Будем считать это присказкой к истории моей книги о поэте и барде. После смерти Высоцкого я взялся писать повесть «Босая душа, или Штрихи к портрету Владимира Высоцкого». Какие мной тогда двигали мотивы, разумеется, кроме тщеславия? Да просто хотелось донести до людей собственный восторг уникальным творцом. А может быть, и потому, что Володя всегда душевно, заинтересованно и почтительно относился к людям военным.
О минувшей войне, беспримерном испытании, которое героически выдержал наш народ, писали многие поэты. Но творческий подвиг Высоцкого никому не удастся повторить. На протяжении всей своей короткой жизни он регулярно обращался к военным, ратным свершениям своего народа и ни разу при этом не сфальшивил.
Мне представлялось, что повесть моя должна быть востребованной. В том смысле, что вот я, военный человек, воздаю должное поэту и барду, лучше других воспевшему ратников Отечества. Тем более что на тот момент я первым в стране столь полно и объемно осветил именно военную сторону творчества Высоцкого.
Увы, столичные издательства не оценили моего писательского рвения. Положа руку на сердце, признаю: рецензент, писавший «...кроме безоглядного восторга творчеством (да и личностью в немалой степени) своего кумира, ничего у него не нахожу», была прав.
Понять эту горькую истину мне помог и мой земляк, давно уже покойный писатель Иван Стаднюк. Он, как говорится, рукою мастера очень существенно помог мне переработать повесть, по всем направлениям ее улучшив. После чего отправил рукопись в киевский литературно-художественный журнал «Радуга». Главный редактор, хороший знакомец Стаднюка - Юрий Иванович Цюпа, - прочитав мой труд, обрадовал: «Опубликую твою повесть. Только, чур, уговор: пусть предисловие к ней напишет отец Высоцкого. Против такого тарана не устоит не только редколлегия моей «Радуги», но и любая иная литературная крепость».
РЕЦЕНЗЕНТ С ЛУПОЙ В РУКАХ
Отца Высоцкого на ту пору я не знал, а вот с матерью Ниной Максимовной встречался не единожды и предложил от нее организовать предисловие. Однако Цюпа возразил категорически: «Ты пойми, мать уже в средствах массовой информации примелькалась. А вот Семен Высоцкий до сих пор нигде не засветился».
Дальше события развивались следующим образом. У меня всегда наблюдались дружеские отношения с администратором Театра на Таганке В.П. Янкловичем. Его я и попросил познакомить меня с отцом Володи Высоцкого. Валера предупредил: «Твое желание с Семеном законтачить, извини, брат, заведомая глупость. Намаешься ты со стариком. Там уже сплошные старческие комплексы. Впрочем, запиши его телефон...»
Позвонив впервые Семену Владимировичу, я, к великому своему огорчению, убедился в полной правоте Валерия Павловича. С трудностями невероятными я все-таки уговорил сердитого, вспыльчивого, как спичка, Высоцкого-старшего прочитать мною написанное. А потом досадовал и корил себя за недальновидную настойчивость.
Семен Владимирович недавно похоронил любимую свою вторую супругу Евгению Степановну Лихалатову, с которой познакомился на войне (женщину убила сосулька, упавшая с крыши собственного дома). Кроме всего прочего, Высоцкого-старшего начали донимать фронтовые раны. И без того с характером не сахар, он стал свиреп и раздражителен до крайности.
Читая «Босую душу» даже не в очках, а с лупой в руках (на самом деле с лупой!), он натурально терроризировал бедолагу-автора своими придирками и замечаниями. Доставал меня, что называется, из-под земли. Однажды дозвонился ко мне в гостиницу... на Камчатке! И через двенадцать тысяч километров отчитывал, обильно перемежая претензии с матюгами: «Да я тебе, ..., не то что не подпишу эту хренотень, а порву ее сейчас на мелкие кусочки и спущу в унитаз! Ты меня понял, пе-есатель хренов?! Нинку (первую жену, мать Володи. - М.З.) он (то есть я) всюду повыпячивал! А доблесть ее только в том и состоит, что родила парня, а так в упор сына не видела. Вот почему ты не написал о Евгении Степановне, которая даже трубы себе, сердечная, зашила, чтобы других детей не рожать, чтобы только Володю растить?! Вот это я понимаю самоотверженность женщины!».
- Семен Владимирович, побойтесь Бога! Но о трубах-то мне откуда было знать? - растерянно вопрошал я.
- А обязан знать, коли берешься за такое дело! Ты сто раз спроси-переспроси меня, других людей, кто близко знал Володю. Тогда и пиши!
Такие и подобные упреки на меня сыпались через день - каждый день. Но что мне оставалось делать, кроме как терпеть. Не мог я хлопнуть дверью в сердцах по многим причинам. Но однажды не выдержал, так и заявил: можете порвать мою «Душу» и спустить в унитаз, как грозились сделать.
«Да ладно тебе залупаться, - сказал тогда примирительно Высоцкий. - Ну погорячился я малость. Так для пользы же дела воспитываю тебя, дурака. Пишешь ты о Володе душевно. Херово, сынок, другое: тебе хочется выпендриться. Чтобы потом все говорили: вон-де какой у нас Захарчук орел! Каких фактов жареных наковырял. А я, видишь ли, об истории, о вечности думаю. Все-таки умные люди со временем отдадут предпочтение тому, что отец сказал о сыне, а не бредням Володиных собутыльников. Это ж понимать надо!»
После подобных рассуждений Высоцкого-старшего, пожалуй, не все читатели в следующее признание и поверят, но факт остается фактом: со временем мы просто привязались друг к другу. Семен Владимирович отлично видел, что ничего, кроме искренней любви к Володе, мною не движет.
«ВСЕ, ЧТО ЗДЕСЬ ТЕПЕРЬ НАПИСАНО, - ПРАВДА»
Продолжал я наведываться к Высоцкому и после того, как он все-таки прочитал рукопись. Он много рассказывал о своей жизни: «Не раз меня упрекали: коммунист, а жену с ребенком бросил. Да я никогда с сыном не разлучался! Вместе с Евгенией Степановной мы холили его и лелеяли, на ноги поставили, вырастили, выучили. Этого даже Нинка, моя бывшая супруга, никогда не отрицала. Она бы в жизни не дала пацану того, что дали мы с Женей. В народе ведь не зря говорится: не та мама, что родила, а та, что воспитала. И Володя это понимал, конечно. Но об этом мало теперь говорят и пишут. Как же: при живой матери они, видите ли, будут прославлять мачеху!»
В конце концов Семен Владимирович сочинил предисловие к «Босой душе» на двух с половиной страницах. Там было о том, что я люблю творчество его сына, а бывшая его жена Марина не любит; что у меня нет клубнички - «через замочную скважину, из-под стола, из-под кровати судьба сына уже довольно живописана». Зато есть «главное, что было в жизни Володи, - его разнообразное творчество. О нем в основном и рассказано в повести, к которой я отсылаю читателей. С. Высоцкий».
Радости моей не было предела. Тут же я связался с Киевом и продиктовал Цюпе предисловие. Однако спустя пару дней Семен Владимирович отозвал свое предисловие. В новой редакции оно уже звучало так: «Судить да рядить о Володе сейчас стало модно. Прежде всего поэтому я не даю никаким публикациям о сыне ни предисловий, ни послесловий. Не делаю исключения и для этой рукописи, хотя прочитал ее и поправил. Все, что здесь теперь написано, - правда».
Что случилось, почему моя повесть удостоилась усеченного предисловия, выяснить так и не удалось. Но для редакции и этих нескольких слов Семена Владимировича оказалось достаточно. И была моя повесть «Босая душа, или Штрихи к портрету Владимира Высоцкого» опубликована в январском, февральском, мартовском и апрельском номерах литературно-художественного журнала «Радуга» за 1991 год.
Дружок Николай Швец, служивший тогда в Главном штабе Войск ПВО, отксерил всю повесть и переплел для меня десять книжек. С тех пор я выпустил два десятка книг в различных изданиях, но та, самодельная, мне по-особому дорога.
0
18.92
