— У меня идеальный образ, я его заложник. Есть контракты, по которым я не имею права ругаться, говорить что-то резкое и негативное. Вот поэтому со стороны и кажется, что я очень правильная. На самом деле это не так и у меня в жизни постоянно случаются драмы. Просто папа-дипломат в свое время научил меня дисциплине и сдержанности хотя бы на людях. Но по женской линии мы все очень темпераментные, много жестикулируем и склонны общаться на повышенных тонах. По нам с мамой не скажешь, наверное, что семья из Таллина. (Екатерина родилась в Эстонии, родители перевезли ее в Москву в возрасте шести лет. — Прим. ред.)
— Иногда я думаю про мужа: еще один ребенок. А он считает, что ребенок — это я. Ну а насчет танцев… Это же не основная профессия Андрея. По образованию он архитектор, этим и занимается.
— Ох уж эти «Танцы...»… Тот год, когда Андрей участвовал в этом проекте — 2013-й, — был самым сложным для нас. Ужасное было время! Мне казалось, что Андрюха увлечен своей партнершей, что у них роман. Муж только и говорил: «Мы с Леной, мы с Леной». Просто зациклен был на том, чтобы победить. Даже в Париж, город нашей любви, где Карпов когда-то сделал мне предложение, он, забыв обо мне, летал к Лене на репетиции. Там же с ней муж отпраздновал свой день рождения. А со мной даже по телефону нормально не поговорил. Я ревновала. Потом увидела в его планшете миллион фотографий Лены... Но мы пережили это все.
Хотя каждый раз, когда вспоминаю «Танцы со звездами», меня аж передергивает. С другой стороны, когда я сама была участницей и танцевала с Мишкой Щепкиным, отдавалась этому полностью, репетировала с утра до ночи. Но при этом я жестко себя контролировала. Для меня работа — это работа. Пирожки, как говорится, отдельно… За себя я отвечала, а вот за другого поручиться сложно. Очень переживала по поводу отношений Андрея и Лены. Видела их флирт. Очень многое наводило на мысль, что я теряю мужа. Однажды я ему сказала: «Давай разведемся!» Муж спокойно ответил: «Давай». И ушел репетировать с Леной. А я… В отчаянии чуть не совершила ужасное.
Так было больно, что я стала думать, не выпить ли упаковку таблеток, не покончить ли со всем раз и навсегда. Затмение какое-то нашло. Страшная ночь. А утром ко мне подошла такая теплая и такая нежная Гусена (дочь Лиза, сейчас ей шесть лет, в семье ее ласково называют Гусеной. — Прим. ред.), обняла меня. Ей было тогда всего два с половиной года. И я подумала: «Вот же он — смысл моей жизни. Какой бред — все эти мои дурные мысли!» Позже я посмотрела на ситуацию совсем другими глазами. Андрей старается, хочет победить, они с Леной — команда. И мы с Гусеной стали приходить на соревнования и болеть за него. И радовались, наверное, больше всех, когда они с Леной победили. Но все-таки еще больше я радовалась, когда проект закончился. Наступило освобождение! К счастью, все осталось в прошлом. На данный момент мы с Леной, встречаясь на мероприятиях, здороваемся, общаемся, а они с Андреем нет. Разошлись в разные стороны. После этого уже столько всего произошло, что практически стерлись те воспоминания…
— Неужели что-то может стереть такие сильные переживания?
— Когда твой ребенок попадает в реанимацию, все остальное кажется какой-то ерундой. А мы недавно пережили и такое, просто никому об этом не говорили. Это случилось в январе 2017 года. В мой день рождения 15 января у дочки поднялась небольшая температура, она пожаловалась, что живот болит. Она и накануне была квелой. Но мы тогда не очень насторожились — по всей Москве ходил ротавирус. А утром на следующий день после дня рождения у меня была смена с шести утра, я уехала. Тут Андрей звонит: «Ее рвет». Вызвали «скорую», врачи решили: ротавирус, но поскольку ребенку становилось все хуже, отвезли ее в больницу. Взяли кровь, но анализ ничего не показал. Хирург ее осмотрел — ничего.
Главный врач больницы осмотрел — тот же результат. Лизу повезли домой. Я приехала после смены, а она зеленого цвета над тазиком сидит. В общем, мы снова вызвали «скорую». И тут нам сказали: «Срочно нужна госпитализация! Перитонит!» Оказалось, сейчас у деток частая мутация — аппендикс неправильно загнут, к спине. Лизу прооперировали, потом была реанимация, куда нас не пускали. Но благодаря Маше Кожевниковой это удалось решить. Она мне прислала ссылку на закон о том, что мать имеет право быть в реанимации. Я показала врачам этот закон, и мне разрешили три раза в день приходить. Первое время Гусена все время спала, это называется медикаментозный сон. Потом, когда она чуть пришла в себя, я стала водить ее гулять по реанимации, потому что даже через боль нужно было ходить ножками, не залеживаться. Я рассказывала ей, что сплю в коридоре, потому что в реанимации спать негде. И мы доходили до коридора, там я показывала ей на кресло и говорила: «Я здесь сплю, если что, не переживай, я всегда рядом». Но потом я уходила, конечно. А проверить она не могла — была подключена к датчикам.
Только когда я приезжала, датчики отключали. Как же я была счастлива, когда мне врач сказал, что переводит ее в обычную палату — я просто летала от счастья! А потом увидела ту палату. Закуток крошечный, и в нем десять детей. Январь. Батареи шпарят, окна не открываются. Твоему ребенку нельзя ни пить, ни есть, а рядом девочке, у которой рассечен лоб, приносят аппетитную булку, другой, у которой травма руки, — апельсины. Все жуют, а Гусене нельзя абсолютно ничего. Я возмущалась: почему не разделить: аппендицит отдельно, травмы отдельно. Лиза говорила: «Мамочка, я тоже булочку хочу!» И скорее у меня вот эти моменты живы в памяти, нежели переживания по поводу ревности. Потому что нет ничего хуже страданий ребенка. Иногда я читаю, что пишут девчонки: безответная любовь, я несчастная, я вены перережу, еще что-то такое… Я говорю таким девочкам: «Милые, родные, я не психолог, но поймите: у вас этих Петь будет еще миллион, а жизнь одна. И встреча с мужчиной, который будет вас ценить и любить, еще впереди».
— Но ради Андрея-то переживать стоило! Он же не один из миллиона Петь, он ваш муж…
— Раньше, до знакомства с Андреем я считала, что у меня какая-то мужская психология. Я в сердце никого не впускала. А вот с ним — пропала. Впервые в жизни. Обычно я спокойно уходила из отношений, не переживала. А здесь я первый раз страдала, боролась. Причем так было с самого начала. Ведь, когда мы встретились, у Андрея были незакончены отношения с девушкой, с которой он встречался пять лет. Он ту девочку любил со школы, и она его тоже. Потом Андрей встретил меня. А в какой-то момент он начал думать, не вернуться ли к ней.
Мне было страшно его потерять, я даже тогда впервые в жизни к психологу попала. Не смогла справиться сама, хотя среди друзей всегда считалась психологом. А тут вдруг на меня навалилась депрессия, полный хаос и бессонные ночи. Я обратилась к специалисту, и мне по полочкам все разложили. Помню, я решила: пора ставить в этих больных отношениях точку. Но тут Андрей позвонил и сказал: «Нужно встретиться». Я думала, что мы встретимся, и я сразу скажу ему, что мы расстаемся. Но Андрей не дал мне ничего сказать, попросил сначала его выслушать: «Катя, я расставил все точки над «i». Мне нужна только ты».
Потом был Париж, и у Эйфелевой башни Андрей сделал мне предложение… Покажите мне ту семью, у которой все идеально и гладко. Нет таких. Есть прекрасная поговорка: мужа на мужа менять — только время терять. Сначала букетно-конфетный период, влюбленность, но потом все равно начинаются какие-то проблемы. Когда мы только встречались, Андрей мне уделял много времени, заботился, делал какие-то сюрпризы. Теперь его надо подталкивать, чтобы он не забывал о таких вещах. Он очень романтичный человек, но проявляется это у него редко. Мы погрязли в рутине, много сил забрала стройка.
В 2014 году мы взяли ипотеку и купили загородный дом. Он был двухэтажный, но мы решили из него сделать трехэтажный. Потому что, когда зашли на чердак, поняли, сколько там места. Врезали в крышу мансардные окна, стали продумывать отделку. Считали, что быстро все сделаем, но вскоре грянул кризис, цены взлетели… При этом в Москве жили на съемной квартире, за которую тоже нужно было платить. В результате мы с мужем приняли волевое решение: нужно переезжать! И делать ремонт на месте.
— Ремонт — само по себе стихийное бедствие. А уж жить в ремонтируемом доме — особое испытание…
— Да, первое время мы жили в одной комнате, даже спали все вместе на одной кровати: я, муж и Лиза. Нам казалось: ну вот-вот, и будет конец ремонта! Еще недели две, и закончим. Как бы не так! То газовщики потолок продырявят, то туалет засорится из-за неправильной установки, то, укладывая недостающую плитку, рабочие разобьют прежде уложенную. У Андрюхи уже начались срывы: «Ты меня достала! Я не прораб этой стройки! Я твой муж, я член семьи!» И он прав, ведь у него много заказов, много работы, а тут жена ведет себя так, как будто и правда наняла его прорабом. Но, кроме него, заниматься этим было некому. Я ничего в строительстве не понимаю, а если ремонт не проконтролировать — могут быть серьезные неприятности.
Собственно, однажды они чуть не случились. Я спускалась со второго этажа на первый, и ступенька вылетела из-под ног… Я балансировала на ней, с ужасом понимая, что вот сейчас я с трехметровой высоты полечу кубарем вниз. К счастью, все обошлось. Когда Андрей осмотрел лестницу, пришел в ярость. Оказалось, рабочие закрепили ступеньки только двумя тонкими слоями даже не клея, а монтажной пены. Тогда муж взял в руки инструменты и принялся за дело сам. Отложил все проекты и пять дней делал лестницу. Сорвал спину, несколько дней ходил согнувшись. Зато теперь он гордится этой работой и рассказывает гостям: «Эту лестницу я построил своими руками!» И все-таки мы оба невероятно устали. Буквально три дня назад муж сказал крепко, по-русски… Если перевести: «Я больше не могу, и мне наплевать, что здесь будет!» Какая уж тут романтика… Хотя, бывает, мы отдохнем, абстрагируемся от проблем, и у нас ощущение, что снова медовый месяц — все легко и хорошо.
Вот если бы сейчас я могла отмотать назад, я бы изменила две вещи. Мы никогда бы не жили с родителями, даже короткий период времени. И я бы сразу взяла няню. Между прочим, именно Андрей был против нянь и помощников по дому. Говорил: «Никогда чужих людей в моем доме не будет!» Но сейчас он сдался. Я ведь его постоянно пилю: «Андрюха, ты должен мне помочь! Нужно пойти погулять с Лизой, я не успеваю!» Он огрызается: «А я хочу поспать» или «У меня сейчас работа». Он проектирует очередной дом, сидит за компьютером. И вот именно в этот момент няня могла бы заняться ребенком. А сейчас мне приходится дергать его…
— В общем, все ваши проблемы сейчас — из-за быта?
— И еще из-за того, что мы с Андреем оба вспыльчивые. У Андрея прабабушка была цыганка, на него бесполезно давить. Но у меня не всегда хватает мудрости сдержаться. Раньше я могла что-нибудь и об стену шваркнуть в гневе. Хотя в новом доме уже не могу: посуда дорогая, и это останавливает. Теперь, когда рука тянется что-нибудь разбить, я думаю: сейчас осколки полетят, убирать нужно будет. И швыряю что-нибудь мягкое. Но все-таки бывает, что я делаю что-то такое, о чем потом жалею. Недавно я ужасно рассердилась на Андрея. Он любит разные чаи, но все свои баночки ставит в шкаф как попало — чай вечно просыпается, и это меня выводит из себя. В общем, я навела идеальный порядок. И вот Лизу нужно было вести в сад, она стоит в коридоре одетая. И тут Андрей спрашивает: «Где чай? Я не могу ничего найти».
Слово за слово — разгорелась ссора. Я схватила банку и с криком «Да подавись ты!» высыпала чай на голову мужу. Он стоял в тапочках, чай посыпался прямо в них. Андрей из этих тапочек вылез и ушел. И тут я испугалась. Весь день он не отвечал на мои звонки. Я уехала на спектакль, не зная, чего и ждать. Возвращаюсь домой в тоске и тревоге, а муж, оказывается, пропылесосил, навел порядок, мясо приготовил на мангале и вино в бокалы налил. Говорит: «Ужин готов»... Да, бытовуха и рутина нас накрывают, и иногда мы в этом тонем. Но любовь в нас живет! Иногда нам просто нужно абстрагироваться, чтобы побыть вдвоем, посмеяться, подурачиться, какую-то романтику устроить. Отвозим Лизу бабушке, а сами целый день валяемся в кровати. Иногда это необходимо. Или я говорю: «Хочешь, поеду с тобой по твоим делам?» — и он улыбается. Тогда мы садимся в машину и едем, по дороге покупаем кофе, мороженое, даже рестораны не нужны, мы сидим в машине вдвоем и едим, открываем люк и смотрим на небо. Обсуждаем какие-то планы на будущее, которые, скорее всего, и не сбудутся…
— Да, как-то вы говорили, что мечтаете о троих детях и чтобы обязательно были близнецы…
— Да, поначалу мне так хотелось. Но в ближайшее время я вообще к детям не готова. Потому что мы с Андреем даже Лизе не даем то количество любви и внимания, которые необходимы. Я встаю в пять тридцать, потому что нужно везти дочку в дошколку, потом у меня съемки. А вечером ложиться рано не получается даже у Лизы. Потому что она ждет, чтобы я приехала и уложила ее спать, сказку почитала. Я говорю: «У тебя есть папа, который может почитать» — но ей именно меня очень не хватает. Когда могу, беру ее на спектакли, на пробы. Она садится и сидит как мышка.
Последний раз дня три назад вместе были на спектакле «Два мужа по цене одного». Это улетная комедия, народ все время хохочет. Но моя маленькая Гусена после первого акта сказала: «Ты играла хорошо, но спектакль скучный, не смешной. Я не понимаю, почему все смеются». И она права — спектакль-то для взрослых. И на второй акт она осталась за кулисами. Ей там нравится, она реквизит раскладывает, костюмы развешивает. Какая-то тяга ко всему этому у нее есть… Вот позавчера мы всей семьей снимались в рекламе пасты. Предполагалось, что у Лизы текста будет мало, в основном все писалось на меня и на Андрея. Так дочка забрала весь текст у Андрея, говорит: «Пап, ты не запомнишь, а я выучу». И она ходила с бумажкой, учила. В кадре прекрасно справилась. Но когда работа перевалила за три часа, она устала, ей стало тяжело и скучно. Говорит: «Я не хочу быть артисткой! Хочу быть фигуристкой!» А еще через два часа она уже хотела быть парикмахером, ей понравилось, как ей локоны крутили и румяна накладывали.
Я совсем не мечтаю о том, чтобы дочка стала актрисой. Ведь если у актера карьера складывается — это безумное счастье, а если нет — это горе и страдание. Мне грех, конечно, жаловаться. У меня все идет своим чередом, хоть и хочется большего. Но было всякое. Несколько лет я ходила по кастингам и видела, как после проб мое фото выбрасывали в мусорное ведро. Прямо у меня на глазах. Но потом мне повезло с «Ворониными». Это было в 2009 году, и сериал снимается до сих пор. Зрители его очень любят и часто называют меня Верой, как мою героиню.
— Конфликтов из-за вашей вечной занятости, неотделимой от актерской профессии, у вас не возникает?
— Наоборот, муж иногда спрашивал: «А не засиделась ли ты дома? На гастроли скоро уезжаешь?» Нет, конечно, он расстраивается, когда я говорю, что уезжаю, например, на четыре дня. Но он знает, и я знаю, что четыре дня он побудет наедине с собой, успокоится и соскучится по мне. И еще осознает, как трудно им с Лизой без мамы. Как-то я была на гастролях, и Андрей прислал мне фото с дочкой. Я посмотрела и спросила: «А когда вы в последний раз причесывались?» — «Ты же сама ее причесала перед отъездом». С косичками и хвостиками наш папа не справляется. Правда, на днях Гусена решила коротко постричься. Спрашиваю: «Лиза, почему? Ты же так гордилась своими длинными волосами!» — «Мамочка, хочу как у тебя!» Зато теперь она сама может причесываться, когда меня нет. Я теперь проще отношусь к бытовым проблемам — главное, чтобы все были здоровы, а все остальное так или иначе разрешится…
0
25.00
