфой, а у Волдеморта, оказывается, есть не наследник, а наследница! И сколько бы она ни прикрывалась разговорами о гуманизме и милосердии — настоящее-то зло исходит от нее, от страшной, не скажу чьей, племянницы, которая по коварству ничем не уступает Миледи. В мире, где лидерство на глазах становится женским, Роулинг осмеливается высказывать весьма храбрые догадки об особенностях женского коварства, куда более тонкого, куда более милосердного на вид; об издержках так называемой мягкой силы. Как хотите, но злодейка у нее получилась на диво убедительная, феноменально отвратительная, и хотя сам я спектакля пока не видел, но Чиррил Скит, судя по отзывам, играет отлично.
И еще, товарищи, одно важное соображение. Наши дети, даже если сами мы из Гриффиндора и болеем за него, имеют высокий шанс по воле шляпы оказаться в Слизерине, как оказался там малолетний Альбус Поттер. Его младшая сестра Лили — в Гриффиндоре, как и положено, а старшего Поттера, хоть и подумавши, шляпа отправила в Слизерин. Почему? Потому что в Слизерине кое-кто нуждается в настоящем друге и в спасении души? Или… я не осмеливаюсь пока это выговорить вслух… или просто в новом мире, к которому мы стремглав приближаемся, от героя могут потребоваться не только гриффиндорские, но и в первую очередь слизеринские качества — хитрость в частности? Элементарная выносливость и спортивность, может быть? Короче, герой нового времени — это вполне может быть человек не с гриффиндорскими, а со слизеринскими добродетелями, потому что и время такое… гибридное.
Зато зрелищное.
Я это пишу в день рождения собственного сына. Ему исполняется 18. Андрюша! Помнишь, как я тебе, бывало, читал вслух первые семь томов? Так вот, любимый. Помни: хоть Гриффиндор, хоть Слизерин, хоть ГИТИС — все пойму. Но никогда, никогда не переписывай историю. В крайнем случае дописывай, как Роулинг. Оно и зрелищно, и увлекательно, и прибыльно, last but not least.
0
22.00
