«Испытай боль с удовольствием» — настойчиво рекомендует реклама автоматического массажера ступней в сингапурском аэропорту Чанги. Два часа ночи, все закрыто, и самомассаж с нотками садомазохизма — здесь и сейчас единственное возможное развлечение. Крошечные сингапурские школьники глядят на меня глазами, которыми отечественные дети в зоопарке провожают тапира, то есть, можно сказать, с интересом. Через несколько часов я уже буду в Индонезии, на съемках фильма «Духless 2».
Продолжение прокатного хита 2011 года («Духless» собрал в прокате $14,5 миллиона, тогда как стоил $2,8 миллиона) сначала называлось «Дауншифтер», однако незадолго до съемок продюсеры решили остановиться на незатейливом, но надежном «Духless 2». Тем более последний раз Макса, героя Данилы Козловского, мы видели только-только выбравшимся из мусорного бака, а значит, его балийская гастроль не такой уж дауншифтинг.
Козловский, который на съемках «Шпиона» боксировал, а в «Легенде № 17» забрасывал шайбы, для второго «Духless» научился серфингу. «Иногда кажется, что это лучше, чем секс! — рассказывает он нашему фотографу о волне, которую поймал утром перед сменой, и тут же, обернувшись ко мне: — А что это ты там записываешь?»
«Standby! Roll Sound! Rolling! Мотор идет! Action!» Сегодня съемки проходят в балийской тюрьме Керобокан, про которую мне теперь известно, что она кишмя кишит невезучими австралийцами, попавшимися на наркотиках, а также что тут ждет расстрела пятидесятивосьмилетняя британская домохозяйка, прихватившая с собой на остров кокаина на £1,6 миллиона, причем втянувшие ее в это дело наркоторговцы с опытом и связями отделались двумя-тремя годами здесь же, в Керобокане. «Стоп! — слышу голос режиссера Романа Прыгунова. — Чуть быстрее».
Макс выглядит так, будто уже провел в этом приятном месте несколько дней: взмокшая футболка, перепачканное лицо. Его выводят из камеры, он понуро шаркает по коридору в сторону комнаты для допросов. «Есть. Cut. Снято. The shot is done». «Ты не хочешь это с рук снять? Блин, кто контровой закрыл?!» Съемочная группа тут международная — русские, индонезийцы, австралийцы, — поэтому процесс идет на миксе русского и английского. Охранника героя играет местный актер, похожий на покорного мексиканца из «Великолепной семерки». Вздыхая, он жалуется мне, что режиссер его замучил. Грустный, отправляется в кадр, в пятый раз распахивать перед Козловским дверь. «No-no-no, wrong gesture, — останавливает дубль мучитель Прыгунов, — you’re not coming to a party. It’s a jail. Минус тому, кто выбрал этого артиста. Давайте еще раз, благодарю». — «Благодарю-ю-ю-ю тебя за то, что со мной была-а-а-а, — Козловский неожиданно дает Магомаева. — За шепот и за крик, за вечность и за миг, за отгоревшую зарю, за смех и за печаль, за тихое «прощай» — за все тебя благодарю-ю-ю-ю». Покорный «мексиканец» снова вздыхает.
В 2013-м Козловский стал «Человеком года GQ», мы делали с ним интервью, встречались на съемках и в общих компаниях, и все то время, что мы знакомы, мне казалось, что Козловских на самом деле два. Один — сверхактивный, эмоциональный, привыкший к вниманию, с зычным голосом, постоянно готовый отпустить шутку или изобразить что-то, напеть арию или врубить с айфона Coldplay («Это просто песня Yellow, но концертная версия, потому что там он вдруг начинает петь выше, и это так круто!»). «Этот человек сумасшедший, — восхищенно скажет о нем наш креативный директор Брендан. И через паузу: — Вот бы все, кого мы снимаем, были такими же». Другой Данила Козловский — интеллигентный молодой человек, который живет в Петербурге, потому что там Малый драматический театр, очень скромный, трезвый, осознающий, что лучшее применение и оправдание его известности — помощь другим (Козловский — лицо фонда «Выход в Петербурге», который опекает и поддерживает аутистов, причем всерьез и деятельно, и Данила там тоже лицо не дежурное, а активное), а еще он безупречный профессионал — и, получается, человек практически без недостатков. С таким Данилой Козловским спустя несколько месяцев после съемок на Бали мы завтракаем во французской кофейне в Камергерском переулке.
Накануне вечером он поехал смотреть первую монтажную сборку своего (вместе с Сергеем Ливневым) первого продюсерского проекта «Статус: Свободен», просмотр затянулся, а Данила еще собирался увидеться с мамой, но понял, что раньше часа ночи до нее не доедет. «Ничего, я тебя хоть до пяти утра буду ждать!» — написала занятому сыну мама, и он поехал — не к пяти, конечно, но опять не выспался. «Знаешь, у меня cейчас такое состояние странное, когда все время работаешь. Ладно бы еще погулял там, отлично провел время, наутро проснулся с чувством выполненного долга. А тут не пьешь, не куришь, а только работаешь...»
Говорю же, человек без недостатков, Максим Максимыч Исаев. Курить Козловский бросил, когда стал готовиться к «Легенде № 17», потому что совмещать сигареты с тренировками было нереально. Рассказывает, как затянулся после первого льда и его тут же «накрыло» — пришлось отказаться на время съемок, потом понял, что отвык. Ну ладно, а алкоголь? «Я очень люблю вино и виски, но, как правило, на следующий день у меня назначено что-то, связанное с достойным внешним видом, и из-за свойства человеческой физиономии опухать после приема внутрь определенного количества крепкой жидкости приходится себя ограничивать. Зато когда я оказываюсь в Тоскане... Вот раньше на Кавказ ездили «на воды», а я езжу в Тоскану «на вина». Как только безупречный герой принимается рассказывать про красоты Тосканы и ее виноградники, его глаза загораются веселым огнем.
«Беру машину — маленький Fiat с ручной коробкой — и отправляюсь по своим любимым местам. Мне потом такие штрафы приходят! Я могу, наверное, сказать, что неплохо разбираюсь в тосканских винах, потому что много раз там был, знаю виноградники, хозяев даже некоторых... Ты себе не представляешь, как там здорово. Заезжаешь в какой-нибудь виноградник, Isole e Olena... Лучшее кьянти — оттуда, оно значительно дороже обычного, цена уровня Brunello. Виноградники живут по принципу: если вы хотите, вы нас найдете. Они не прилагают никаких усилий, там ни указателей, ни навигации. Как-то раз привез туда друзей. Мы с театром гастролировали в Милане, был единственный выходной, и я сказал: «Едем в Тоскану!» Ребята говорят: «Ты дурак, что ли? Это же триста километров». — «По фигу, едем!» В общем, мы вчетвером — Ксюша Раппопорт, Игорь Черневич, Катя Тарасова и я — приехали в этот Isole e Olena, напились... Нам выcтавили шесть или семь бутылок. А там же традиция: тебе наливают совсем чуть-чуть в высокий бокал, и ты пробуешь. В какой-то момент Игорь берет бутылку, наливает полный бокал: «Так вот что я хотел вам сказать...» А это было какое-то особенное, десятилетнее вино!»
«Вот же они, искушения и страсти. Просто твой публичный образ — он практически идеальный». Козловский грустнеет: «А что, это как-то скучно звучит?» Говорю ему, что вовсе не скучно, а, наоборот, пугающе. Должна же быть у человека темная сторона. «Если скажу, что вообще не думаю о том, как выгляжу, это будет лукавство. Для меня важно, чтобы не было недоброжелателей, мне некомфортно, когда они появляются. Я не люблю ругаться, не люблю ссориться. Конечно, нельзя всем нравиться, так не бывает, но, с другой стороны, в мире и так довольно много дерьма, чтобы еще и самому увеличивать его количество вокруг себя, в своем личном пространстве. А про темную сторону я, наверное, опять тебя разочарую: для меня не актуальны ни наркотики, ни алкоголь, ни какие-то изощренные виды сексуального наслаждения — боюсь, что здесь все именно скучно...»
Мы с Данилой ровесники, дети восьмидесятых, которым через несколько месяцев (ну ладно, ему на полгода попозже) исполнится тридцать — возраст, приближаясь к которому вдруг понимаешь: «взрослые», от которых было удобно отмахиваться или с которыми приходилось считаться, это теперь мы сами. Взрослые — это мы. У тех, кто пошел в школу в самом начале девяностых, особая прошивка: советское вперемежку с заграничным, «Мальчиш-Кибальчиш» и «Утиные истории», учебник по физике Перышкина, Prodigy и Ace of Base на дискотеке в актовом зале, «Детки» и «Чертов Омоль» на одной кассете. Вообще взрослеть в эпоху, когда старые скрепы уже отменили, а новые еще не придумали, это типа как вечеринка у Децла дома: «Родители на даче, значит, все идет как надо».
Козловский тоже считает себя частью поколения — одной ногой в советском прошлом, другой — в непонятном будущем. «Моей первой заграницей был Милан, мы на втором курсе туда поехали. У меня оставалось шесть евро от суточных, я зашел в магазин и увидел торты — распродажа по два евро. И я купил три торта, вез их потом домой через Рим. Я думал, что больше уже не поеду за границу, и я привезу хотя бы эти три торта мамуле. Все уже было тогда в России, и торты разные тоже, но мне казалось, что эти — какие-то невероятные. Оказалось редкостное дерьмо! Я помню это свое чувство, что я здесь первый и последний раз, помню, как бродил по городу, глядел по сторонам, ел мороженое... Мне было восемнадцать лет. Откуда это? Генетическая память о «железном занавесе»? Мы пограничное поколение. Мы уже увидели разницу, но еще помним, как тут было. Сейчас, когда все это пытаются вернуть обратно, ты вдруг опять ощущаешь себя на этом балансе, цирковом: одной ногой в прошлом — и переносить вес тела опять туда, назад, совсем не хочется».
Козловскому правда можно ничего не переносить: если у кого и есть шанс сделать актерскую карьеру за рубежом, так это у него. Бог с ней, с «Академией вампиров», — важнее, что он на карандаше у Джо Райта, режиссера «Анны Карениной» и «Искупления» (здесь мы с Данилой минут пять охаем: «А «Гордость и предубеждение»?!», «Да! А как я люблю «Искупление»!»). Некоторое время назад Райт через агентов предложил Козловскому встретиться, тот приехал в Восточный Лондон, без церемоний — в гости. По-домашнему босоногий британец его проинтервьюировал, а спустя несколько дней Данилу утвердили в ролик Chanel. Во время съемок, как полагается интеллигентному самоеду, Данила загонялся: «Мне почему-то казалось, что он мной недоволен, ну, что он во мне разочаровался... В какой-то момент он подходит ко мне: «Пойдем поговорим». Я думаю: «Ну, блин, дождался. Сейчас скажет: «Ты задолбал, парень, сыграй хоть что-нибудь!» А он вдруг спрашивает: «Какие у тебя планы?» Я: «В смысле? На жизнь?» — «На свое будущее. Ты хочешь стать артистом мирового уровня?» — «Естественно», — отвечаю. «Насколько сильно хочешь?» — «Насколько это возможно». Он говорит: «Тогда тебе надо серьезно этим заниматься. Поезжай в Америку, живи там, избавляйся от русского акцента. У тебя есть шансы». Понимаешь, когда это тебе говорит такой человек, ты думаешь: «Блин, бросаю все, еду!» «Кто у тебя западный агент? Значит, смотри, приезжаешь в Лондон, пишешь мне, записывай мою почту, я тебя знакомлю с моими агентами, они тебе там все показывают и объясняют. Никаких гарантий не даю, это шанс редкий, но я понимаю, что в твоем случае он есть». Конечно, я попал под его гипноз, потом вышел с площадки, пришел в себя и понял, что это все немножко не так. А главное, ты никогда не будешь интересен западным продюсерам и агентам, если ты здесь не пытаешься быть номером один».
Козловский подумал и остался номером один в России, но связи с Райтом не потерял. Недавно летал к нему пробоваться в «Питера Пена», и пробы не завалил, но студия настояла на другом, американском актере. Спрашиваю его: «Ты вообще жалеешь, что не утвердили куда-то или сам отказался?» — и жду стандартного отрицательного ответа, но Даня отвечает откровенно: «Два раза так было. «Питер Пен» и «Оттепель»». Двадцатичетырехлетний Козловский был слишком молод для роли Хрусталева, а в роли Мячина, на которого тоже пробовался, типажно бился бы с Цыгановым. «Валерий Петрович Тодоровский написал мне тогда потрясающее письмо, почему не может меня утвердить. Он очень талантливый и честный режиссер, мечтаю с ним работать».
Сейчас у Данилы на низком старте романтическая комедия Павла Руминова «Статус: Свободен», экспериментальный «Хардкор» Ильи Найшулера, упомянутый «Духless 2» (все три фильма — сняты), «Экипаж» Николая Лебедева, «Матильда» Алексея Учителя (оба — в съемочном периоде) и некий музыкальный проект. Точнее, концерт, выстроенный как драматический спектакль, музыкальным материалом в котором будут стандарты Синатры, Дина Мартина, Нэта Кинга Коула, и не только в исполнении самого Данилы и живого оркестра. Мы прощаемся, он надевает парку, поднимает капюшон и убегает — по Москве в ноябре не ходят, а только бегают — вниз по Камергерскому и направо по Большой Дмитровке. А я вспоминаю, как летом на Бали он пел на площадке Магомаева, все заходились от хохота, а через минуту Даня вбегал в кадр и снова становился замученным в балийских застенках Максом Андреевым. «Он фантастически быстро входит в образ. Между героем «Духless» и Харламовым — пропасть, но и в той и в другой роли он потрясающий, — дивился тем летом автор одного из этих героев, писатель Сергей Минаев. — Для своего поколения он такой актер, каким в девяностые был Меньшиков».
...На Бали в июле темнеет рано и бесповоротно. В пять — закат. В шесть — ночь. Съемки в тюрьме Керобокан меж тем никак не кончаются. Горемычный «тюремщик» в пятнадцатый раз широким жестом распахивает перед Козловским дверь, Козловский входит, консул допрашивает. «Фокус должен быть не на Даниле, — оператор-постановщик Павел Капинос вкрадчиво инструктирует «фокусника». — Мы кого снимаем?» — «Консула...» — «Фокус должен быть на ком?» — «На консуле...» По правде сказать, ошибку резкости легко оправдать. Так уж вышло, что фокус — он сейчас по умолчанию на Даниле.
105.0
