Меньше недели осталось до главного боя в истории российского бокса — Дмитрий Бивол и Артур Бетербиев сразятся за звание абсолютного чемпиона мира в полутяжелом весе. Бивол родился в Токмоке (Кыргызстан) и там начал заниматься боксом. Однако в 2001 году, в поисках лучшей жизни для семьи, отец Дмитрия — Юрий Иванович — уехал на заработки в Санкт-Петербург, а в начале 2002-го перевез туда жену и детей.
В Петербурге Бивол приступил к тренировкам у харизматичного Николая Исаева, в боксерском зале, который в советское время устроили в Аничковом дворце XVIII века. Под руководством Исаева он стал самым титулованным боксером-юниором в России. Исаев говорил, что за 30 лет работы никогда не встречал более талантливого боксера, видел в Биволе будущего олимпийского чемпиона. Однако в 2010-м они расстались, а со временем их отношения настолько испортились, что Дмитрий оборвал всяческое общение с тренером, даже заблокировал его в соцсетях.
11 ноября 2019-го Исаев скончался от рака. Ему было 63 года. Незадолго до смерти Николая Петровича Бивол приехал к нему, умирающему, они поговорили и помирились. Об отношениях и работе с Исаевым Дмитрий подробно рассказал в интервью Youtube-каналу «Ямбург Медиа Бокс & ММА». Далее — полный рассказ Бивола, который вряд ли кого-то оставит равнодушным.
— Отец сразу, как приехал, нашел для меня секцию бокса. Узнал у людей, что одна из лучших — Дворец творчества юных, Дворец пионеров. Находится он в центре города на Невском проспекте. Когда мы приехали, спустя неделю, это конец января 2002 года, он привел меня туда — на второй этаж, в большой красивый зал, где тренировал Олег Федорович Соколов. Я познакомился с Олегом Федоровичем и начал тренировку. Отец, посмотрев, как проходит процесс, понял, что это немного не мое. Он пять лет каждый день ходил со мной на тренировки и знал, что мне нужно. Он начал ходить по другим залам, к Апету Рубеновичу [Бабаянцу] заглянул — и встретил на лестнице Алексея Федоровича Куренкова, старшего тренера Дворца творчества юных. И тот сказал, что если мы хотим добиться больших высот, нам нужно на третий этаж — к Николаю Петровичу Исаеву. Отец поднялся, посмотрел на весь процесс у Николая Петровича, понял, что это то, что надо, и забрал меня в тот же день от Олега Федоровича.
Николай Петрович спросил: «Сколько тебе лет?» — «Одиннадцать». — «Сколько боев?» — «Пятьдесят шесть». — «Разряд?» — «Первый». — «Хорошо. Покажи мне боевую стойку». Я встал. «Хорошо. Встань в учебную». — «Это что значит — учебную?» —"Во фронтальную". Я встал. «Подвигайся». Я подвигался. И он: «В группу для НОВИЧКОВ приходите к четырем часам. Белую маечку не забудьте».
Я взял белую маечку, пришел на тренировку. Была тренировка перед зеркалом. Николай Петрович показывал, что значит боевая стойка. Я раньше в это особенно не вникал: ну встал в боевую стойку и встал. А у Николая Петровича нужно было завернуть кулак, косточкой большого пальца правой руки упереться в переносицу, поднять второе плечо, поднять левую руку, голову опустить, локти прижать — вот что такое боевая стойка. Учебная стойка: голову опустили, локти прижали, так же кулаки завернули, большими пальцами уперлись в переносицу. Двигаться надо на челноке, не на носках, при каждом прыжке пятка должна соприкасаться с полом — чтобы икра не напрягалась. Потом работа в парах — левой рукой и вольный бой. Николай Петрович посмотрел, как я легко справился с ребятами-новичками, и сказал мне: «Завтра приходи к семи часам в группу для взрослых». Про майку ничего не сказал.
Я пришел, познакомился с сыном Николая Петровича Тимуром, с Андреем Раджабовым, с другими ребятами. Они были в разноцветных майках: синяя майка означала первый разряд, красная — второй, зеленая — третий, белая — новичок, в черных майках занимались кандидаты в мастера спорта, а мастера спорта ходили уже в свободной форме, например, могли надевать футболки.
Его школа бокса кажется необычной. Технику перед зеркалом мы оттачивали до мельчайших деталей минут по тридцать. Все должно было быть четко: мы били, по хлопку останавливали движение. Николай Петрович подробно, подолгу объяснял, почему нужно бить именно так, почему кулак должен быть завернут. Любое действие мог объяснить.
***
Что меня удивляло: перед тренировками он проводил с нами длительные беседы: как себя нужно вести, как с девушками общаться, он беседовал с нами на все темы. Воспитательный процесс у него был тесно связан с тренировочным. Он мог прямо сказать кому-то: «Ты сачок, лодырь, почему опаздываешь?» Ребята, бывало, обижались, но все это шло на пользу. Я слепо верил Николаю Петровичу, что его школа бокса лучшая. Он общался с моим отцом, давал нам книги, говорил, что нужно читать, учил жизни.
Бывало, что кто-то нахулиганит на соревнованиях, Николай Петрович нас соберет — и давай лекцию читать «то и это нельзя, будешь себя так вести — сядешь в тюрьму». Кстати, мой друг, кому он это сказал, сейчас сидит в тюрьме... Как-то он рассказывал, как нужно себя вести на улице при конфликтной ситуации. «Нельзя первым бить человека, — говорил Николай Петрович. — Если человек ведет себя агрессивно, надо ему сказать: «Знаешь, я боксер, я могу тебя ударить, ты попадешь в больницу, меня посадят, поэтому бери ручку, бумажку и пиши: я, такой-то, разрешаю себя ударить, убить, и чтобы моему обидчику ничего за это не было». И пока человек будет это писать, ему уже ничего не надо будет. Либо если человек не понимает, нужно собрать как можно больше свидетелей, чтобы все видели, что он действительно агрессор, и уже если он вас ударит — ударить его в ответ». Еще он рассказывал, как нужно предохраняться. Ребятам по 15-16 лет, и никто им про это ничего не объяснял. А тренер объяснял.
Он не просто тренировал, он воспитывал. Заходил в номер, смотрел, порядок или беспорядок. Если беспорядок — ругал, заставлял убираться. Мы приезжали на соревнования с продуктами. Он: «Так, пацаны, показываем, что привезли с собой». Мама положила творог, кефир, сыр, колбасу, «Доширак». А он: «Какая молочка? Вы что, пацаны?! Обосраться, что ли, хотите?! Молочные продукты могут ослабить». И забирал молочку.
У Николая Петровича было так, что от мужчины должно пахнуть не одеколоном или туалетной водой, а луком или чесноком. Чтобы он никогда не заболел. Вот запах настоящего мужчины! Он всегда говорил, что у боксера есть три проблемы: первая — пропущенные удары, вторая — разбитые кулаки, третья — если он заболел. Приходилось есть лук постоянно! Пацаны, бывало, просто лук пожуют, выплюнут, главное — чтобы пахло. Он сам любил лук, чеснок тоже ел. И я тоже любил, ел, мне натираться не приходилось.
Помню, в Волгограде зимой на соревнованиях я заболел, температура. Ходил ко врачу, он мне делал уколы какие-то — чтобы я выздоровел скорее. Таблетки пил. А у Николая Петровича был свой метод: резать лук и запаривать его в кипятке — как «Доширак» запаривают. Он говорил: «Пей». Я сидел и пил. «Можно хотя бы посолить?» — «Нельзя!» Пьешь этот кипяток с луком, а потом еще этот лук доедаешь... И так неприятно было. Я начал изучать, читать, полезно это или нет. И понял, что это как бы... ни о чем лекарство. Говорю: «Николай Петрович, знаете, я прочитал, что кипяток убивает лук. То есть даже если в нем есть что-то полезное, то это меня не вылечит. У меня другая болезнь. Во мне вирус какой-то сидит. А это лук. Он его не убьет. Тем более кипяток убил в луке все полезное». А Николай Петрович отвечает: «Это чтобы ты не сейчас выздоровел, а чтобы потом не заболел. Чтобы ты понимал, что если в следующий раз заболеешь, снова будешь пить этот лук». «Понятно». И вот мне приходилось несколько раз в день пить кипяток с луком и есть лук.
Николай Петрович был прямым человеком. Если ему что-то не нравилось, он об этом сразу говорил. Как-то на тренировку пришел пацан лет 20. Подошел к Николаю Петровичу, сказал: «Хочу записаться на бокс». — «Ну хорошо, давай запишем. Имя?» — «Влад». — «Фамилия?» — «Боксер». — «Какая?» — «Боксер». — «Фамилия, что ли, Боксер?» — «Да, фамилия Боксер». Он записал. Спрашивает: «Боксом занимался когда-нибудь?» Он: «Нет». — «Влад, ты что, дурак, что ли?» — «Нет. А что?» — «Ты посмотри на свою фамилию. У тебя фамилия — Боксер, а ты боксом никогда не занимался!» Николай Петрович был человеком с юмором.
Он собирал нас, говорил: «Из тебя, Дима, я должен сделать олимпийского чемпиона, из тебя — минимум мастера спорта, из тебя — минимум международника, из тебя — минимум человека, из тебя — директора завода, ты должен стать президентом». У него для каждого боксера был свой план. «Ты, если не будешь слушаться меня, сядешь в тюрьму. Ты — станеешь алкоголиком». Когда мы ленились что-то делать, он читал нам лекции про пьяниц и бомжей. Алкоголики и бомжи для него были самыми ужасными людьми. Он говорил, что это люди слабые и ленивые. «Вы не должны лениться. Если будете здесь лениться — по жизни будете лениться. Потом вам будет лень пойти на работу, заработать кусок хлеба, и вы станете бомжами». Такие лекции занимали минут по 40, порой по часу.
***
Мои первые соревнования с Николаем Петровичем? Конечно, помню их. Буквально через две недели, как я пришел к нему тренироваться, в середине февраля 2002-го, было первенство КМО (Комитета народного образования), и он решил меня проверить. Весил я тогда 48 килограммов. Николай Петрович сказал, что в моем возрасте, 1990 года рождения, никого в моем весе нет, надо заявиться в более старшую возрастную категорию. А в моей категории среди ребят 1988 года рождения был Никита Мартынов, победитель первенства города.
Помню этот бой. Работал, как учил меня Вячеслав Сергеевич Шарапов: двигался на челноке, не давал попасть по себе... Первый раунд хорошо отбоксировал, и в перерыве Николай Петрович мне сказал: «Ну все, а теперь иди подерись». Отец: «А зачем ему драться?!» Начались небольшие дебаты. «Пусть подерется».
Я пошел вперед, начал работать, нормально получилось. Бой я выиграл. Николай Петрович сказал: «Иди в зал, ни с кем не разговаривай, даже если вас кто-то остановит, вы со мной тренируетесь, идите на третий этаж. Мы сейчас доработаем, а потом поговорим». В зале мы с ним доработали — били по листочкам (упражнение на точность. — Прим. «СЭ»). Отец затем спросил у него: «А зачем вы сказали, что нужно подраться?»
А у Николая Петровича было выражение «Иди подерись». Он его говорил, когда что-то не получается. А здесь суть была в том, что он проверил меня. Николай Петрович посмотрел, что я на челноке хорошо двигаюсь, обстреливаю, но ему нужно было знать, какой у меня характер, смогу ли я идти вперед — и работать. Я смог.
Николай Петрович был человеком с очень светлой головой, который все продумывал далеко. В одиннадцать лет я хотел быть крутым боксером, и Николай Петрович смог это структурировать. Сказал мне: «Мы с тобой сейчас будем ездить по областным турнирам, набираться опыта. В 2003 году едем на зону Северо-Запада, потом — на первенство России, а дальше будет видно». И мы боксировали в Гатчине, в Бегуницах, в Кингисеппе, в Ивангороде, в Выборге, побывали на всех областных турнирах.
***
Николай Петрович не только обладал тренерскими знаниями, но и умел хорошо убеждать — особенно нас, подростков, был авторитетом. Он не пил, не курил. Он мог легко убедить, что техника, которую он нам дает, совершенна — но нет предела совершенству. Он показывал: бить нужно так и никак иначе. И преподносил себя как лучшего тренера, который может дать нам знания. Конечно, я хотел быть его лучшим учеником.
Со мной он работал больше, чем с другими ребятами. После тренировок всегда работал со мной на лапах. Он мало с кем работал [индивидуально], практически ни с кем. А со мной всегда до тренировки минут 20 на лапах, после тренировки минут 20. Всегда я был у него на контроле. Бывало, приезжал к нему на велосипеде — в более взрослом возрасте — мы с утра с ним на лапах работали, на листочках.
Его рациональный подход и мое желание дали результат. На первенстве страны по младшим юношам в 2003 году в Туапсе я занял первое место, выиграл два боя, еще через год — повторил этот результат в Анапе. В 2005 году мы поехали на первенство Европы среди школьников. Этому предшествовали сборы, первые в моей жизни. Николай Петрович был там со мной — на сборах. Он всегда говорил, что сборы — это зло для его боксеров. «Я — скульптор, а вы — камень, моя задача убрать все лишнее, — говорил он. — Я должен контролировать процесс, чтобы сделать из вас статую. Я всегда должен видеть, что с моим спортсменом происходит, с кем он спаррингует, а на сборах это не всегда возможно, там солдатская система».
Я с ним согласен. Бокс — индивидуальный вид спорта, а на сборы со всей страны приезжают ребята с разной школой и делают одну и ту же работу. Если бы Николай Петрович не ездил со мной на сборы, я вряд ли был бы тем, кто я есть. Скажем, после тренировок мы с ним работаем на лапах. В выходные дни он приходил и предлагал поработать на лапах минут 20. По пальцам одной руки можно пересчитать сборы, где Николая Петровича со мной не было. Всегда со мной ездил, потому что все первые номера, которые были в его карьере, — все много работали с личным тренером. Почему Николая Петровича не было на международных соревнованиях? У него была аэрофобия, он не летал на самолетах. С ним мы ездили на турниры, куда можно добраться на машине или на поезде.
Николай Петрович был дальнозорким человеком. «Ты — особенный, твои мама с папой когда-то постарались, и ты получился особенным боксером, — говорил он мне. — Ты можешь попасть на Олимпийские игры 2008 года — и в 17 лет стать олимпийским чемпионом, как Мухаммед Али. Мы должны туда стремиться. Если не попадешь — ничего страшного: в 2012-м точно станешь олимпийским чемпионом. Он даже товарищу моему говорил: «Если ты не сядешь в тюрьму, а Дима не станет олимпийским чемпионом, можешь плюнуть мне в рожу». Прямо так и сказал. Видите, он сел. Лучше бы я стал олимпийским чемпионом, а он был бы на свободе.
В 2008 году я поехал на первенство мира среди юниоров, был в хорошей физической готовности, должен был выигрывать, но стал только третьим. У Николая Петровича были мысли, что причиной неудачи было то, что на сборах меня ушатали, что я переел этих сборов. В 2009-м я перешел во взрослый бокс. Первыми соревнованиями был открытый ринг в Санкт-Петербурге, я выиграл. Натиск был непривычным, взрослые более терпеливые. Потом я выиграл чемпионат МВД.
Тем не менее в 2009-м я проиграл Газизову со счетом 2:3. Николай Петрович расстроился, я тоже. Он сказал: «Ничего, главное, ты рисунок свой выдержал. У нас есть еще 2010 год. Ты должен стать чемпионом». Было объявлено, что Россия 2010 года определит состав на первенство мира, где уже будут разыгрываться путевки на Олимпиаду. То есть если мы хотим на Олимпиаду — мы должны выиграть Россию.
2010-й начался не очень хорошо. Меня зачислили в сборную и отправили на турнир в Китай, где я проиграл в первом же бою. Затем были пара небольших соревнований и летняя Спартакиада, где я проиграл 2:2 Гамзату Газалиеву. Обстановка еще больше накалилась — «Как так? Я там проиграл, здесь проиграл...» У нас были определенные спонсоры, которые рассчитывали на победу. Но мы не отчаялись. Все-таки Россия в Санкт-Петербурге — основная. И там я стал третьим. Вроде я 19-летний парень, но для меня это было ударом. Это означало, что меня не возьмут на чемпионат мира и я не попаду на Олимпийские игры.
После чемпионата России я отдохнул пару недель, даже на турнир в Финляндию, по-моему, съездил. Мы сидели с Тимуром Исаевым у него дома, и он вдруг говорит: «Ты знаешь, что отец в Кингисепп уезжает?» — «Нет». — «Тогда с ним поговори, дня через два он будет».
Я пришел на тренировку, и после тренировки Николай Петрович мне сказал: «Ты знаешь, я принял решение ехать обратно в Кингисепп (расстояние между Санкт-Петербургом и Кингисеппом — 127 километров. — Прим. «СЭ»). Это город, который я люблю. Я хотел под конец карьеры жить либо в Финляндии, либо в Кингисеппе. Мне сделали предложение, предоставляют жилье, открывают школу бокса моего имени. Буду развивать бокс в Кингисеппе».
Я — на тот момент 19-летний пацан, родители которого живут в съемной квартире — а я живу с ними. Он выбрал синицу в руках, а мне нужно было ждать своего журавля не пойми где, синицы у меня не было.
«Я переезжаю еще и потому, что на Олимпиаду мы не попадаем. Ты сейчас номер три в сборной. А это означает, что ты закрепился в сборной и тебе нужно будет ездить на сборы, очень много. Я с тобой ездить не готов. Во-первых, у меня жена, скоро будет маленький ребенок, а во-вторых, третий номер — это тот, кто помогает первому готовиться к Олимпиаде. Вот если бы ты был номер один, был бы другой разговор».
Это была правда. Третий номер — всегда помогает первому. Это была такая суровая правда. За что я ему благодарен: он всегда мог правду в глаза сказать.
Николай Петрович говорит: «Ты же со мной в Кингисепп не поедешь, у тебя же здесь универ?»
«В принципе — да. Мне в Кингисеппе никто ничего не предлагает. Я остаюсь здесь. Буду ездить по сборам. А кто со мной будет ездить по сборам?»
«Будешь где-то сам ездить. Где-то с тобой поедет Алексей Федорович, где-то Тимур».
«А у кого я здесь тренироваться-то буду?»
«Будешь тренироваться у моего сына Тимура».
Тимура я любил как друга, но это не тренер. Потому что он старше меня на четыре года, мы с ним вместе ездили по соревнованиям.
«И периодически несколько раз в неделю будешь ездить ко мне на подточку техники — на листочек, на лапы». 120 километров от города.
Я не знал, что мне предпринять, потому что всю карьеру предыдущую Николай Петрович за меня принимал решения. И то решение, которое он мне предлагал — я понимал, что это медленная смерть для меня. Ездить на сборы одному? Но он же всю жизнь мне говорил, что на сборах должен быть личный тренер. А ездить туда к нему — это был не вариант.
***
Мир для меня рухнул. Подавленный, убитый, я позвонил отцу. Говорю: «Пап, Николай Петрович уезжает..» Он: «Его можно понять. У него жена, будет ребенок. Он оказался в таком положении, когда нужно сделать выбор. И для себя он выбрал правильный вариант. Ты не переживай. Тебе же сейчас на сборы надо ехать? Езжай на сборы. Я поговорю с Анатолием Викторовичем Малковым».
Он спросил у Анатолия Викторовича, может ли тот взять меня, а Анатолий Викторович ответил, что работает максимум с молодежью. «Попробуйте с Дадаевым», — сказал он. Отец мне передал эту информацию, я сказал: «Давай пока не будем. Я сейчас на сборах, ребята готовятся к международному турниру в Сербии, здесь Сергей Кузьмин, Геннадий Машьянов. Пройдет сбор — и посмотрим».
Геннадий Юрьевич на тот момент был старшим тренером сборной Санкт-Петербурга. Он за всеми бойцами приглядывал, а за мной более пристально — потому что у меня были проблемные спарринги. Он мне подсказывал, роль личного тренера выиграл. И после сбора он сказал Сереге: «Приезжай ко мне». Я у него спросил: «А могу ли я приехать? Николай Петрович уехал в Кингисепп, я бы присоединился к вам». Он: «Без проблем. Присоединяйся».
После сбора я позвонил Николаю Петровичу, сказал, что теперь буду с Машьяновым тренироваться. Он уважал Геннадия Юрьевича как тренера, часто ставил в пример Артемьева, но в то же время, бывало, отзывался и не очень лестно — потому что его техника [Исаева] самая лучшая. Он говорил: «Не забывай про ноги. У Машьянова они широко стоят, а тебе надо двигаться больше». Не забывай про то, про это. Он не то что хорошо и не то что плохо отнесся к переходу к Геннадию Юрьевичу... Он сказал мне потом: «Тренируйся с ним, но я не думаю, что у тебя что-нибудь получится. Этот бокс не для тебя, он тебе не подходит».
Мы продолжили созваниваться с Николаем Петровичем — я ему звонил, он мне периодически. В 2011 году был международный турнир в Азербайджане, куда я поехал, прозанимавшись несколько месяцев у Геннадия Юрьевича. Я этот турнир выиграл. В полуфинале взял реванш у Газалиева, в финале выиграл у первого номера Казахстана. Позвонил на радостях Николаю Петровичу. «Николай Петрович, я все-таки выиграл турнир с Машьяновым! И ваши установки выполнял тоже, двигался. Где-то что-то новенькое добавили — левый на выходе. У Газалиева реванш взял!» А он: «Да Газалиев... ты должен был у него и здесь выиграть. 2:2 был счет — считай, что выиграл» «У казаха выиграл в финале!» «Да этот казах — ничего такого, — говорит. — Будь внимателен». Так отнесся. Потом мы с ним после России созванивались. Я тогда выиграл у Чеботарева, первого номера. Он мне и тогда сказал: «Ты и так должен был у него выигрывать». То есть какое-то такое общение у нас было.
Чемпионат России я выиграл в 2012-м — после двух лет тренировок с Геннадием Юрьевичем, и в 2014-м. Общение с Николаем Петровичем у нас было по телефону. Ему не особо нравилось, как я боксировал. Были ошибки и с Чеботаревым — он мне на них указал, и с Коптяковым — большие, что мы с Геннадием Юрьевичем признаем.
А потом до меня от наших общих знакомых стали доходить разговоры, что я уже пройденный материал для Николая Петровича. Что он уехал в Кингисепп, когда я еще боксировал, потому что считал, что я уже пройденный материал... Это было не очень приятно, поэтому я практически перестал ему звонить. Из общения с нашими общими знакомыми до меня стали доходить и другие слухи, как мы расстались... Не то что слухи, разговоры... Тот факт, как мы расстались, был очень сильно искажен, явно вступал в конфликт с реальными фактами. Затем я стал видеть разные публикации в интернете — на своей странице, разные видео, и я вообще Николая Петровича заблокировал во «ВКонтакте». Перестал с ним общаться.
Виделись ли мы? Я начал много ездить по сборам, меня практически не было в городе. 80 процентов времени проводил на сборах, где со мной был Геннадий Юрьевич. Пару раз я видел Николая Петровича на соревнованиях — «здравствуйте», «до свидания». У меня была очень сильная обида на него. Я не хотел с ним общаться. И когда я узнал, что он болен... мне ребята звонили из Кингисеппа, старшие ребята, здесь, в Питере, тоже говорили: «Петрович болен, не хочешь с ним увидеться?» А я такой упрямый: «Не хочу вообще видеться с Николаем Петровичем, не стоит». Они: «Да он уже по-другому про тебя говорит, хорошо отзывается, переживает за тебя искренне, смотрит бои, побед тебе желает». Но у меня все равно осадок оставался, я не хотел.
***
Как-то Владимир Шумский прислал мне фотографию, где ребята из Пскова приехали к нему, и там Николай Петрович там был в таком состоянии, в каком я его никогда не видел. Он всегда был крепком мужиком, и я был поражен, насколько болезнь забрала у него силы. И в этот момент я решил, что надо до него доехать. Позвонил Тимуру — мы с Тимуром тоже очень давно не общались. Сказал: «Тимур, давай доедем до Петровича?» Со мной поехали Андрей Раджабов, Алексей Захаров — мы вместе занимались. Приехали к Андрею Петровичу. Это произошло после моего боя против Кастильо, за недели три до смерти Николая Петровича.
Мы с ним поздоровались. Он лежал на кровати, был в принципе бодрячком, разговаривал, рассказывал истории. Он вспоминал много своих старых учеников из Туймазов, кого он перевез в Кингисепп. Вспоминал, как его встречали в Туймазах. Жизни учил — что нужно делать, что нельзя. Говорил мне, что нужно двигаться в бою, про ноги не забывать. У меня были к нему вопросы. Я спросил, рад ли он своей жизни — как ее прожил. Человек вырос в Туймазах, это небольшой город (в Башкортостане. — Прим. «СЭ») — я там был, доехал до Санкт-Петербурга, тренировал во Дворце творчества юных. Он всегда говорил, что любит Питер, хорошо знал историю. Всегда говорил, что это лучший зал бокса в мире, потому что больше нет залов бокса во дворце. «Это Аничков дворец, и вы занимаетесь здесь. Гордитесь этим». Много он воспитал и боксеров, и людей. Он остался горд своей жизнью.
Я спросил, хотел бы он что-то изменить. Много читал, что люди, которые при смерти — а он был именно при смерти, — говорили, что хотели бы меньше работать. И Николай Петрович тоже сказал, что после переезда в Кингисепп, ему, наверное, следовало все-таки меньше работать. «Я провел очень много времени на сборах. Много работал. Я работал вплоть до мая месяца». А умер он в ноябре. Он всю жизнь был в боксе. Он сказал: «Мне нужно было больше природу любить. Меньше ругаться по жизни. Очень часто, когда моих пацанов засуживали, я с пеной у рта доказывал, что судьи неправы. Этого нельзя делать. Это негатив. Вы представьте, пацаны, что ругаетесь с дверью. Это то же самое, когда вы ругаетесь с кем-то. Не надо ругаться. Я должен был понять это еще лет в 40. Нужно быть спокойным, умиротворенным. Нельзя, чтобы кто-то выводил вас из себя».
Я спросил: «Радуют ли вас дети?» Почему спросил? Потому что он всегда говорил: «У меня есть дети, а я ими не так много занимаюсь, сколько занимаюсь чужими детьми. У меня очень много учеников было». Действительно, очень много ребят было... придет какой-нибудь чайник чайником, и он делал из него боксера — разрядника, кмсника. «Я из говна делаю конфетку», как он говорил. Приходило много ребят, кто был по каким-то причинам не уверен в себе, кто-то без отца, кто-то из тяжелой семьи. И вот для всех этих ребят он был наставником, кем-то вроде отца. А своими детьми мало занимался. Тем не менее он сказал: «Я рад, какими получились мои дети».
Я поговорил с супругой Николая Петровича, а затем он позвал меня — уже одного. Он сказал: «Знай, что я за тебя. Ты должен двигаться. Не забывай, что твоя сила в ногах. Ты должен всегда думать». Дал мне наставление. Я увидел искренность в его глазах. Я сказал ему: «Николай Петрович, у меня было очень много обиды на вас. Как наша история произошла — и как было после. Но я больше не держу эту обиду. Я желаю вам завершить дело, которое хотите завершить». А он говорил, что хочет написать книгу, когда выздоровеет. Я ему это пожелал — и мы попрощались с ним.
Честно признаюсь: я не был сильно поражен, когда он умер. Я больше поразился, когда его увидел. Ком к горлу подступил. Я знал его бодрого, здорового, а тут увидел его таким. Когда понимаешь, что это рак последней стадии, что он все-таки умрет... Он пренебрегал химиотерапией. Когда мы у него были, он сказал, что против химиотерапии. Когда я узнал о его смерти, сразу позвонил Тимуру. А он: «Ты откуда знаешь? Мне самому только что позвонили». Мне жена сообщила, а ей во «ВКонтакте» кто-то написал, а я у Тимура уточнил. Все были готовы. Это не было чем-то внезапным.
Массу положительных вещей могу сказать о Николае Петровиче. Намного больше, чем отрицательных. Он был для меня лучшим тренером, а я старался быть для него лучшим учеником. У нас был хороший тандем.
0
10.00
