ТОП 10 лучших статей российской прессы за
June 21, 2022

— И о чем вы пели?

— О своих детях. Я представляла, что, конечно, рано или поздно меня не станет, но я буду всегда молиться за них. Если другой мир существует, постараюсь их оберегать точно так же, как это делаю здесь, на земле.
Дети — источник моей радости, гордости и бесконечных переживаний. Я за них все время волнуюсь, как все матери — за своих. Это такой крик души всех матерей. Когда снимали мой трек, как стою у телефона, но связи нет, а снимали его очень долго, я обрыдалась. Вышла из студии абсолютно без сил. Это такой стресс, ведь чтобы заплакать в кадре, мне нужно душу разбередить. Я все через себя пропускаю.
— Когда смотрела этот клип, понимала, что у вас очень тонкий и чувствительный сын Артемий, который все это придумал. У вас вообще все дети — и он, и Шена, и Арсений — очень глубокие. Как вы их воспитывали?
— Однажды маленький Сенька сказал:
— Вы не умеете детей воспитывать.
Я говорю:
— Ну почему же, вот я смотрю на вас, вы все у меня, по-моему, очень даже ничего получились.
Он в ответ:
— Допустим, тебе с нами просто повезло...
Так что, считайте, мне просто с ними повезло. Понятно, что мы их воспитывали, но и доля везения в этом есть. Генетика, с чем человек рождается, — это некая данность. Родители должны способствовать развитию всего самого лучшего, заложенного в ребенке, и гасить отрицательные качества, которые есть в каждом из нас.
Дети не могут существовать в каком-то изолированном, придуманном мире, они должны погружаться в жизнь семьи. Быть в контакте не только с мамой и папой, но и с бабушками, дедушками. Видеть, как родители заботятся о старшем поколении. Мои дети застали еще свою прабабушку Валю и очень активно общались с ней. И мне кажется, это огромный вклад в воспитание — чувство семьи, преемственность поколений, ощущение ответственности, которая ложится на тебя как на молодого и сильного, осознание, что ты следующий, что должен чего-то добиться, чтобы принять эту эстафетную палочку.
Они видели, что когда бабушке было девяносто пять лет, мы ей делали одну сложнейшую операцию за бешеные деньги, через год — вторую, потом третью. Потом сделали ей хороший ремонт и отправили домой в Аткарск, потому что она хотела жить только там.
Кто-то скажет: «Сумасшедшие!» У меня есть знакомые, у бабушки которых в этом же возрасте случился перелом шейки бедра, оперировать ее не стали, посчитав нецелесообразным, и она умерла через месяц. А мы моей бабушке Вале подарили еще шесть прекрасных лет. До конца своих дней она не утратила интереса к жизни, играла с внуками в шахматы, рассматривала альбомы художников, интересовалась поэзией, знала всех актеров, в том числе и молодых...
У всех разное представление о жизни. Кто-то скажет — все эти траты на бабушку лишние. А мы даже не обсуждали их, делали все по полной. Если вопрос касается здоровья мамы, у нас такой же подход: у нее всегда все самое лучшее. И я рада, что моя работа это позволяет. Я не коллекционирую бриллианты, антиквариат или картины, но могу помогать своим близким. И знаю точно, что это пример для моих детей. Мне не надо усаживать их перед собой и читать лекцию: «Вы знаете, о старших нужно заботиться». Бесполезно болтать, если сам так не делаешь. Поэтому я очень надеюсь, что зерно сострадания и желания помочь ближнему в них посеяно и проросло. У меня оно от родителей, а у них от их родителей. Все передается из поколения в поколение. Это самая сильная связь.
— Несомненно важно, какой род за тобой стоит. Моих бабушек и дедов уже нет, но я ощущаю их присутствие.
— Я тоже. И с годами ощущение рода, ощущение незримого присутствия предков, которые за тобой стоят, все ярче.
Я лет с десяти стала интересоваться генеалогическим древом. И как-то, через много лет, в рамках одной из передач отправилась в Саратовскую область раскапывать мою родословную. Со стороны отца многое туманно. Анастасия Васильевна, папина мама, была сиротой при живых родителях. Их раскулачили и отправили на Дальний Восток, а она осталась в Аткарске. Все документы были потеряны, и ту линию мы исследовать не можем. А вот мой прадедушка по отцу Тимофей Спиридонович Перфилов был портным...
Мои прадеды и прапрадеды по маминой линии носили фамилию Качановы и были переселенцами с Украины. В Саратовскую область переехало целое украинское село и поселилось в деревне Колокольцовка. Мои прапрадеды служили у помещика, и он очень хорошо к ним относился, особенно выделял прадеда, Дмитрия Прокофьевича, который был у него кассиром. И когда во время революции 1905 года крестьяне громили поместье и случился пожар, прадед спас векселя, деньги и драгоценности. А потом все вернул, хотя мог спокойно списать на пожар, и за честность его отблагодарили.
Качановы были людьми простого происхождения, но стремились к знаниям. Прабабушка Лидия родила одиннадцать детей, и они разъехались по всей стране, получили хорошее образование и многого добились. По этой линии образовалась целая династия железнодорожников. Сама прабабушка, хотя и не получила академического образования, была очень начитанным человеком, хорошо знала историю и литературу. Мне было пять лет, когда она умерла, помню, что до последнего дня смотрела все постановки по телевидению, знала, что происходит в столичных театрах, всех режиссеров и больше всего обожала Георгия Товстоногова.
В конце жизни прабабушка поселилась со своей дочерью, моей бабушкой Валей. И я помню, что к ней все относились с огромным уважением. Так же, как и к моей бабушке, которая прожила больше ста лет. Ее не считали какой-то ненужной старухой, которая болтается под ногами, как это часто бывает, к ней относились с огромным уважением и любовью.
Но и прабабушка Лида, и бабушка Валя общались со всеми деликатно и с любовью. Они были дипломатами, и моей маме это передалось. Совсем недавно мы праздновали ее день рождения, и за столом Юрий Федорович Маликов решил прочесть стихи Андрея Дементьева. Я не воспроизведу их точно, это наставление старикам о том, как надо жить: не брюзжать, не докучать детям, не создавать им проблемы, с пониманием относиться к тому, что у другого поколения другая реальность. Моя бабушка никогда не говорила, мол, в наше время люди были лучше, музыка талантливее, а книги интереснее. Она обожала молодых, умных, интересных людей. Так же, как и моя мама. Большинство подружек моложе ее.
— Думаю, у вашей мамы прекрасные отношения с внуками. Она же смотрит клипы Артемия, слушает музыку Шены, интересуется биткоинами, которыми занимается Арсений?
— Конечно, ей все интересно. Понятно, что про биткоины знает поверхностно, но старается вникнуть. Впрочем, как и я. Мне сейчас подарили книжку, называется «Блокчейн для бабушки за 60 минут», в общем, это книга для чайников. А еще меня просвещает Арсений, он часами может рассказывать про это все.
— Получается, только Арсений в вашей семье не занимается творчеством? Как вышло, что самый музыкальный из ваших детей вдруг свернул с этого пути? Его же как только ни называли — и юным Кисиным, и даже юным Моцартом...
— Если бы этот юный Моцарт посвящал время только музыке, я такому повороту сильно удивилась бы. Но чуть ли не с младенчества он поражал всех недюжинной сообразительностью и желанием строить свой бизнес. К тому же музыка и математика ближе, чем кажется. Это не противоположные, а связанные вещи.
Кстати, у многих моих родных отлично развиты и музыкальные, и математические способности. Мало кто знает, но моя мама окончила один курс физико-математического института, и только потом ушла в музыкальное училище. Все были в шоке — высшее образование променять на среднеспециальное! Потом, правда, поступила в консерваторию, но удлинила себе путь к диплому вуза. Наша родственница Аллочка, которая сейчас живет с мамой, физик-электронщик, много лет работала в вычислительном институте. А еще она окончила музыкальное училище и по второму образованию дирижер-хоровик, параллельно занималась какими-то ансамблями. У меня тоже все прекрасно складывалось и с музыкой, и с математикой. Физика и лирика в нашей семье связаны неразрывно. И это тоже отличительная особенность нашей генетики. Арсения эта история не миновала.
— С Артемием и Шеной вы коллеги. Какие ощущения? Мне кажется, прекрасно, когда родители и дети разговаривают на одном языке и профессионально находятся на одной территории.
— Мне интересно их мнение, я всегда с радостью с ними советуюсь, мне важен взгляд молодой, свежий, незамыленный. Ведь не могу знать всю музыку на свете, особенно современную, и они в этой части могут многое подсказать. Дети тоже интересуются моим профессиональным мнением, я же прошла длинную дорогу, а они только в начале этого пути.
— Я помню, как вы начинали. Появились в конце восьмидесятых на программе «Шире круг», и вас представляли как Аллу Перфилову, студентку Гнесинки из Саратова.
— Именно так и было. По телевизору показали один разочек, и все. Но для меня это казалось огромным событием!
Помню, отправили к какому-то саратовскому дизайнеру, чтобы подобрать наряд. Одеться на выступление, да и вообще одеться в те времена было каким-то неслыханным аттракционом. И я стала счастливой обладательницей модного наряда, который мне потом лет двадцать или тридцать казался диким: гигантские плечи, верх в цветочек, брюки в цветочек... Но теперь все возвращается. А какой у меня был макияж! Жуткие стрелки и голубые тени на все веко. Тогда считалось, чем ярче, тем лучше.
На свои первые летние каникулы из Москвы в Аткарск я вернулась дико модной. Экстремально короткая стрижка — ежик всего в один сантиметр. Щеголяла в кофте защитного цвета с хомутом впереди и белых стеганых штанах, которые меня совершенно не красили, ведь худенькой я тогда не была. А на следующие каникулы приехала в черном индийском хлопчатобумажном платье до середины икры, вот оно действительно выглядело лаконично и стильно. Еще у меня были узкие солнцезащитные очки с красными стеклами — их кто-то принес и продал из-под полы в общежитии, а я урвала. Всегда хотела быть модной.
Поступило предложение от местного фотографа посниматься. Помню, я крашусь у зеркала, а мама так спокойно и как бы издалека говорит:
— Может, ты не будешь такие стрелки делать?
Я отвечаю:
— Мама, буду. Сейчас все так носят.
Она вздохнула:
— Ну хорошо.
Когда недавно на глаза попались те фотографии, они вызвали у меня дикий хохот, я подумала: «А мама-то была права».
— Чем еще поражали, кроме внешнего образа? Как вы, начинающая певица, подбирали репертуар?
— Сначала я перепевала все, что уже было для кого-то написано. А потом мой педагог Гелена Марцелиевна Великанова снабдила меня номерами телефонов разных очень известных на тот момент композиторов, и я начала всех по списку обзванивать. Представлялась, говорила, что звоню от Гелены Марцелиевны и уточняла: «Не могла бы я к вам подъехать? Может быть, у вас для меня что-нибудь найдется?»
Композиторы не горели желанием видеть студентку, и в итоге я встретилась только с двумя. Один из них Алексей Рыбников. Тогда уже гремели его «Юнона и Авось», «Звезда и смерть Хоакина Мурьеты». Он пригласил меня домой, в старый дом в районе Арбата. Квартира была скромной, хозяин тоже. Со мной пришел пианист, он аккомпанировал на рояле, я что-то пела. Рыбников был очень любезен, но новой песни мне от него не досталось...
Еще я дозвонилась Владимиру Газаряну, он тут же назначил встречу. Принял меня восторженно, подарил песню «Приходи, любовь». Записали мы ее фирменно. И он сказал: «Ее надо на «Песню года». Не знаю, что Газарян предпринял, но мы каким-то образом оказались на «Песне-89».
Программу снимали в «Останкино» каждые три месяца, а в финале готовился итоговый выпуск. Я училась на пятом курсе Гнесинского института. Мама моей однокурсницы сшила мне для выступления брючный костюм с люрексом. Причесывалась и красилась я сама. Получилось так себе, если честно. И, кстати, в итоговый выпуск я не попала, да и не должна была, так как в финале выступали, как правило, только большие звезды.
— Вы учились у Иосифа Кобзона, возможно, не только Великанова, но и он помогал найти своих композиторов, которые писали бы вам песни?
— Нет, в то время перепевать чьи-то песни было нормально. Сам Кобзон так делал. Например «День Победы» исполняли и он, и Лещенко, и Магомаев, и Пьеха, и оперный певец Сметанников.
По кругу ходили самые разные песни. Классика была живой в прямом смысле этого слова: если, например, выдающийся композитор написал достойное произведение, его можно было петь всем. И поэтому над репертуаром особо никто с нами не работал... Кроме Гелены Марцелиевны, которая всегда понимала, как важно иметь только свои, уникальные песни. Меня она очень любила и, помню, расстраивалась, когда стали выходить первые мои песни. Аристократично низким голосом говорила: «Алонька, детонька, я знаю, вы способны на такое! Но это не ваше!» Она даже резкой могла быть: «Вас это дешевит!»
Не знаю, кем она меня видела, но поп-репертуар ей претил абсолютно. Хотя тогда вышли и английские песни, и романсы. Но несмотря на критику Великанова пригласила меня участвовать в своем, как оказалось, последнем вечере в концертном зале «Россия». Для меня это было очень почетно.
— Вас педагоги выделяли и после окончания учебы даже приглашали сотрудничать. С тем же Кобзоном вы многократно дуэтом исполняли «Ноктюрн». Не со всеми своими учениками он пел дуэтом. Видимо, вами гордился?
— Я не помню какого-то особенного к себе расположения, Иосиф Давыдович ко всем относился одинаково. Был очень сдержанным в общении, и мы его побаивались, хотя не давал для этого ни малейшего повода. Но давил своим авторитетом, что ли. Вот он появлялся — и для меня это был человек-глыба, я трепетала. Это ощущение не пропало до самого последнего нашего совместного концерта, всегда чувствовала себя студенткой. И когда я пела, а он сидел в зале, казалось, будто сдаю экзамен. Хотя тогда мы уже сто лет дружили семьями и ощущали себя родными.
— Каким он был в обычной жизни?
— Прекрасным отцом, дедушкой и мужем. И это не формальная фраза, вокруг него строилась вся семья. Он жил для всех. И не только для своей семьи, но и для друзей, и для тех, кого толком и не знал.
Помню наши коллективные занятия в Гнесинке с Иосифом Давыдовичем. На них он с каждым студентом работал в присутствии всей группы, что было для нас очень полезно. Занятия проходили в полуподвальном помещении. Мы заходили в кабинет, а рядом со входом всегда стояли какие-то взрослые мужчины. Если зима, то в пыжиковых шапках и пальто, если осень или весна — в шляпах и плащах. Толпы просителей! Приходили какие-то композиторы, не всегда известные, какие-то авторы, приносили ему свои клавиры, песни, стихи.
Занятия у нас шли по многу часов, и мы видели, что люди идут и идут, и никогда не заканчиваются. А в открытый дипломат Иосифа Давыдовича, стоявший на столе, погружались какие-то бумаги. Он был безотказным.
Сейчас, когда его не стало, мы часто беседуем с Нелличкой, и она говорит: «Я только теперь понимаю, с какой глыбой жила. Даже не знала, какому множеству людей он помог. Многое совершалось на моих глазах, но это была верхушка айсберга».
Кобзон родился, чтобы жить для других. Помните его поход в «Норд-Ост»? Перед ним слабели даже террористы! Они мелкие люди. А он глыба, он своим авторитетом, да просто одним своим внешним видом сразу же мог заставить отступить кого угодно.
Мне кажется, Кобзон никого и ничего не боялся. Одним из первых побывал в Чернобыле, в Афганистане и во всех горячих точках. Летал всюду, не жалел себя. В Сибири выступал на открытой площадке на морозе, в минус двадцать пять или тридцать градусов. Алик Евсюков, его блистательный бессменный пианист, играл, и я не понимаю, как у него вообще шевелились пальцы. А Иосиф Давыдович пел два часа. Закончилось все воспалением легких и больницей. Не знаю, зачем это было нужно, но он не отступал даже в такие моменты, ведь собрались зрители.
Подобных личностей на эстраде не было и нет. Когда Кобзона не стало, все сразу попытались на его место кого-то «назначить». Но не вышло, не тот масштаб. Даже то, как он говорил, строил фразы, его интонация — это неповторимо. Когда Иосиф Давыдович что-то рассказывал, я и другие люди слушали завороженно...
Я ему безумно благодарна за многое, но особенно за поддержку в Юрмале в 1987 году, когда была еще совсем юной. Я проиграла в конкурсе, а метила только на первое место. Даже два спецприза — зрительских симпатий и самой молодой участнице, а еще виниловый проигрыватель в подарок меня не утешили.
Я восприняла это как поражение, рыдала трое суток, не отрываясь от подушки. И в тот день, когда объявляли результаты, мне передали гигантский букет красных роз от Кобзона. Он как будто утешал и одобрял: девочка, ни о чем не горюй, все еще будет.
— И оказался прав, впереди было много побед. Одна из первых и самых громких — в 1992 году на «Утренней звезде». Тридцать лет назад вы стали известной. Что ощущали, когда вас вдруг стали узнавать?
— Этот конкурс начался осенью, проходил в несколько туров и закончился весной. Помню, как вышла в магазин. Мы жили в районе Таганки, я шла через небольшую площадь с рыночком. Воскресенье, народу много, и вдруг слышу: «Смотри, Валерия, Валерия!» И вокруг меня суета.
Люди забегали, кто-то бросился ко мне... Я была настолько к этому не готова, настолько ошарашена, что совершенно не понимала, как себя вести. Не помню, чтобы ко мне подходили за автографом, просто какая-то шумиха и беготня, какие-то ребята, какие-то женщины окружили и громко начали разговаривать, причем между собой: «Смотрите, смотрите!»
Я тихонечко стала отступать, а потом как рванула! Так быстро, наверное, никогда раньше не бегала. Я испугалась. Не знала, как с этим совладать, что с таким делают-то вообще? Как себя вести в этот момент? Не радовалась: «Ура, меня узнали! Я такая звезда! Ха!» Когда добежала домой, услышала: «Все, больше никуда одна не пойдешь!» Так закончилась моя свобода. Меня везде сопровождал мой бывший муж, у которого уже тогда была охрана.
— Когда известность тяготила вас особенно сильно?
— В целом она приятна, но был момент, когда хотелось спрятаться так, чтобы никто не нашел и не узнал. В период развода известность мешала. Мне нужно было скрываться, а это казалось невозможным. Пришлось маскироваться и носить парик.
В Аткарске, где пряталась с детьми, старалась гулять, только когда стемнеет. Если меня кто-то видел, чувствовала себя неловко. Допустим, сегодня по телевизору показывают, съемки же проходят заранее, а я тут же груженая сумками с рынка иду.
Мне приходилось выживать, и это не смущало, я принимала любые сложности. Но не хотелось давать пищу для лишних разговоров.
Больше всего тяготила узнаваемость, когда приезжала в Москву для решения каких-то вопросов. Однажды нужно было встретиться с Кобзоном, и он сказал:
— Подъезжай в три часа дня.
Уже собиралась попрощаться, но вдруг испугалась, что он меня не узнает, и почти прокричала в трубку:
— Иосиф Давыдович, хочу вас предупредить, я буду в парике!
— Я тоже, — ответил Кобзон.
Тогда я носила странный рыжий парик. Выглядело это непривычно, а летом еще и обременительно из-за жары. Но зато казалось, что меня никто не узнает, и мне это нравилось. Я и сейчас понимаю, что если бы ко мне вдруг перестали подходить люди и задавать вечный вопрос: «Ой, а вы Валерия?» — сильно не переживала бы.
Я, наверное, какой-то неправильный артист. Мне не страшно, если меня забудут. С пониманием отношусь к естественному ходу вещей: знаю, придет другое поколение, у которого появятся другие герои.
Скажем, когда у нас начала преподавать Гелена Марцелиевна, я вообще не представляла, кто она. А ведь в шестидесятых Великанова была звездой, пела на стадионах, конная милиция стояла в оцеплении. У нее тогда была бешеная популярность, а уже в 1985 году у нас, ее студентов, появились другие кумиры. Осознавая это, я нормально отношусь к естественному ходу времени и понимаю, что меня забудут, это закон жизни.
— Скажите, а какие законы шоу-бизнеса существуют? Правда ли, что в любые времена эстрада, как и театр, — террариум единомышленников?
— На эстраде высокая концентрация очень амбициозных людей, которые воспринимают других как конкурентов, хотя по факту у каждого свое творческое лицо. Мне кажется, всем найдется место под солнцем, я ни с кем никогда не конкурирую.
У каждого есть периоды взлетов и падений, а жизнь движется по синусоиде. Пока у одного спад, и он сидит в студии, у другого выходит удачный альбом, и он в топе. А потом снова все меняется. Те, кто в профессии, это прекрасно понимают.
Так что мне кажется сильно преувеличенными разговоры про клубок целующихся змей. Иногда, конечно, случаются публичные скандалы, уровень агрессии порой зашкаливает. Если один что-то публично сказал, другой не промолчит. Например я мужа своего всегда останавливаю, но он не слушает. Ему кажется, что если вдруг меня задели, должен за меня кого-то порвать. Я же терпеть не могу скандалы, но судьба постоянно заводит в какие-то горячие точки моей жизни. Думаю, она не просто так меня закаляет и испытывает. Если бы я жила стерильной жизнью, не смогла бы петь.
— Какие в вашей жизни были горячие точки кроме той, про которую знает вся страна, когда бывший муж истязал вас?
— Были драматичные ситуации с детьми, у каждого свой сложный период, свои проблемы. И мне как матери приходилось делать выбор, принимать какие-то решения, с которыми моя душа была не согласна, а ум говорил, что по-другому никак...
Проходила я и массовый хейт, и публичные скандалы. Шлейф от одного из них тянется до сих пор. И меня, и Иосифа унижали после того, как муж во время пандемии сказал, что музыканты страдают, заступившись за менее популярных и обеспеченных коллег. До сих пор прилетают язвительные комментарии. Думаешь: ребята, мозг-то включите чуть-чуть. Вы понимаете, что у нас индустрия пострадала колоссально и была практически уничтожена? Представьте концертные залы, в которых работают сотни людей, простые техники, уборщики, гардеробщицы, и все они остались в одночасье без работы. Это не я одна концерт потеряла, это рядом со мной потеряли заработок сотни людей. А если брать в масштабах страны, представляете, сколько концертов перестали проводить, сколько музыкальных коллективов распустили, отправив людей на вольные хлеба? Я знаю вокалистов, ушедших в курьеры.
Для нас с Иосифом пауза не стала фатальной, мы в шоу-бизнесе давно, уже заработали подушку безопасности и на какое-то время могли безболезненно сделать паузу, а у кого-то этой подушки не оказалось. Мы это понимали и не распустили коллектив. Платили зарплату из своих денег, ведь у людей дети и семьи. А многие музыканты в других коллективах остались без средств к существованию.
Именно поэтому муж сказал: «Ребята, понимаете, это колоссальные проблемы!» И за правду получил: «Семья нытиков! Вот вам на хлебушек, вот на сосиски!» Но даже если бы Иосиф знал о такой реакции, он снова это сказал бы. Он всегда готов защитить тех, кто слабее. Так воспитан, он очень мужчина.
— У вашего мужа редкое имя. Мистика какая-то, но вы встретили двух Иосифов, которые сыграли важнейшую роль в вашей жизни.
— Да, удивительное совпадение. Мы часто шутили, что у меня два судьбоносных Иосифа.
— Скажите, когда вы встретили второго, сразу ощутили, что он ваш человек?
— Нет, но я его сразу оценила. Очень не люблю людей, которые усложняют жизнь на ровном месте или нагоняют тумана. Мне от этого становится душно и плохо.
Иосиф Кобзон был конкретным и прозрачным, называл вещи своими именами. И мой Иосиф такой же. Он меня покорил тем, что очень понятный. Хорошо помню первую встречу и свое впечатление после нее, я подумала: «Ну надо же, как человек все ясно излагает». Я же привыкла, что раньше у меня в отношениях была бесконечная муть, и мне приходилось вылавливать рыбку, то есть смыслы, в этой мутной воде.
Иногда я даже думаю, что мой Иосиф слишком откровенен. Он говорит, что думает. Может, и не стоит... Хотя в семейной жизни это прекрасно. Трудно представить, что когда-то я жила по-другому.
— Наш журнал выходит в июне, и это для вас очень важный месяц. Пятого июня в 2003 году вы вернулись на сцену после довольно долгого для певицы перерыва в полтора года. А ровно через год, тоже пятого июня, состоялась ваша свадьба с Иосифом Пригожиным. Какое событие мощнее по ощущениям?
— Возвращение на сцену, это было совершенно невероятно!
К тому моменту у нас с Виктором Дробышем уже был практически готов альбом «Страна любви», и народ уже знал и успел полюбить песню из него «Была любовь». Я вышла на сцену «Олимпийского», начала ее петь, и весь зал подхватил вместе со мной. Просто до мурашек! Что-то невероятное, невозможное.
Я не могла поверить, что это опять случилось в моей жизни, потому что внутренне уже попрощалась со сценой. Перерыв казался мне катастрофически огромным. Соскучилась по эмоциям, которые может дать только общение со зрителем. Наверное, поэтому так остро воспринимала все происходящее. Плюс ко всему мое возвращение на сцену сопровождалось еще и началом отношений. Любовь, романтика! Фантастический, самый счастливый, просто нереальный период в жизни...
И я помню, что ровно через год, перед свадьбой, ситуация была уже другой. Потому что кинулась в работу и весь год как шальная выступала. Мне нужно было заработать на квартиру.
Иосиф говорил:
— Давай я тебе ее куплю.
А я отвечала:
— Нет, милый, так не пойдет! Буду зарабатывать сама.
Не хотела, чтобы меня кто-то посмел упрекать, будто Иосиф в чем-то помог. Я же не знала, как станут складываться отношения, это было самое начало. Так что брала все концерты, какие могла, и домой почти не заезжала. В декабре отработала шестьдесят четыре концерта вживую, по-другому не могу. Сейчас мне это кажется невозможным. Дышать была не в состоянии, держалась на одном энтузиазме и ощущении полета: я, изголодавшаяся, свободная, не в рабстве и работаю на себя...
Но за тот год, конечно, устала. Следующая премия МУЗ-ТВ прошла накануне свадьбы, а это тоже дикая нагрузка. Помню, что в день регистрации уже ничего не хотела. Сидела думала: «Может быть, ну ее, эту свадьбу? Мне бы полежать, поспать».
А еще все на нервах: бегают, кругом суета, какие-то корреспонденты, которых Иосиф пригласил... Я, конечно, злилась на него за это. И гости почему-то не могли прийти вовремя, постоянно все появлялись, появлялись, а я как Ванька-встанька — села, встала, села, встала, села, встала... Даже перекусить не успевала. Правда ближе к концу, когда часть гостей распрощалась, я поела и меня отпустило.
Честно говоря, сама церемония не являлась принципиальным вопросом, но мы решили: празднику быть, потому что ни у Иосифа, ни у меня свадьбы как таковой до этого и не было.
— Как так получилось, ведь это уже третье ваше замужество?
— Когда я первый раз выходила замуж в Аткарске, мне было девятнадцать лет, мы посидели у родителей дома, даже друзей не звали, и разошлись. Но я сама придумала такую жизнь, это же мне срочно замуж захотелось.
Вторая свадьба была очень грустной. Расписывались мы в Аткарске тайно, в этот же день меняли мне имя с Аллы на Валерию. Домой после росписи шли разными дорогами, и когда пришли, посмотрели «В постели с врагом» с Джулией Робертс. Я проплакала всю картину от начала до конца, потому что уже были тревожные звоночки от моего благоверного. Все это — и разные дороги, и жуткий фильм — оказалось очень символично...
— Вы знаете, если бы в каком-то бульварном романе описали эту вашу странную свадьбу: пошли разными дорогами, смотрели «В постели с врагом», люди подумали бы, что это слишком искусственно и надуманно и такого в реальной жизни не может быть.
— А я просто рассказываю, как все было. Мой новоиспеченный муж пошел по центральной улице, потому что не знал других дорог и мог в моем городе идти только по прямой, а я добиралась какими-то потайными извилистыми тропами, через овраги и мосты. Вот так я шла. Как пошла, так и жила... И когда выходила за Иосифа, мне нужно было реабилитировать этот свадебный день. Поэтому решила, что как бы ни устала, третью свадьбу нужно отметить по-человечески.
— Многие артисты на вопросы о личной жизни отвечают, что счастье любит тишину. Вы всю жизнь это правило нарушали, то есть абсолютно не суеверны?
— Не суеверна. И когда молчала о личной жизни, я была несчастна... Так что все относительно. Говорить или нет, каждый решает сам. Я рассказываю о своей жизни откровенно. Так повелось еще и потому, что у меня муж разговорчивый. Если бы я молчала, он все за меня выложил бы. А я считаю, что лучше из первых уст — мы все-таки разные люди, и интерпретация была бы чуть-чуть другой.
— Какие самые счастливые моменты в жизни с Иосифом?
— Их много, они разновеликие, но тем не менее одинаково ценные. Концерт в Лондоне в Альберт-холле, когда мне аккомпанировал Королевский филармонический оркестр.
Тихие прогулки по Бургундии, куда мы уехали с Иосифом вдвоем. Останавливались в старинных средневековых замках, переоборудованных в отели, бродили по ресторанчикам, ходили на экскурсии по виноградникам. Это было безумно романтично!
Участие Иосифа в «Маске». Боже, это самое большое удивление в моей жизни! Вряд ли его что-то когда-нибудь сможет превзойти. Он же делал это даже не для себя, а в большей степени для меня. Скрывался, репетировал, мечтал поразить...
Милые прогулки в Москве. В свободные дни мы просто выходим и идем пешком много километров. Любим гулять по центру — идем себе и идем. Москва такая красивая, чистая.
Иногда я ловлю себя на мысли, что хожу по городу как турист, много фотографирую. Мне очень нравится, что у нас на исторических зданиях есть QR-коды. Ты наводишь на него телефон, открываешь информацию и читаешь — когда его построили, кто там жил, кто бывал, узнаешь подробности. Это интересно, удобно и избавляет от необходимости брать экскурсовода. Хотя и с ним тоже классно гулять. Иногда мы с друзьями заказываем экскурсию и куда-нибудь идем. И это совсем другой рассказ, очень художественный, яркий, эмоциональный, наполненный деталями. Даже сейчас, когда кажется, что немного ограничены в своих передвижениях в силу каких-то внешних обстоятельств, можно не горевать, а буквально у себя под носом найти множество прекрасного.
— Есть такое выражение: «Если жизнь дает вам лимоны, сделайте лимонад». Мне кажется, вы ловко с этим справляетесь.
— Я давно так живу. И благодарна всему, что дает мне жизнь. Не стоит унывать. Основываясь на собственном опыте и опыте моих предков, я понимаю: плохое когда-нибудь заканчивается.