Шестеро эстетствующих коллекционеров изящно повествуют о своих экспонатах с бокалом и сигарой в руках – в это время, стоя на коленях, еще шесть человек удовлетворяют их руками. Результаты интеллигентно вытирают беленькой салфеточкой. Три женщины рожают, сидя на тележках из супермаркета, – из них в муках появляются продовольственные продукты». Что надо сделать, чтобы на центральном российском канале зачитали рецензию на спектакль с говорящим названием «Оргия толерантности»? Очевидно, быть Яном Фабром.
Фабру 59 лет, он бельгиец, родом из фламандского Антверпена. В его случае это не только факт биографии, а прямо-таки професьон де фуа. Для современного художника Фабр по-ренессансному одарен: рисует, ваяет скульптуры, пишет пьесы и режиссирует спектакли, занимается хореографией и всерьез увлекается энтомологией. За прошедшие 40 лет из молодого хулигана, устраивавшего перформансы с собственной кровью и спермой, бельгиец вырос в «великого художника». Он поставил 24-часовой спектакль «Гора Олимп» с обнаженкой и мясом. Заслужил репутацию самого злостного таксидермиста современного искусства.
И вступил в кровопролитную (в буквальном смысле) войну с фламандской националистической партией. Но обо всем по порядку.
Мы встречаемся в его родном Антверпене. Недавно город заказал Фабру три алтарные картины для бывшей церкви августинских монахов начала XV века, переделанной в концертный зал. В лучшие времена в интерьерах роскошного барокко висели алтарные полотна великой тройки мастеров из Антверпена – Рубенса, Ван Дейка и Йорданса. Потом картины забрали в музей, а на их место повесили плохие копии. К открытию фестиваля «Год Рубенса и эпохи барокко», который проходит в Антверпене до конца 2018-го, Фабру дали подряд – переосмыслить старых мастеров и сделать новые алтарные картины. Он и сделал – из блестящих панцирей жуков-скарабеев.
Мы заходим в церковь, рассаживаемся лицом к алтарю, выключается свет, и робкое «ох» проносится по рядам: картины светятся в темноте, как фосфор, переливаясь зеленым, золотым, желтым, оранжевым, перламутровым. Фабр сидит в первом ряду и безмятежно ест пирожок.
На одной картине изображена святая Аполлония, именем которой называют классические полотна мастеров и стоматологические клиники: раннехристианская мученица известна тем, что язычники выбили ей все зубы. Фабр переобул Аполлонию в дерзкие шпильки и посадил на огромный зуб. Вокруг нее ноты и звуки – оммаж месту.
Когда я замечаю, что святая получилась уж больно сексуальной, Фабр возражает: «Святая Аполлония на этой картине выглядит как современная женщина – сильная и независимая. Почти Тина Тернер! На другой картине вы видите Христа с микрофоном – он как Боно. Христос одет в костюм антверпенского дизайнера Вальтера ван Бейрендонка, который шил концертные наряды для Боно. В центре, где раньше был Рубенс, я сделал бриллиант – это отсылка к священному свету Рубенса, но также символ Антверпена и богатой еврейской общины. Заберите бриллианты – и Антверпен бы обанкротился».
«Я гном, родившийся в стране великанов», – продолжает художник и с прищуром следит за реакцией. Беда в том, что в самых разных интервью он так часто говорит эту фразу, что восхититься ее глубиной не выходит. Интервьюировать Фабра занятно: время от времени он выдает пару коронных фраз, курит одну сигарету за другой и отказывается называть меня по имени. А еще Фабр любит бросаться энигматичными выражениями с видом человека, сказавшего что-то совершенно очевидное. Например, он говорит: «Благодаря Богу я атеист». Что это вообще значит?
«Я – результат очень бельгийского брака. Мой папа был бедным фламандским коммунистом, он не ходил в церковь. Моя мама – франкоговорящая католичка из богатой семьи. Каждый вечер она читала мне Библию, но ходить в церковь я не мог. Сейчас мне нравится бывать в церквях – cозерцать красоту, смотреть на картины и мозаики. Христос – очень важная фигура в моих работах. Он был невероятным человеком, мудрым и духовным – Нельсоном Манделой, Ганди своего времени. Принимая эту модель, можно создать новую. Я очень духовный художник, но это не означает, что я религиозный. Потому что художник должен быть независимым».
Кстати, об этом. Спешу узнать, за что Фабр невзлюбил Pussy Riot и что он думает о Павленском.
«Pussy Riot борются за права женщин, но это не делает их автоматически хорошими артистами. Для меня великое искусство превосходит реальность».
Павленского Фабр так сразу и не признает – только после пересказов всех предыдущих серий с зашиванием рта, прибиванием мошонки и отрезанием мочки он начинает смутно вспоминать, что читал об этом в газете. «Я знаю одного великого русского художника – Илью Кабакова. Мы с ним вместе сделали несколько выставок и даже фильм сняли», – говорит Фабр. Но последующий разговор о Павленском переносит нас к расчлененке.
«В Севилье идет выставка всех моих перформансов с 1977 года по сегодняшний день – их больше 92. В конце 1970-х я попадал из-за них в больницы: у меня много шрамов по всему телу и я глухой на одно ухо. Но у меня одно тело – и я должен заботиться о нем. Так калечить себя, как тот парень, я не стал бы. Это не означает, что я не уважаю российского художника. Я знаю художников, которые делали подобные вещи и в какой-то момент переставали работать. Дальше только смерть. Юкио Мисима (писатель совершил харакири. – Прим. GQ) пошел до конца. Тут дело в выборе. А я верю в жизнь, в человечество, в силу и мощь красоты – я на другой стороне жизни».
Выставка «Рыцарь отчаяния – воин красоты» в 2016 году наделала немало шума в России. После экспозиции с чучелами животных, расставленными в залах со старыми мастерами, появился хештег #позорэрмитажу, а возмущенная публика требовала закрытия выставки. Музею даже пришлось вывесить на сайте объяснение: «Собаки и кошки с экспозиции – бездомные животные, погибшие на дорогах. Фабр пытается дать им новую жизнь в искусстве и таким образом победить смерть. Представляя чучела животных, Фабр вместе с зоозащитниками всего мира выступает против потребительского отношения к ним». Негодования от этого меньше не стало.
«Мне нравится глубокая русская традиция в искусстве и литературе, – объясняет Фабр. – В Америке я такого не чувствую».
Кроме богатой традиции в искусстве и Станиславского Фабру приглянулась еще и сборная России по футболу: «Вы видели, как они сражались с Испанией?! Сколько страсти и гнева! У испанцев больше таланта, но они таки-и-е ленивые! Эта игра напомнила мне фразу Винсента Ван Гога, которую он писал своему брату Тео: «Гений – это десять процентов вдохновения и девяносто – потения».
В молодости Фабр и сам играл в футбол, но бросил, потому что тяга к искусству оказалась сильнее тяги к мячу. На чемпионате мира он смотрел каждый матч: даже потребовал у организаторов нынешней выставки поставить телевизор в храме – чтобы смотреть матчи Бельгии без отрыва от искусства.
В остальное время он болеет за «Антверпен» (он же Королевский футбольный клуб Антверпена). «Это самый старый клуб континентальной Европы, первый официальный клуб. Мы номер один! The great old», – с гордостью сообщает Фабр, закуривая очередную сигарету.
Футбол – это далеко не единственное, что он может рассказать о своем фламандском отрочестве.
Фабр вспоминает, что за свою молодость успел дважды побывать в коме: в первый раз в 16 лет, тогда его госпитализировали после уличной драки.
Второй раз – уже через два года. Он слюнявит палец, рисует на столе канал, лодку и показывает, как его засосало в лопасти: «Я пробыл в коме девять дней. Это сильно повлияло на мою работу. Когда ты возвращаешься в жизнь, все превращается в праздник: каждый вдох, каждое движение. Я все время праздную смерть из уважения к жизни. И поэтому я так люблю жизнь. Я не циник. Многие художники моего поколения циничны. Но уж точно не я».
Впрошлом году в Россию приезжал спектакль Фабра «Бельгийские правила / Бельгия правит»: гимн всему бельгийскому в 14 главах – от Рубенса до картошки фри. Фабр постоянно рассуждает про свою страну. Почти любая беседа с ним в какой-то момент приходит к разговору о судьбах Бельгии.
«Мы, бельгийцы, всегда были оккупированы: испанцами, немцами, голландцами, французами. Этот факт отражается в нашем изобразительном искусстве – в нем есть противостояние, субверсивность, ирония». Он очень просит не путать бельгийцев с голландцами. «Голландцы – кальвинисты. Сядьте на поезд Антверпен–Амстердам. В Антверпене вечером все шторы задернуты, потому что за ними sex, drugs, rock-n-roll. Проедете границу, и все шторы будут открыты: кальвинисты должны завтра идти на работу. Голландцы, французы любят в своих работах воспевать власть и силу. Фламандцы же восхваляют человека, празднуют жизнь, танцы, еду. И в то же самое время иронизируют над властью».
С властью у Фабра и правда проблемы. В 2014 году на выборах в парламент Фландрии победила националистическая консервативная партия «Новый фламандский альянс» (N-VA), выступающая за отделение Фландрии от Бельгии. Сегодня N-VA – крупнейшая политическая партия в стране и главный враг Яна Фабра, неутомимого защитника объединенной Бельгии и монархии.
Свою политическую позицию Фабр, как всегда, проявляет в работе. По просьбе королевы Паолы 16 лет назад он украсил потолок одного из залов Бельгийского королевского дворца панцирями жуков-скарабеев (с тех пор этот материал ему и полюбился). «Небеса восхищения» в брюссельском дворце вызвали разные чувства у фламандских националистов, но восхищением там и не пахло.
«За шесть месяцев я поменял четыре дома. Дверь моей студии измазали дерьмом, в мой почтовый ящик кидали письма с угрозами, говорили, что найдут меня, потому что я предатель Фландрии, что я queen fucker, потому что выбрал королеву. Меня поджидали на улице, чтобы побить. Я живу в городе, где мэр – крайне правый. Я у него в черном списке. Но как художник я должен оставаться тут и создавать красивые работы».
Удивительно, что Фабр умудряется насолить не только своим идеологическим врагам, но и тем, кто разделяет его любовь к миру. Чего уж мелочиться – против него ополчились даже те, кто ни про его искусство, ни про него самого знать не знали.
В 2012 году он устроил перформанс с подбрасыванием кошек на лестнице антверпенской мэрии – ремейк старого перформанса из 1970-х.
Три человека подкидывают кошек, и животные падают на ступени с раздирающим душу мяуканьем. Перформанс был задуман как часть франко-немецкого фильма про Фабра – съемку заранее одобрила городская управа. Да только мэрия ко дню проведения действа сменилась националистами из N-VA. Один из них заснял перформанс и выложил видео в сеть. В итоге более 20 тысяч возмущенных писем с угрозами, люди с битами, поджидающие в парке во время пробежки, судебные иски и ненависть интернета. Дошло до того, что на детей коллег Фабра напали в школе.
«Меня тоже побили. Но я пытался всем объяснить, как все было на самом деле. На площадку приехали врачи, там были владельцы кошек. Но люди из N-VA сняли все на мобильный телефон, да так, что выглядело жутко, и слили в интернет. Мне пришлось объяснять на национальном бельгийском телевидении, что ничего страшного с кошками не случилось, но меня не слушали. Скандал был невероятный».
О защитниках животных Ян Фабр невысокого мнения: «У меня была выставка во Флоренции со скарабеями. И зоозащитники набросились на мои работы, ничего не зная про энтомологию! Они даже не знали, что панцири были собраны из ресторанов!»
Когда я спрашиваю, каково ему было извиняться за кошек, он ожидаемо начинает протестовать: «Я не извинялся! Я сказал правду! Я очень люблю животных! Я вырос с животными: у нас были три кошки, собака, рыбки, голуби, сурки – самые разные животные. Просто люди глухие и любят поскандалить».
Рассказы про то, как ему постоянно приходится уносить от кого-то ноги, неминуемо приводят к обсуждению его физической формы. Фабр 25 лет занимался кэндо – самурайским фехтованием, но недавно забросил это дело: «Мне почти 60 лет – я должен думать о своих кистях и коленках».
Он спит всего пару-тройку часов в сутки: виной всему неврологическая проблема, унаследованная от матери. Фабр говорит, что в детстве ему давали снотворное, но с годами он научился жить с бессонницей. Результат – «Ночные дневники», которые он ведет еще с 1970-х: «До сих пор каждую ночь я пишу и делаю к своим записям картинки».
А иногда по ночам Фабр смотрит Netflix. Это интересно, потому что за ним закрепилась репутация луддита – человека, отрицающего гаджеты в пользу «эротических отношений между ручкой и бумагой». Сериалы типа «Карточного домика» ему не нравятся: «Почему-то все любят циничную игру во власть». С ощутимым смущением он признается, что больше всего любит глупые французские комедии. На секунду бельгиец бросает строгую позу великого художника и от души смеется своим хриплым прокуренным голосом.
0
