Зачем Сталин скрыл опознание останков Гитлера? Как спустя двадцать лет удалось преодолеть умолчание? Как «борьба с достоверностью» отразилась на судьбах свидетелей? На эти вопросы отвечает книга Елены Ржевской «Берлин, май 1945», вышедшая весной 2020 года в издательстве «Книжники». Это первое посмертное переиздание знаменитых записок писательницы и переводчицы, участвовавшей в опознании тела Гитлера и расследовании обстоятельств его смерти. С личным архивом Елены Ржевской, в котором хранятся документы, связанные с работой над книгой, читателей «Дилетанта» знакомит её внучка, кандидат филологических наук Любовь Сумм.
Архив Ржевской — это в первую очередь её собственная неподцензурная рукопись семидесятых годов; фронтовая тетрадь; распоряжение из КГБ; неизданные страницы воспоминаний ассистентки зубного врача Гитлера Кете Хойзерман; письма патологоанатома, проводившего вскрытие обгоревших останков фюрера. Всё это вошло в новое издание книги, а неожиданным дополнением стал семейный блог, который ведёт живущий в США внучатый племянник другого зубного врача, Фёдора Брука.
Складываясь воедино, эти разнообразные источники восстанавливают подлинную картину одного из важнейших событий ХХ века. …В конце мая 1945 года полковник Горбушин вылетел в Москву. Подчинённые ждали, что вернётся он с поощрением от самого Сталина маленькой разведгруппе, сумевшей не только найти обгоревшие останки фюрера, но и обеспечить их надёжное опознание. Но всё свелось к встрече с главой Смерша Абакумовым. Тот сообщил, что Верховный удовлетворён результатами расследования. «Но оглашать не будем.
Капиталистическое окружение остаётся». «Наступило умолчание», — написала много лет спустя Елена Ржевская, в ту пору — переводчик 3-й ударной армии 1-го Белорусского фронта Елена Каган. Сам Горбушин, кадровый разведчик, такой расклад принял безропотно. Другое дело — майор Быстров, в мирной жизни кандидат биологических наук. Ещё на пути через Польшу он признавался в честолюбивой мечте — поймать Геббельса. А тут не только Геббельса, которого и правда первым нашёл, распорядился вынести на дверном полотне напоказ берлинским жителям и через головы генералов отбил телеграмму лично Сталину, — а самого Гитлера обнаружил! И это уйдёт в песок? Вот и поручил переводчице, которая в армию в 1941 году ушла из Литинститута и туда же собиралась вернуться после демобилизации: «Нас только трое, кто присутствовал на всех этапах расследования. Писать из нас умеете только вы. Когда-нибудь же можно будет».
Быстров снял копии с ключевых документов — допросов, протоколов вскрытия и опознания и снабдил ими будущую писательницу. Перед отбытием в Москву, отправляя посылку с личными вещами, Елена спрятала документы под подкладку халата. Знать бы, что её пристроят на транспортный самолёт Жукова и без всякого досмотра она из Берлина за несколько часов попадёт на Ленинградское шоссе, откуда несколько остановок троллейбуса до дома! Прибыла раньше собственной посылки и ждала в страхе: случалось, поезда грабили в пути, а значит, халат распорют, у путей будут валяться документы, на которых и её подпись… За разглашение государственной тайны — «от семи до пятнадцати». В общем, добравшиеся благополучно документы тут же уничтожила. Что осталось от исторического события? Её свидетельство очевидца, отложенное на годы. Для памяти кое-что записала: детали, поведанные Кете Хойзерман, ассистенткой гитлеровского дантиста (она и опознала обгорелый труп по зубам), — как Гитлер проводил «самоубийственные советы», раздавая капсулы с цианистым калием, как Магда Геббельс решилась на убийство шестерых детей, — фиксировались под видом заготовок для романа, а прихваченная в бункере фотография Магды — под видом «тёти Цили»… Наступила оттепель, близился первый юбилей Победы. Елена Ржевская (такое имя она выбрала в честь Ржева, где начинала свой воинский путь) принесла в журнал «Знамя» небольшую повесть «В последние дни». В конце этой повести описывалось самоубийство затравленной крысы в фюрербункере и опознание останков. Главный редактор колебался: «Об этом никто не писал, почему мы должны быть первыми?» (Любопытный всё же подход для главного редактора.) Запросил разрешение «органов». Ответили: «На ваше усмотрение». Усмотрел так: документальную часть с обнаружением и опознанием отрезать, оборвать повествование на словах: «В эти дни в бункере под рейхсканцелярией покончил с собой Адольф Гитлер». Несколько лет спустя Елене удалось контрабандой добавить эти страницы в авторский сборник. Затаилась в тревоге: обойдётся ли? Вполне, даже вызвало интерес, и из ГДР приехал переводчик, настроенный работать с её книгой. Этот человек привёз оттиск из журнала «Квик» — рассказ Кете Хойзерман об опознании трупа Гитлера. Как потом выяснится, это было единственное её опубликованное интервью, но сам факт, что такого рода документы становятся общим достоянием, подстёгивал: поведать эту историю, во всей полноте, с доказательствами и документами — последнюю страницу войны, часть нашей Победы! Ржевская стала добиваться допуска в архив. К тем документам, под которыми стояла её подпись переводчика.
К связанным с этим делом протоколам вскрытия и опознания — тем самым, которые она тоже держала в руках, когда извлекла из подкладки халата, а потом уничтожила. Её пустили в архив на три недели. На стол в небольшом «предбаннике» хранитель приносил те папки, какие считал нужным. Никакой множительной техники. От руки переписывала в тетрадь — русские документы, немецкие, что-то дословно, что-то на ходу переводя. Уходя, оставляла тетрадь на проверку. Три недели, пять толстых тетрадей. Так появилась книга «Берлин, май 1945», переведённая под названием «Конец Гитлера без мифа и детектива» на множество языков, ставшая международной сенсацией шестидесятых годов. «Точность, достоверность — самая большая сенсация», — размышляла Ржевская в заметках для себя. На родине же достоверность всё ещё не была в чести, и борьба с ней порой доходила до комичного. Зарубежным историкам трудно было понять, каков статус цитируемых в книге Ржевской документов — отсутствовали ссылки на фонд, опись, дело. Все эти ссылки есть в её тетрадях. Но КГБ, дав разрешение на публикацию документов, «не рекомендовал» приводить ссылки на архив. Ещё причудливее ситуация с маршалом Жуковым. В 1965 году военачальник, бравший Берлин и принимавший Парад Победы, давно уже пребывал в опале. Взялся за мемуары, которые планировало печатать издательство АПН. Редактор ознакомил его с готовившейся в том же издательстве рукописью Ржевской. Отставной маршал пригласил бывшего лейтенанта на разговор. Выяснилось: Жуков не знал об опознании Гитлера. И в июне на пресс-конференции заявил журналистам, что Гитлер, видимо, «удрал». Прочитав книгу, сказал он Ржевской, «я поверил вам, вашей писательской совести». Но как обойти эту нестыковку? В итоге Жуков написал в мемуарах, что таковы были его сведения на тот момент, а позже (не уточняя, на сколько лет позже) стало известно о самоубийстве Гитлера. И ещё двадцать лет спустя, когда младшая дочь издала воспоминания отца с восстановленными по рукописи цензурными купюрами, Ржевская узнала, как щедро маршал ссылался на её книгу: «О том, как велось расследование, с исчерпывающей полнотой описано Еленой Ржевской в книге “Конец Гитлера без мифа и детектива”... К тому, что написала Е. Ржевская, я ничего добавить не могу». «Тайна века», как называли историю опознания Гитлера западные газеты, была раскрыта. Теперь в разряд бдительно охраняемых цензурой секретов становится сам факт сокрытия факта, сталинское распоряжение «оглашать не будем». И разговор Елены с Жуковым не мог быть опубликован вплоть до перестройки, а послесловие к этому разговору — похороны Жукова — напечатано и того позднее. Умолчание калечило судьбы. Маршалу Жукову борьба с цензурой обошлась в инфаркт; патологоанатом Фауст Шкаравский и четверть века спустя с неизжитым возмущением писал Ржевской о том, как недостойно обошлись с важнейшей его работой: опознание преступника номер один по зубам — дело небывалое, следовало созвать международную комиссию экспертов, обсудить, освоить опыт. А Кете Хойзерман и зубной техник Фриц Эхтман отбыли десять лет в советской тюрьме «как свидетели смерти Гитлера». Среди папок, что в «архиве-на-который-нельзя-ссылаться» приносили Ржевской, оказалась одна невзрачная, с сопроводиловками: направлялись в Москву из Берлина летом 1945 года — «прибор для измельчения бумаги» (с переводом инструкции, под которым стояла её, Елены Каган, подпись переводчика), кители и фуражки и… «Гойзерман Кете, Эхтман Фриц». Фриц Эхтман, зубной техник, тоже участвовал в опознании. Что же было с Кете в промежутке между летом 1945 года, когда её увезли в Москву, и интервью 1964 года в «Квике»? Как долго она пробыла в России? И в каком качестве? Размышляя о сути и последствиях умолчания, Ржевская в середине 1970-х написала неподцензурный вариант «Берлина». В начало поместила рассказ о встрече с маршалом Жуковым и последнем прощании с ним. Основной сюжет «Берлина» изложен сжато, зато простор дан рассказу о послепобедных месяцах в Германии, о возвращении домой. В 2005 году из подпольной рукописи были перенесены в файл, предназначенный для новых переводов «Берлина», твёрдые и внятные фразы о том надругательстве над историей, которое совершил этим умолчанием Сталин. И в том же файле Ржевская рассказала о том, что стало ей известно о судьбе Кете Хойзерман. В 1997 году в руки писательницы попали страницы машинописных воспоминаний Кете. За четверть века до того их получил из рук самой Кете историк Лев Безыменский. Чёрным по белому, беспощадно: шесть с половиной лет одиночки, затем приговор к десяти годам лагерей с зачётом отбытого. Виновна в том, что помогала лечить зубы Гитлеру, а тем самым способствовала продолжению войны. Должна была, поднося Гитлеру воду для полоскания, стукнуть его бутылкой по голове… Скотный вагон, зимний этап, трупы выбрасывали по дороге в снег. Лагерные работы, голодная пайка. И вдруг, после десяти лет плена — возвращение в Москву, экскурсия по московскому метро, отбытие на родину в спальном вагоне — чистое белье, лампы с абажурами. И одиночество, бездетность: вернулась сорокапятилетней. Это ранило Елену, ра нила и причастность к случившемуся: ведь это она, переводчик, своим голосом, хоть и с чужих слов, обещала: вы поедете с нами на неделю. Кете взяла только летние платья, с которыми шесть лет спустя из тюрьмы отправилась в Сибирь. Долг перед Кете ощущался невыплаченным, хоть и рассказала о её судьбе — «опять я за неё, и это ранит», написано на клочке бумаги уже совсем под конец долгой жизни самой Елены. Ей казалось правильным, чтобы наконец воспоминания Кете были опубликованы, чтобы её история звучала её голосом. Это осуществилось весной 2020 года. Удалось разыскать родственников Кете, получить от них разрешение на перевод и публикацию воспоминаний в составе обновлённого «Берлина». В процессе подготовки книги стали выясняться и некоторые второстепенные детали тех берлинских дней,
благодаря интернету появились недостающие кусочки пазла. Так, Ржевская упоминает зубного врача Фёдора Брука, еврея. У него Кете начинала работать в 17 лет. А когда к власти пришли нацисты, Брук не стал регистрироваться как еврей, залёг на дно и с помощью добрых людей, в том числе Кете и её сестры, дожил до конца войны. Вернулся в Берлин в самом начале мая, по совету Кете занял роскошную приёмную, где прежде располагался зубной врач Гитлера. И вот в интернете обнаружился блог внучатого племянника Фёдора, гражданина США. Колоритным персонажем был этот невысокого роста, жизнестойкий, напористый дантист.
Любитель породистых лошадей и гоночных автомобилей, приживший двух детей с замужней женщиной и оставшийся холостяком. Становится яснее, как удалось ему выжить и после войны вновь преуспеть. Ну и к кому Кете кинулась в тот краткий промежуток между первым допросом, когда она опознала зубы Гитлера и получила ценнейшее по тем временам вознаграждение — банки консервов, и повторным задержанием, когда с запасом летних платьев на неделю она пропала на десять лет? Разумеется, к своему наставнику и другу. В подробностях, профессионально описала ему зубы фюрера, особые их приметы. Она все ему рассказала! Фёдор Брук ещё два года лечил пациентов в роскошной приёмной на Курфюрстендамм. Но нюх на опасность не изменил ему и на этот раз — он вовремя подал ходатайство и успел перебраться в Штаты, прежде чем кто-либо вспомнил о нём как о свидетеле смерти Гитлера. «Тайна века» впервые была обнародована — и не замечена широкой публикой! — в 1947 году в американском журнале Oral Hygiene («Гигиена рта»). Этот факт, конечно, не возвратит пострадавшим от умолчания потерянные годы. И вот ирония истории: столько усилий, столько цензурной бдительности, столько причинено страданий — а люди всё равно доверительно расскажут друг другу, и тайна утечёт меж пальцев в какой-нибудь малоизвестный отраслевой журнал. Рано или поздно все осколки встанут на место, и сложится история — от Большой истории до личной в их равенстве и взаимном подтверждении.
0
119.00
