«Когда приезжаю на любой фестиваль, прихожу на любую тусовку, то сразу понимаю — кто, что, где и кому обо мне говорит. Можно книги писать: с кем я была, как себя вела, кто мне что подарил, как продвигал. Одна проблема: эта фантастика не имеет ко мне никакого отношения», — говорит Юлия Пересильд.
— Не могу сказать, что я кого-то била первой, но сдачи давала всегда. У меня много знакомых занимаются кикбоксингом, рукопашным боем. Есть правило — спортсмен никогда не ударит первым. В Пскове стычки в основном случались с парнями, кто-то толкнул на дискотеке, что-то ляпнул, ну и получал за это. Сейчас есть модное слово «буллинг», я на себе его немножко испытала, когда смеялись над моими ушами, называли «обезьянкой». Но я очень терпеливый человек и даже этот буллинг воспринимала как обыденность. У нас в Пскове это называлось по-другому, грубовато: «драчиться» над кем-то. Когда приехала в Москву и надо мной издевались в институте, однажды сказала: «Ну хватит уже!» И это слово. Все обалдели, когда услышали, не знали, что так говорят в Пскове.
— Почему над вами смеялись в ГИТИСе?
— Был один однокурсник, он мне говорил: «Слушай, зачем ты фехтованием занимаешься, не трать на это время. Служанки не фехтуют». Это доводило меня просто до горьких слез, до отчаяния. Два с лишним года после поступления мы с Женей Ткачуком играли только маленькие роли: он — Иванушек-дурачков, а я — Феклуш. И вдруг на третьем курсе Женя, как режиссер, поставил нам сцену из «Трамвая «Желание». Я играла Бланш, он — Стэнли. Показали отрывок нашему мастеру. Кудряшов сказал: «Больше никогда за это не беритесь, это не ваши роли!» Но после этого у Женьки сразу была серьезная роль в «Невском проспекте», а мне Олег Львович дал сыграть Слепую в немецкой пьесе «Синяя борода — надежда женщин» — абсолютную Марлен Дитрих. И это просто перевернуло нас с Женькой.
Только тогда я поняла, что могу играть не только в комедиях, не только Феклуш. Тогда же мы начали репетировать «Троянок» Еврипида, настоящую греческую трагедию, где я сыграла Андромаху. Вот с этого момента вообще и начался перелом. А до того я была такая Фрося Бурлакова — хомячок, толстенькая, лопоухая девочка. Кстати, те наивность и искренность мне пригодились в жизни. Может быть, многого не произошло бы, будь я другой. Не могу сказать, что Фроси Бурлаковой во мне сейчас не существует, я с ней не простилась. Она, конечно, повзрослела, но где-то внутри все та же неуклюжая, смешная тюфтя, Юлька из Пскова, которая в сентябре будет отмечать юбилей, 35-летие.
— Для вас это переломный момент?
— Считать морщинки пока точно не собираюсь. Есть мысли о том, чтобы начать регулярно заниматься какой-нибудь поддерживающей лечебной физкультурой, для тонуса. Смогу ли я больше спать после тридцати пяти? Вряд ли. Играть меньше спектаклей? Меньше сниматься? Сократить число перелетов? Нет, не смогу. Нагрузки на позвоночник вряд ли станут меньше. Пока до этого не дошло, но я бы не хотела почувствовать себя в какой-то момент развалюхой и стоять в стороне, пока мои дети гоняют мяч. Хочу быть в движухе.
Складывается впечатление, что я — очень спортивный человек. Я вынослива, если нужно будет на съемках сорок раз отжаться или пробежать десять километров, я смогу. Ради конкретной цели. Но если вы спросите, когда я последний раз была в спортзале, то даже не хочется отвечать, чтобы не смущать людей, которые придерживаются ЗОЖ. Абонемент в фитнес-зал был самой бесполезной тратой денег в моей жизни, потому что я там не была ни разу. Физических нагрузок, которые позволяют оставаться в форме, мне хватает на сцене и на съемках.
Например, после спектакля «ГРОЗАГРОЗА» я выматываюсь физически и эмоционально так, что буквально собираю себя потом по частям. У меня есть одна особенность, от которой не могу избавиться. Я дико волнуюсь перед каждым спектаклем, извожу себя. Нет такого, чтобы перед той же «Солнечной линией» я лениво посмотрела на часы, зевнула: «Что там у нас? Семь ноль две? Еще немного вздремну и пойду на сцену». Нет, я всегда на грани взрыва. Поэтому стала думать, как бы снизить этот накал. Перед каждым спектаклем занимаюсь дыхательной гимнастикой Стрельниковой. Можно не верить этому, но когда у тебя прочищаются дыхательные каналы, на сцену выходишь уже в другом энергетическом состоянии.
— В кино, наверное, попроще, ведь там есть дубли, возможность переснять неудачные попытки?
— Думаю, что там еще сложнее. Другой вопрос, что в нашем кино адреналин иногда вырабатывается тогда, когда не нужен. У нас, к сожалению, часто бывает на авось. Знаю, что по сценарию в меня сейчас будут стрелять. Задаю вопрос: «А что в меня полетит?» Пожимают плечами: «Посмотрим, предположительно должна вылететь восковая пробка…» Или взрыв. Какой он будет силы? А щас посмотрим! Помню, как на съемках «Битвы за Севастополь» на меня летела многотонная пушка, которая остановилась на расстоянии вытянутой руки. У нас всё на таком серьезном экстриме почему-то. Вот, например, снимаемся в сериале «Зулейха открывает глаза».
Река Кама, самое широкое ее место, глубина 30 метров. Температура воздуха +12, температура воды такая же. Я должна нырнуть в воду и красиво, с удовольствием проплыть от одной баржи до другой. А я еще тот пловец! Меня консультирует каскадер Никита, с которым мы уже много работали, он со мной делал в кино все виды смерти, которые только существуют, но нырять будем впервые. Солнца нет, я в трусах и в майке, собираюсь прыгать в воду.
Никита мне говорит: «Если сейчас прыгнешь и почувствуешь, что у тебя останавливается сердце, подними руку вверх. Если чувствуешь, что тебя закрутило, поднимай руку вверх, водолазы на лодке недалеко, выручат. Если сводит ногу, поднимай руку, вытащим». Я логично спрашиваю: «Слушай, старик, а если у меня сведет руку? Что я поднимать должна?» Поржали с ним, и я поплыла. К счастью, спасателей подключать не пришлось, просто пару месяцев потом побаливали почки. Короче, красивые кадры в кино — это всегда экстрим. Поэтому, конечно, помимо всего прочего, у артиста должна быть какая-то фортуна, ангел-хранитель, и желательно не один.
— Лето выдалось для вас щедрым на премьеры. Кинофестиваль в Выборге открылся фильмом «Конец сезона», по Первому каналу показали сериал «Петербург. Любовь. До востребования». Это ведь ремейк знаменитого фильма «День счастья» с Баталовым?
— Я бы не проводила параллель с этой картиной, которую люблю и смотрела не раз. Мы снимали все же современную историю, безусловно, со схожей схемой отношений между главными героями, с любовным треугольником. Но, грубо говоря, это не ремейк «Титаника», когда точно понимаешь, откуда что скопировали. Хотя я понимаю, откуда взялось сравнение со старым советским фильмом, ведь режиссер Дмитрий Светозаров — это сын Иосифа Хейфица, снявшего «День счастья».
Мне повезло поработать с человеком, который пропитался кино еще с молоком матери. И то, что я получила главную роль в фильме у Светозарова, — везение, потому что он предан родному Питеру, ленинградской актерской школе и практически никогда не снимает московских артистов, недолюбливает их. Видимо, помогли мои псковские корни, приняли за свою. Самое приятное, что произошло после окончания съемок, когда Светозаров подошел ко мне и сказал: «А знаешь, не ожидал, что ты нормальная».
— То есть у него было предубеждение против вас? Пересильд умеет «включить звезду»?
— Надеюсь, что нет. Во всяком случае, я себя очень сильно контролирую. Это ведь не зависит от количества денег, ролей, от числа обложек — в какой момент может «сорвать крышу». Мне кажется, опасный слом происходит, когда перестаешь замечать людей вокруг себя. Например, заходишь в магазин возле дома за хлебом, а кассир, которая всегда пробивала тебе покупки, сидит с заплаканными глазами. А ты этого не замечаешь и начинаешь беситься из-за очереди. Вот это страшно, когда люди вокруг превращаются в функции.
Бывает, конечно, когда приходишь поужинать в кафе после тех же съемок, уставший или нервный, и начинаешь подгонять всех: «Давайте быстрее!» Вот в этот момент важно самому себе вовремя сказать: «Эй, притормози! Куда понесло?» — и постараться извиниться, перевести свои капризы в другую плоскость, поржать над собой. Мне нравится, что у нашего поколения входит в моду не быть пафосными. Знаю огромное количество продвинутых, умных людей, которые могут посмотреть на тебя так, что просто стыдно будет перед ними выпендриваться. Тот же Женя Миронов, та же Чулпан Хаматова или Марина Александрова. Они очень простые в общении.
— Но все же подозреваете, откуда берутся такие разговоры? Почему именитые режиссеры считают, что с вами будет сложно?
— Я не подозреваю, а знаю! Когда приезжаю на любой фестиваль, прихожу на тусовку, то сразу понимаю — кто, что, где и кому обо мне говорит. Можно книги писать: с кем я была, как себя вела, кто мне что подарил, как продвигал. Одна проблема: эта фантастика не имеет ко мне никакого отношения. Иногда я специально подхожу к этим людям, чтобы убедиться в том, что говорили обо мне, и по молчанию, которое тут же повисает в воздухе, понимаю — да, перемывали мои косточки.
Огромное количество раз я попадала в ситуации, когда люди, которые говорили про меня гадости, тут же подходили и начинали обниматься. Как я к этому отношусь? С иронией, мне всегда становится смешно. По сути, все это — безобидная болтовня, на которую я не хочу обращать внимание. Поэтому на тусовках я делаю все что угодно — пою, танцую, веселюсь до упаду, лишь бы не присоединяться к таким компаниям и не обсуждать кого-то другого.
Я, конечно, совсем не ангел, и есть люди, которые мне тоже не нравятся. Но я могу спокойно сказать им об этом в глаза при встрече. «Знаешь, Вася, прости, но ты — козел!» А люди, которые верят слухам обо мне, рано или поздно при личном общении сами смогут сделать вывод, какая я. Чтобы далеко не ходить за примером: Константин Худяков, с которым мы представляли в Выборге фильм «Конец сезона», признался, что перед этим не стал меня звать даже на пробы в сериал «Хождение по мукам», потому что ему про меня перед этим плохого наговорили. На что я сказала: «Ну вы все равно меня взяли, уже в другой фильм. Убедились, что я не такая уж сволочь, как говорят?» Но Константин Павлович переживал: «Как же так можно? Я потом этих людей увижу — я им скажу».
— Теперь я понимаю, почему вы до сих пор не снялись у Спилберга. Ему точно кто-то про вас гадостей наговорил!
— Слушайте, а ведь не исключено, что именно по этой причине… Надо подумать, кто же это мог быть. Не знаю, грешу пока на Миллу Йовович. (Смеется.) А если серьезно, совсем не переживаю по поводу того, что говорят за глаза, особенно о моей личной жизни. Это вообще та область, которая никого не должна волновать. А если хочется обсуждать мои роли, мою внешность, фигуру, мои наряды на красных дорожках — пожалуйста.
— Не страшно, что ваши дочки могут столкнуться со всем этим? Ваша старшая, Аня, уже сыграла несколько ролей в кино, выходила на сцену. Затягивает ее актерство?
— У нас уже и младшая — Маша — сниматься начала. У нее сейчас в фильме про Цоя у Алексея Учителя что-то около тридцати смен, боюсь, скоро она в свои шесть лет начнет семью кормить. Кино их с Аней потихоньку затягивает, при том что я все равно половину предложений отсекаю. Каждый раз для меня — это преодоление. Я никогда не прихожу к ним на площадку, не могу, они сами там работают, без меня. Переживаю очень сильно, знаю, наша профессия — дикий стресс, дикий, нагрузка нереальная. Кем они захотят потом стать в итоге — актрисами, врачами, учителями, — я не знаю. Но уверена, что они не смогут ничего понять, если сами не попробуют.
— Как думаете, сейчас в кино комфортнее по условиям в сравнении с временами, когда дебютировали вы сами?
— Мне повезло, я начала сниматься в хорошие времена, когда даже в сериалы пришли маститые режиссеры и большие артисты. Например, «Участок» стал для меня картиной, на которой я познакомилась и подружилась почти со всеми знаменитыми артистами нашей страны. Золотухин, Васильева, Семина, Русланова, Добровольская, Безруков, Деревянко, Розанова, Рахманова… Легче назвать тех, кто там не снимался.
Конечно, уникальный случай, когда вместе были собраны не просто звезды, но и все поколения. А мне выпала счастливая карта, что я вообще попала в проект. Перед этим уехала в Псков на каникулы, совершенно без денег, и думала, стоит ли мне возвращаться в Москву, учиться дальше. Прикидывала уже, в какой ресторан пойду устраиваться певицей, когда позвонили и позвали в «Участок». А я сказала, что не смогу сниматься, потому что нет денег на дорогу до Москвы. И мне пришел перевод…
— Зато сразу показали деловой подход: утром — деньги, вечером — Пересильд на съемках.
— Тогда это была необходимость, мне действительно не на что было купить билет. Но я такой человек по натуре, что деньги меня интересуют в последнюю очередь. Даже не знаю, сколько мне платят, этим занимается мой директор Наташа. Безусловно, совсем без денег жить невозможно, у меня были такие периоды, я знаю, как это трудно. Для художника всегда унижение, когда ты должен соглашаться на то, чего ты не хочешь, но у тебя нет выбора. Без денег нет свободы. Но я боюсь, что с большими деньгами ее тоже нет. Поэтому «середнячок» меня как раз устраивает: делаю, что хочу, работаю там, где хочу.
У меня нет желтых бриллиантов, но мне они и не нужны. Каждый должен осуществлять свою мечту, в этом смысл жизни. Вот корову себе хочу на дачу, но травы ей на нашем участке хватит на один день. Собаку хочу — большую, немецкую овчарку, а не могу. Понимаю, что для моей квартиры это невозможно, места не хватит. Придется или кого-то выгонять, или самой уходить с собакой. (Смеется.)
— Поэтому на фестивалях вашего благотворительного фонда «Галчонок» часто бывают собаки, с которыми могут играть дети? 24 августа в саду «Эрмитаж» пройдет очередной «Галафест». Чем будете удивлять в этом году?
— Мы с фондом наконец вышли на тот этап, когда поняли, что очень хочется менять наше общество. Не просто собирать деньги на курсы реабилитации, а улучшать качество жизни детей с особенностями, чтобы они могли полноценно дружить, общаться. Чтобы они стали свободными хоть в чем-то. Вот мы сейчас много говорим — свобода, все хотят свободы. А это широкое понятие, куда входит любовь, творчество, реализация. Но у наших детей такого слова даже в лексиконе нет. Они не свободны от всего, от каждой детали, даже от своих родителей. Поэтому нам очень хочется, чтобы «Галафест», помимо привычных развлечений, помог подопечным фонда сделать первый шаг к свободе.
Мы взяли за основу принцип теории Гарднера, который говорит о том, что есть семь типов интеллекта по принципу восприятия информации. Грубо говоря, кто-то визуально, кто-то акустически, кто-то через прикосновения, кто-то через логику получает гораздо больше информации. Таких способов существует семь. На «Галафесте» будет семь разных зон: где-то танцевальный мастер-класс, где-то сказки будут читать, а где-то показывать. В свободной лаунж-зоне будет кинетический песок, для тактильного восприятия. Плюс игры, мастер-классы, концерты, танцы, песни. Как всегда, весь день в «Эрмитаже» вместе с подопечными фонда и гостями «Галафеста» проведут Марина Александрова, Тимур Родригез, Лена Николаева, Олег Савцов, Женя Дмитриева, Кристина Асмус, Полина Пахомова, группа «Фрукты».
— Скажите, а в общении со своими детьми вы какая? Какая роль вам ближе — строгая мама, добрая?
— Мне очень не нравятся выражения типа «наконец-то сегодня вечером я поработаю мамой». Роль мамы мне тоже как-то не очень… Роли в любом случае играют, а с детьми как раз меньше всего нужно кого-то изображать. С ними можно быть только искренними. Плохо тебе, больно — так и говори: «Мне плохо». Если весело и хочется поржать во весь голос, то ржи. Мне периодически дети делают из-за этого замечания, особенно Аня: «Ма-а-а, ну ты опять?» А я не хочу быть с ними фальшивой. Если хочу зацеловать детей с пяток до ушей, то сделаю это и не буду стесняться своих эмоций.
Иногда мы меняемся с ними местами. Например, недавно на отдыхе в Греции у нас был челлендж «Мама 24 часа говорит ДА». Правда, перед этим я предупредила, что это не касается вопросов здоровья и безопасности. То есть я не скажу «да», если кто-то соберется прыгнуть со скалы или выйдет на солнце без защитного крема. Но все остальное можно: на весь день в Ираклион — да, чипсы — да, поиграть в телефон — да. Так как обе дочки у меня креативные, то они не упустили возможности поиздеваться над матерью. Маша сказала: «Так, иди и возьми мне на ресепшене детскую коляску, я пешком по Ираклиону не пойду». Я говорю: «Какая коляска?! Ничего, что ты уже как корова?» Она мне: «Маааам, я чего-то не поняла… А где «да»?»
В принципе, коляска нам потом и пригодилась, потому что мы ее использовали как телегу для покупок. Разорили меня по полной. Скупили все, что попадалось на глаза: лизунов, слаймы, пистолеты, всякую ерунду. Я еле-еле дожила до конца этого дня, в ночи, когда они улеглись, открыла бутылку просекко и отметила окончание челленджа. Нет, я им потом для сравнения предлагала другой, чтобы они почувствовали разницу: «Мама 24 часа говорит НЕТ». На любую просьбу — сразу «Нет!». Отказались, сказали: «Хитренькая какая!» (Задумывается.) Знаете что?.. А устрою я себе, пожалуй, в честь юбилея маленький челлендж «Мама сама себе говорит ДА» — и куплю собаку. Мечты должны сбываться! Хотя бы в день рождения…
0
25.00
