ТОП 10 лучших статей российской прессы за
Апрель 22, 2016

Краткое пособие по угону самолета

ЕКАТЕРИНБУРГ, 24 июня. /ТАСС/. В Екатеринбург из Москвы этапированы Илья Кудряшов и Ромаз Шермардини, которые подозреваются в угоне спортивного самолета Як-52 с аэродрома ДОСААФ в Тюмени. Об этом корр. ТАСС сообщили в Управлении на транспорте МВД РФ по Уральскому федеральному округу.

— Ровно год прошел с начала этих приключений, — говорит Илья Кудряшов. — Зимой я увидел объявление о продаже самолета Як-52, мы обговорили цену — 800 тысяч рублей — и сроки, что забираем самолет в мае. Я перевел деньги, и мы прилетели за самолетом. Мы же еще не знали, что сотрудники ишимского аэроклуба ДОСААФ украли все, что могли украсть, — сами у себя. А последний самолет они решили продать — и деньги получить, и все проблемы клуба списать на покупателей: «У нас угнали самолет, а мы ни при чем». Обратно мы вылетели на двух самолетах, я на Horizon GY-80, на котором мы и прилетели, а Рамаз — на Як-52. Через час полета у Як-52 отказал двигатель, Рамаз чуть не погиб, но смог совершить аварийную посадку. Что было делать? Мы оставили Як-52 и на Horizon GY-80 вернулись в Москву.

ЕКАТЕРИНБУРГ, 14 августа. /ТАСС/. Военно-следственное управление СК РФ по Центральному военному округу (ЦВО) возбудило уголовное дело в отношении представителя Ишимского авиаклуба ДОСААФ (Тюменская область) Валерия Белявского. "В отношении Белявского возбуждено уголовное дело за кражу двигателя по статье УК РФ "Кража". Ведется следствие", — сообщил ТАСС источник в следственных органах.

— В результате приехала проверка, — рассказывает Илья, — выяснилось, что у них там вообще полный капец происходит. Масштаб проблемы стал понятен, когда мы увидели результаты проверки ДОСААФ. В аэроклубе не платили зарплату уже год, задолженность по зарплате уже полмиллиона, пропали пять самолетов, неучтенный учебно-тренировочный истребитель стоит. И полная разруха везде. Более того, руководство ДОСААФ России само просит следствие: «Просим по выявленным нарушениям произвести вашу проверку», — и ничего не произошло. Никого эти пять самолетов, полмиллиона долга по зарплате, непонятно откуда взявшийся учебный истребитель не интересуют.

Почему-то все считают, что это все фигня, а вот угон самолета — это, значит, преступление. Собственного самолета, да? Я же деньги заплатил, через «Сбербанк онлайн»! В деле так и написано: «он заплатил 800 тысяч, а потом взял и угнал этот самолет»! Потому что, с точки с точки зрения генералов, доказать, что есть террорист-угонщик самолетов, намного интереснее.

ЕКАТЕРИНБУРГ, 28 сентября. /ТАСС/. Самолет Як-52, который якобы был угнан с аэродрома авиаклуба ДОСААФ города Ишим (Тюменская область), ему не принадлежит, сообщил ТАСС источник в следственных органах региона, сославшись на данные проведенной экспертизы. "Все запчасти самолета имеют разные данные и года выпуска. Это не цельный самолет, а собранный из старых запчастей", — сказал собеседник агентства. По словам зампредседателя ДОСААФ России Александра Макеева, к подозреваемому по делу об угоне самолета Илье Кудряшову у ДОСААФ претензий нет. "У нас есть претензии к нашим сотрудникам", — пояснил он.

— Вся моя проблема была бы смешной, если бы не было столь драматично, — говорит Илья Кудряшов, — если бы они не пытались посадить меня на 12 лет. Начиная с того, как мы приехали в ФСБ, они выслушали нас и говорят: «Вы че издеваетесь?! Ну, заходите чай пить!» Заканчивая тем, что следователь говорит: «Ты общественный порядок нарушаешь, ты же летаешь над тайгой!»

— Над тайгой?

— Он мне говорит: «Вот ты будешь лететь вдоль дороги, у тебя отвалится хвост, и ты упадешь на автобус с детьми». Я ему объяснял, что мы не летаем над городами, он сказал: «Значит, вы упадете на дорогу!» Он в обвинении собирался написать, что мы несем угрозу «широкому неизвестному кругу лиц при полетах над ненаселенной местностью на низкой высоте». У него там вагон нефти пропал, массово кого-то убили, но самая большая проблема России — это Илья Кудряшов, который летает непонятно где на самолете. Ну, хорошо, не России, но как минимум Урала!

За девять месяцев с момента происшествия следователь Уральского следственного управления на транспорте Следственного комитета России подшил к делу три тысячи страниц и предъявил обвинение по статье 211 УК РФ "Угон судна воздушного транспорта, совершенный группой лиц по предварительному сговору".

Все это время его подследственный, научный сотрудник НИИ ядерной физики имени Д.В.Скобельцына МГУ Илья Кудряшов продолжает свою работу.

Работа

— Дело в том, что работа.

Проходя через турникеты нового Ломоносовского корпуса МГУ, Илья взмахом руки здоровается с охранником.

— По созданию пилотажного самолета состоит из двух частей. Аэродинамика, конструкторская работа — это куда что разместить. И предварительное макетирование, которое нужно для эргономической оценки.

Слова гулко разлетаются по мраморному фойе корпуса.

— Поэтому попутно с созданием трехмерной модели, которую мы сегодня увидим… Вить!

Останавливается он на полуслове, увидев коллегу.

— А можно будет ради интереса полный трекинг — руки, ноги? — попробовать вокруг самолета походить.

— Давай, сейчас попробую загрузить, — говорит Витя.

Аспирант кафедры прикладной математики и управления мехмата МГУ Виктор Чертополохов руководит с группой молодых ученых, разрабатывающих виртуальную среду. Илья хочет использовать их разработку как инструмент — для эргономической оценки проектируемого самолета.

Идея построить маленький спортивный самолет была у Ильи и раньше, но теперь, когда он потерял возможность летать, она превратилась в манию.

Мы поднялись на второй этаж и остановились перед дверью. Покопавшись в ключах, Виктор открыл дверь. За ней оказался кабинет размером с кладовку.

— Ладно, я пойду вниз, — вздохнул Виктор и ушел запускать матрицу.

Пахло ремонтом. Стоял невообразимый бардак. Но среди всего этого хаоса возлежал пенопластовый корпус самолета, без носа, крыльев и хвоста, обмазанный слоем мастики.

— Это макет кабины!

Илья рванул внутрь, будто внутри него кто-то нажал на газ.

— Это даже не корпус, это теоретический внутренний контур! Изначально мы начертили чертеж, в виртуальной реальности вокруг него походили и потом подумали: «А что будет, если мы туда погрузим толстого пилота?» Нарисовали толстого пилота! Погрузили его туда — идеально входит! И тут у меня закралось сомнение: мы же не можем спросить нарисованного пилота! И я сказал: «Ребят! А давайте из фигни сделаем теоретический контур и попробуем посадить конкретного человека?»

— И?

— Сесть он сел! А встать не смог. Вообще. После чего мы решили все теоретические модели проверять на практике.

По полу разбросан алюминиевый уголок, баллоны с монтажной пеной, малярный скотч, вымазанные герметиком перчатки, тазик, в котором смешивали цемент. Чемоданчик с инструментами, бутылки с водой, клеем, растворителем. В углу громоздится куча коробок.

— Выглядит очень грязно, но это просто для того, чтобы сравнить. Просто потому что важна тактильная оценка. Вот там педали!

Он пнул педали боевого вертолета, брошенные под ногами.

— Так они же валяются сами по себе.

— Да! Но это собирается! Сейчас это у нас в состоянии разобранности, разные варианты, приборные пане-е-ели… — забегал он вокруг.

— Выглядит пока не очень.

— Выглядит ужасно! — с энтузиазмом согласился Илья. — Но это сделано для того просто, чтобы посадить человека! Важно, как человек помещается.

Он бросает внутрь корпуса треугольную призму, склеенную из тонких слоев пенопласта, и сам лезет за ней следом. Поправляет «сиденье» под спиной, устраивается в кабине, как задумано, под углом 45 градусов.

Вот здесь приборная панель, показывает он на скос пенопласта с фотографиями приборов. Это, говорит он, американские приборы, которые будут «увязаны в единый пилотажный комплекс». И объясняет, что сейчас важно проверить, удобно ли пилоту смотреть на приборы, не мешают ли борта видеть линию горизонта — сейчас она совпадает с плинтусами.

— Самое широкое место в пилотажном самолете — это летчик. Мы делаем его обжатым по пилоту очень сильно. Поэтому приходится давать летчикам-пилотажникам такую фигню, чтобы они ее по-разному ломали и давали свою динамическую оценку.

В этот беспорядок он вложил 50 тысяч личных денег: поролон, клей, детали, напечатанные на 3D-принтере.

— Сейчас пойдем, посмотрим, зачем нам нужна виртуальная реальность, — говорит Илья, и мы выходим в темный коридор, который пахнет новостройкой.

Лифт в аэрокосмическую инженерию

Когда лифт открывает двери, внутри уже стоит Владимир Вячеславович Радченко — у него серебристые короткие волосы, черная куртка и рюкзачок за спиной. До прошлого года он был заместителем директора НИИЯФ, а сейчас руководит там лабораторией и здесь — лабораторией аэрокосмической инженерии МГУ.

— А я как раз рассказываю про наш совместный проект, о самолетике, — скромно хвастается Илья.

— Надо было на седьмой этаж сходить и показать проект под названием «аэрокосмическая инженерия», — Владимир Вячеславович идет домой, но мыслями все равно остается в лаборатории. — Там полно народа.

— Тоже виртуальная реальность?

— Это никакая не виртуальная, — снисходительно говорит Владимир Вячеславович, — это совершенно реальная!

Прямо в лифте они переходят на рабочие вопросы и, выходя на первом этаже, останавливаются между колоннами и зеркалами мраморного холла.

У Владимира Вячеславовича есть проект воздушно-инженерной школы, вместе со студентами они запускают в атмосферу зонд. Зонд берет с собой три килограмма груза и поднимается на 30 километров за два с половиной часа, падает полчаса.

— Насколько больно это приземляется? — Илья ковыряет пол носком кроссовки.

— Приземляется это мягко, у него есть парашют. Но район приземления — 150 километров, крайний случай был — приземление в Плещеево озеро.

У Ильи есть свой интерес. Он хотел бы загрузить туда кремниевые детекторы, которые создает у себя в НИИ ядерной физики, и поймать космическую радиацию. У Владимира Вячеславовича тоже есть дело. Он хочет, чтобы Илья взял группу первокурсников, «которые ходят и что-то паяют», чтобы они «врубились и заболели этим делом».

Девушка с туристическим рюкзаком бросает на них заинтересованный взгляд, быстро скользнув мимо.

— Всю физику я готов взять на себя, — говорит Илья.

— И тогда через два года будет группа, которая заменит тех, кто сейчас уйдет, — говорит его старший коллега.

Приходится отвести его в сторону, чтобы задать вопрос.

— Можно вас спросить про Илью?

— А что я могу про него сказать? Фонтан! И по-научному, и по-человечески. Нормальный человек. Влип в историю, которая, на мой взгляд, совершенно дикая.

— То есть про историю тут все знают?

— Все знают. Но для студентов это будет только плюсом, по-моему. Нормальный человек, умный ученый. Холерик — ну а что делать? Люди разного темперамента. Я вот, извините, меланхолик.

Виртуальная реальность

Чтобы попасть в лабораторию виртуальной реальности, надо всегда лишь пересечь фойе.

— Каша из разных кусков моей деятельности получается. Хаотичная вообще! — Илья, кажется, в восторге от этого.

Восьмой час вечера. Люди не уходят домой, а азартно обсуждают непонятные вещи. Лаборатория математического обеспечения имитационных динамических систем Мехмата МГУ, сокращенно МОИДС. Справа — еще одна дверь, за ней что-то, похожее на телестудию. Всю комнату занимает широкоформатный полукруглый экран, по периметру десяток видеокамер и проектор напротив.

— Камеры, которые стоят сверху, используются в системах motion-catcher, — объясняет авиационный инженер и пилот-любитель Павел Сухочев. — Человеку на руки крепятся датчики, которые отражают инфракрасный свет, и при движении камеры фиксируют не человека, а только датчики. Их используют для захвата положения тела и создания 3D-макетов. Это панорамная система виртуальной реальности.

— Дорогая?

— Дорогущая, что даже страшно! — восхищается Паша.

Паша работает в Московском авиационно-техническом институте, «в авиации, здесь, и много где еще». Вместе с Ильей и Виктором, который работает «на мехмате и так далее», они разрабатывают пилотажный самолет.

В соседнем кабинете Виктор запускает программу виртуальной реальности. И пока он не возвращается, Илья, как маятник, ходит взад-вперед по студии.

— Учитывая, что самолетик под инверсную кинематику адаптировали прямо сейчас, это эксклюзив! — Виктор подает мне рюкзак, из которого тянутся провода.

Приходится отложить блокнот в сторону, потому что сейчас на мои руки наденут датчики. И на ноги тоже, и на пояс. А на голову — тяжелую маску.

Сначала перед глазами рабочий стол, папка с файлами. Запускается программа, и я вижу свою руку. Рука у меня опухшая, зеленоватая, как у грубо скроенной человеческой куклы. К тому же вывернута в другую сторону.

— Это программа, чтобы стать зомби?

— Ты перепутал! Переверни.

Рука вправляется, я отрываю от нее взгляд — передо мной красный самолетик, по сторонам горы, сверху неподвижное небо, под ногами бетонные плиты аэродрома, по краям поля механически качается трава. Все это не слишком детально прорисовано, но даже этого хватает, чтобы забыть, что вокруг — лаборатория. Это новая инженерная реальность.

— Самолет-то видно? — спрашивает Паша.

— Видно, а потрогать его можно?

— Пока нет, — говорит Виктор, — но скоро будет можно.

— И эта штука будет тестироваться на моем реальном самолете! — говорит Илья.

Только сняв маску, можно вновь обрести способность слышать, что говорят снаружи.

— Если делать макет из каких-то материалов, — как раз говорит Паша, — то при изменении элемента чертежа придется заново резать, выпиливать. А можно взять, отрендерить уже существующую документацию и сразу же надеть очки, посмотреть на него, обойти вокруг, оценить — и уже не работать напильником.

Илья не может смолчать, когда кто-то другой говорит о его модели.

— Теперь понятно, что в этой парадигме нам не нужны качественные, детально проработанные реальные модели, — говорит он. — Они нужны только для первоначальной эргономики. На этом мы экономим очень много.

В этот момент тот самолетик, что мы видели наверху, перестает казаться мне безумием.

Дальше — больше. Построив модель самолета в виртуальной реальности, они хотят дополнить ее курсо-глиссадной системой и создать авиатренажер, на котором пилоты малой авиации смогут отрабатывать заход на посадку.

Над этим уже работают Виктор и его коллеги-математики вместе с авиационным институтом.

Еще дальше — еще больше. Космонавт может забыть пристыковаться к люку, и тогда его унесет от станции, как в фильме «Гравитация». Так же, как в «Гравитации», космонавт мог бы управлять своим полетом в ручном режиме, с помощью баллончика («сейфера»). Но есть проблема.

— Мы начинаем поворачивать, останавливаем — а нас продолжает крутить; а мы попробуем сюда — а нас начинает в другой плоскости разворачивать! — объясняет сложности космических одиссей Паша Сухочев.

Лаборатория сотрудничает с Центром подготовки космонавтов имени Юрия Гагарина. Когда программа будет готова, космонавты смогут отрабатывать этот навык в виртуальной реальности.

Но раз математики уже помогают космонавтам, почему бы не помочь дельтапланеристам. Вот висит крыло дельтаплана — это часть тренажера для обучения дельтапланеристов. Крыло дополняют вентиляторами, которые вращаются быстрее или медленнее в зависимости от скорости движения дельтапланериста. Человек ложится в подвеску, надевает очки и датчики виртуальной реальности, и летит. Все это уже проверили на посетителях фестиваля науки.

— Это хорошая имитация и хороший тренажер для тела, — говорит Паша. — Чувствуешь и нагрузку, и динамику, руки уже устают, потому что тушку свою надо держать. А остановиться не можешь, потому что нужно закончить упражнение, а потом следующий элемент, а руки уже болят!

— И часто вы так развлекаетесь?

— Ежедневно! — говорит Паша.

— Вот для них это основная работа! — говорит Илья. — А для меня — тогда, когда от меня не требуется делать что-нибудь со спутником, строить какую-то ядерную микроэлектронику, и когда меня не мучает следствие, тогда я прихожу сюда и развлекаюсь тут.

Я прошу Пашу зайти за этот очень дорогой экран для создания виртуальной реальности, чтобы спросить, что он думает об Илье.

— Знаете, все инженеры, все классные специалисты, профессионалы с живым мышлением, они немножечко выглядят асоциальными, потому что они параллельно находятся всегда в мире своих идей — на Илье это шикарно проявляется! Но если кто-то скажет, что у него что-то там не в порядке с головой, я ему первый дам в лоб!

Игры разума

— Идем ко второй части моей работы, потому что для меня это все-таки игры. Здесь наука — у Виктора, инженерная работа — у Паши. Для меня основная деятельность — все-таки ядерная физика. Сейчас мы пойдем тестировать ядерную электронику. А это — хобби, игры ума. Почему физик-ядерщик не может построить самолет? Может! Только для этого он должен стать авиаконструктором.

Чтобы стать авиаконструктором, он прочитал все учебники МАИ и собрал команду — в ней есть люди с мехмата МГУ, из КБ Миля и КБ Антонова. Они собираются, пьют чай, включают КБ Антонова по скайпу из Киева и обсуждают инженерные решения.

— А политика вам не мешает сохранять отношения с КБ Антонова?

— Люди сохранили отношения с людьми. Я очень жалею, что мы не можем сейчас работать с ребятами из харьковского авиаинститута. У нас была еще мысль ребят из киевского университета подключить, но через Минск, чтобы их не съели.

Политики приходят и уходят. Инженеры остаются.

— От вашей скандальной истории есть полезный пиар-эффект, который помогает продвигать идею с самолетом?

— В авиационном сообществе я стал известен абсолютно всем. Иду на фестивале науки с важным гостем Сергеем Богданом, героем России, летчиком-испытателем, рассказываю о выставке. Он останавливается, говорит: «Слушай, Илья, это тебя обвиняют в угоне самолета?» Я говорю: ну да, меня. Он говорит: «А-а-а! Ну, Илья, давай тогда на ты!»

Илью теперь часто спрашивают, как же он может так жить. Ну, отвечает Илья, меня спасает работа и хобби, летать нельзя — проектирую самолет. «М-м-м, как интересно, — уходит в себя случайный знакомый, — а ведь я МАИ в 1986 году закончил…» — «Хочешь присоединиться?» — обрушивается Илья. «Ну, я занимаюсь прочностью композиции…» — сомневается человек. «Это то, что нам и нужно. Добро пожаловать!» — и человек в проекте. Ведь кроме работы ради жизни каждому хочется жить ради более высокой цели — мечты.

— Получается, ваш круг расширился за это время?

— Люди, которые заочно знают об этой ситуации, — говорит за него Паша, — когда воочию Илью видят, уже не воспринимают его как чужого. Они уже к нему прониклись.

Из-за этой истории об Илье узнали в Государственной думе и заинтересовались его проектом. Так у проекта появился административный ресурс, который помогает в общении с Фондом развития инноваций и Сколково.

— Нам дают хорошие характеристики, что позволяет нам надеяться на государственное финансирование даже в такое сложное время, — говорит Илья.

Выходя из студии, мы еще раз проходим кабинет разработчиков. За час, что мы провели в виртуальной реальности, накал страстей возрос. Научные сотрудники ожесточенно спорят вокруг монитора, на котором пауки неуклюже выбираются из клетки.

Космика

— Игры кончились, — торжественно объявляет Илья, — началась физика!

Корпус высоких энергий — только часть огромной базы НИИ ядерной физики МГУ, где работает Илья. У института есть множество собственных ускорителей, на которых исследуют физику низких энергий. Без НИИЯФ не обходится ни одно событие в мировой физике. Его вклад есть в Большом адронном коллайдере, он работает в содружестве с ЦЕРН и всеми научными сообществами мира, то есть — коллаборациями. Сотрудники института изучают астрофизику космических лучей в атмосфере Земли и далеко за ее пределами — исследования идут на спутниках Земли, МКС и автоматических межпланетных станциях.

Дверь старого корпуса тяжело закрывается за нами. Впереди проходная, где в стеклянной будке сидит охранник, а перед ним висит объявление: «Научно-исследовательскому институту ядерной физики МГУ в этом году 70 лет». Темные лестницы, алюминиевые двери.

— Это наш отдел — экспериментальной физики высоких энергий.

Глухой коридор с массивной дверью в конце.

— Это наша лаборатория.

Без оборудования, созданного в этой лаборатории, не обошлось открытие топ-кварка в 1995-м и бозона Хиггса в 2012-м. t-кварк был обнаружен на коллайдере Tevatron в американской лаборатории Fermilab. Бозон Хиггса, открытый в ЦЕРНе, назвали частицей бога и чертовой частицей: он стал последней найденной частицей в Стандартной модели элементарных частиц. И проложил путь к созданию квантовой теории поля.

Оборудование этой лаборатории используется в эксперименте по физике элементарных частиц «Ника» в Дубне и в полностью российском эксперименте по исследованию космических лучей «Нуклон» — как раз сейчас данные со спутника поступают на Землю.

Как ни странно, обычный рабочий день физика-ядерщика меньше всего похож на фантастический фильм.

— Сижу, смотрю в монитор. Пью кофе, рисую графики, думаю. Мне кажется, что думаю плохо. Пью еще больше кофе, рисую другие графики. Приходит народ, начинает обсуждать: что мои графики не самые графики, потому что загибаются не в ту сторону. Начинаем спорить, идем пить чай, ругаемся, приходим к какому-то научному консенсусу. Часам к девяти вырисовываются какие-то нормальные уже графики, которые кому-то наконец нравятся. Ура!

Длинное помещение, три ряда столов с приборами непонятного назначения, джунгли цветных проводов — местами лаборатория похожа на смесь космического корабля с подводной лодкой. Понятные детали: черно-белые фотографии по стенам, коллекция моделей самолетиков — Яки, Сушки, МиГи, Тушки, Аны и Илы. Модельки принадлежат Илье, фотография — страсть другого физика.

Поверх всех документов на столе у Ильи лежит бумага из Следственного комитета, и только под ней — бумаги с нормальными для физика словами «изучение позитронной компоненты».

— У вас тут какие-то бумаги из Следственного комитета лежат.

— Мы все под богом ходим, сами знаете, — поднимается из-за своего стола его старший коллега. — У нас как при Берии: чуть чего, сразу в кутузку.

Он выходит, так что в лаборатории никого не остается.

— Александр Геннадьевич Воронин, один из лучших электронщиков. Своеобразный человек, но объективно — один из лучших специалистов по ядерной электронике в России и в мире вообще. Это очень сильный человек!

Как раз сейчас Александр Геннадьевич заканчивают работу над докторской. Говорят, что нет ни одного эксперимента в физике высоких энергий в мире, где не было бы его вклада.

На стене висит нарисованная карандашом схема экспериментов по физике космических лучей за 15 лет. Алгоритм анализа данных с космического аппарата. Схема работы кремниевого датчика вообще. Один из таких датчиков, «свежеспаянный», Илья как раз собирается тестировать. Плату спаял его студент для одного космического эксперимента.

Основная часть работы Ильи — создание детекторов и детекторных систем для физики элементарных частиц и для физики космических лучей.

— Что такое космические лучи для начала? — объясняет Илья. — Ну, физик бы сказал, что это слабовзаимодействующий или невзаимодействующий между собой разреженный релятивистский газ. Но нормальному человеку это ничего не скажет. Поэтому можно сказать проще: космические лучи — это та радиация, которая летает в космосе и источниками которой является Солнце и энергетичные объекты в нашей галактике и вне ее.

Объяснение второй части его работы оставляет еще меньше надежд на понимание. Дословно — это выделение электронной компоненты спектра космических лучей на основе многопараметрического анализа. Тут надо подробнее, утверждает Илья.

— Че у нас прилетает? У нас прилетают протоны, ядра, электроны, — он переходит на кухонный тон, будто это картошка, морковка, капуста. — Электронов очень мало, в основном космическая радиация — это протоны. Но хоть их мало, но они очень гордые. Электроны несут очень важную информацию для понимания нами механизмов того, что происходит в сверхновых звездах и пульсарах.

Делает паузу. И продолжает.

— И эта вещь чем интересна, что у нас есть электронный спектр, который как-то прогнозируем: спадающая кривая. А предыдущий эксперимент взял и померил, что на фоне этой спадающей кривой какой-то горб! Ну что эт такое?

Дальше Илья говорит сам с собой, одновременно собирая все, что нужно, для эксперимента.

— И теоретики начали чесать за ухом: а может, это темная материя? Как известно, у нас Вселенная состоит на 15% из энергии и барионной материи, а все остальное — неведомая фигня!

— И если повезет, может быть именно исследование электронных компонентов космических лучей дадут нам некую нить.

— Некую ниточку, за которой тянется клубок шерсти — новая физика!

Наконец Александр Геннадьевич возвращается и садится за стол. Полдевятого, но никто не собирается домой.

— Почему вы работаете допоздна?

— Да-а, — медлительно говорит Александр Геннадьевич. — Работа у нас интересная.

— А чьи это фотографии?

— Мои, — говорит Александр Геннадьевич. — Это пленка. Тут много разных камер, объективов и всяких.

— Хорошие фотографии.

— Стали бы вешать, если б что-то плохое!

На фотографиях Самарканд, Бухара, Торжок, Тянь-Шань, Армения, Таллин, Старица, Кузьминки, Суздаль.

— Это в манере печати на мокром листе фотобумаги, если вы понимаете, — рассказывает Александр Геннадьевич. — То есть это полунегатив-полупозитив.

Видимо, они просто не могут быть как все. Где-то тут валяется Yamaha — Александр Геннадьевич играет на электрогитаре, любит резьбу по дереву и лодки, но не атомные.

— И что вы от бедного Илюхи хотите? — заглянул начальник лаборатории Михаил Моисеевич.

— А что вы можете про него сказать?

— Про него? Разгильдяй!

Михаил Моисеевич отворачивается, будто стесняясь невысказанного, и сразу же уходит. Заслуги Михаила Моисеевича Меркина не исчерпываются наукой — он и доктор физико-математических наук, и специалист по физике твердого тела и кремниевых детекторных систем, и участник всех современных экспериментов в физике частиц. Но главное, может быть, в том, что он сделал эту лабораторию такой, какая она есть. Местом, откуда ученые не хотят уходить домой.

Усердно копаясь в своей плате, Илья выглядит польщенным.

— Вот пла-та третья, это Вэ-3, это — дальнейшее развитие вот этой штуки, это… — бормочет он.

— Это вас так похвалили?

Илья отрывается от платы:

— Да, можно сказать, что так меня похвалили.

— Потому что можно сказать еще резче, — раздумчиво сообщает Александр Геннадьевич.

Муми-долина

Эта лаборатория известна каждому экспериментатору в физике высоких энергий в мире. Ее специализация — создание микроэлектронных устройств. Естественно, что все, кто здесь работает, участвовали в строительстве Большого адронного коллайдера.

Но кроме того лаборатория — очень витальное пространство. На что она на действительно похожа, так это на хороший пансион, куда приходят жить, как домой.

Илья проводит экскурсию. Вот — гостиная. Длинный стол, за которым обедают и пьют чай, спорят и ругаются, обсуждают графики и приходят к общему мнению. Илья включает кофеварку и пока она перемалывает кофе, показывает самый домашний уголок — библиотеку и диван, на котором время от времени кто-нибудь остается ночевать.

— Все мы здесь в известной степени раздолбаи. Я, например, прихожу в лабораторию к часу дня, захожу и говорю: «Михаил Моисеевич, доброе утро!» — «Это у тебя утро?» — «Да, доброе!» А сами вот до десяти сидим, работаем! — довольно заключает Илья.

В коридоре напротив входной двери рядом с объявлениями висит распечатка 211-й статьи уголовного кодекса «Угон судна воздушного или водного транспорта либо железнодорожного подвижного состава». Физики шутят. У них настолько другая жизнь, что эта история для них — с другой планеты. Такие вещи обычно не попадают в зону их внимания.

Илья идет к библиотеке и вытаскивает увесистый том — краткое описание экспериментов ALICE и Atlas и самого Большого адронного коллайдера.

— Это тысячи, десятки тысяч людей! Надо понимать, что современная физика — коллективная наука. Тут нельзя говорить: «я сделал». Мы.

Икеевский стеллаж с равными квадратами полок. Диванчик. Приглушенный свет.

— Уютно здесь.

— Да у нас вообще лаборатория очень уютная. Это место, куда хочется приходить. Люди здесь работают не за деньги, а просто потому, что не могут не работать.

Гудит и хлопает дверь лаборатории. Кто-то пришел.
— Паша что ли? — спрашивает про себя Илья.

— Похоже на квартиру.

— Так это и действительно похоже на какой-то дом. Поэтому и Меркин, когда сказал, как меня охарактеризовать: «А, разгильдяй!» — это… наша внутренняя домашняя характеристика. Трудно делать науку, когда кто-то ругается, давит. Лаборатория — это люди, люди здесь замечательные. Про Александр Геннадича фильм можно снимать. И Меркин, я даже не знаю, похож на такого волшебника. Мне иногда кажется, что тут работает какая-то, блин, Муми-долина.

— Что вам кажется?

— Муми-долина, где муми-тролли. Я не знаю, как в других местах, я вообще больше нигде, кроме науки, не работал. Когда я прихожу в субботу, оказывается, я в корпусе не один, и возможно, даже не один в лаборатории. Так у нас люди и живут. Что еще рассказать? Там у нас раковина, печка, холодильник, здесь свет.

— А у вашей лаборатории высокий индекс цитируемости?

Он проходит неосвещенные помещения и входит туда, где тестировал микросхему. Посреди лаборатории стоит в пальто Александр Геннадьевич. Без десяти десять. Он собирается домой.

— Александр Геннадьевич, вы член каких коллабораций? — спрашивает Илья.

— Всех! — отвечает тот.

— А что значит коллаборация в вашем случае?

— Коллаборация — это устойчивый термин большого физического эксперимента, — начинает было Илья.

— Комьюнити! — укоряет его Александр Геннадьевич. — Большое комьюнити, которое собирается для того, чтобы построить какой-то эксперимент. Потому что у одной страны не хватает силенок на это.

Он имеет в виду, что ядерная физика зашла так далеко, что фундаментальные исследования больше не могут проводиться в рамках одной страны.

— И на вас политический климат с его потеплениями и похолоданиями не отражается?

— Отражается частично.

Он позвякивает связкой ключей.

— Но все равно все ездим. Вот с Америкой похуже. В NASA уже просто так не попадешь, перекрыли канал, — говорит Александр Геннадьевич.

— Кто перекрыл?

— Американцы. Есть трудности со взаимодействием, но оно все равно существует. Бывало, кого-то не пускали. Потом орали: «Вы что, одурели? Да у нас с Советским Союзом такого не было! Вы только учтите, у нас пол-эксперимента русских. Хотите эксперимент обвалить?» Раньше никаких проблем не было: приглашение — поехал.

— У нас пять минут, — заглядывает Игорь Ковалев, здесь он писал диплом, но работает в соседней лаборатории, день и ночь анализируя данные с борта научного эксперимента «Нуклон».

Втроем они зависают между входной дверью и статьей УК «Угон воздушного судна».

— Так, свет выключаем, все вырубаем, — командует Александр Геннадьевич. — Горящее, кипящее.

И в этот момент становятся похожи на рассеянную семью, которая топчется с чемоданами в прихожей.

ТэВный мюон

Гудит, прогреваясь, двигатель машины.

— В «Ашан»! — объявляет Илья. — Кормиться и че-нить еще.

По крыльцу спускается девушка, она из другой лаборатории. Останавливается рядом с ними.

— Кстати, Даш, через твой церновский аккаунт можно попробовать запузырить моделирование?

— Нет, это пользователь должен быть не нашего уровня, а хотя бы типа Дубны.

Даша поправляет длинный оранжевый шарф. На крыльце появляется высокая астеничная фигура.

— Тимур, слушай! — бросается к нему Илья. — На высоте в 30 километров бывают ли ТэВные мюоны?

— Бывают.

— А какая энергия должна быть?

— Ну, я думаю, что… сотни ТэВ. Или больше.

На улице ночь. Холодно. Тимур пришел в тонкой курточке и теперь коченеет у крылечка, но Илья не замечает, поглощенный своим экспериментом.

Разговор идет минут двадцать, надо как-то помочь Тимуру.

— Вы, наверное, думали, что уже весна, и поэтому так легко оделись.

— Нет, я просто думал, что быстро побегу к метро! — досадует Тимур.

— А, ну конечно, давай беги! — наконец замечает Илья.

Полуночный Ашан

Парковка под торговым центром залита дьявольским красным светом. Игорь и Илья проходят по ней, заходят в лифт и, не обращая внимания на других пассажиров, продолжают начатый в машине разговор.

— Гораздо меньше вылетает электронов, которые поглощаются в каскаде. За счет этого он летит дальше!

— М-м-м… Хорошо. Представим себе гомогенную систему. Опять эта наркомания! Черт!

Наркоманией Илья называет тотальную зависимость от физических терминов. Лифт садистски медленно ползет вверх. Муж и жена слушают их, отвернувшись к стеклянной стенке, за которой гаснут огни закрывающихся магазинов. Когда Илья и Игорь выходят из лифта, муж и жена любопытно оглядываются.

Не интересуясь ничем, кроме физики и гамбургеров, они заказывают себе ужин из фастфуда — ужин Игоря в два раза больше, у него зарплата не арестована следствием. Они подходят к стойке с высокими стульями и продолжают говорить про «направления прилета».

Одиннадцать вечера.

— А как вы дома объясняете своим родным?

— Стараемся не объяснять! — не дает спросить Игорь.

Медленно катит тележку уборщица, оглядывая столы. Компания, которая сидела за столиком напротив, поднимается и уходит.

— Делать надо до фига всего, идей до хрена, а ничего толком не успеваю, — говорит Илья. — Да нет, успеваю, конечно, но хотелось бы в десять раз больше успевать. Нужно генетически меня клонировать — меня будет десять!

— Изобрети машину времени, это проще, — предлагает ему Игорь. — Клонировать и перенести память сложнее. Мы — физики, мы не знаем, как мозг работает, мы не биохимики и не нейрофизиологи.

— Ты хочешь сказать, что должен быть анти-Илья, который на диаграмме Фейнмана движется в обратную сторону?

— Как А-Янус и У-Янус у Стругацких?

— Кстати, вот правда, «Понедельник начинается в субботу» — это немного про нас. Как Даша Саврина говорит, самое тяжелое для нас время — это новогодние праздники, когда на работу не пускают!

Рабочие начинают сдвигать стулья и столы, выстраивая их в шеренгу за колоннами. Иногда кто-то из них беспокойно поглядывает на пустой стол, за которым сидят два физика и никак не хотят уходить.

PS

Друзья и коллеги Ильи создали петицию в его защиту на сайте Change.org. «По 211-й статье УК РФ об угоне Илье грозит от 8 до 12 лет, — пишут они. — Если статью изменят, то он отделается штрафом в 50 тысяч рублей. Но и в этом случае Илья не сможет продолжать свои исследования в нашей стране, так как судимость по уголовному делу не позволит работать в научно-исследовательских институтах России».

Дело Ильи Кудряшова возвращено на доследование в Ишим.