Ли Джексон старается рассказывать об истории как о чем-то живом и захватывающем, представляя ее в будничной перспективе простых людей. На примере крупнейшего мегаполиса столицы XIX века историк Джексон показывает, как неконтролируемый рост больших городов на ранней стадии капитализма приводил к чудовищной антисанитарии.
— Закомплексованной она была, а вот со стерильностью все не так просто. Безупречная чистота имела место только на иллюстрациях, которые украшали коробки конфет: леди в роскошном платье, рядом — приятный джентльмен с ослепительно белой улыбкой. Но это полнейшая чушь.
— Огромной пропастью между идиллией и действительностью. Англичане викторианской эпохи и правда были одержимы идеей чистоты; они начищали до блеска столовое серебро и неустанно боролись с пылью. Но в то же время весь Лондон был покрыт слоем отвратительной черной субстанции. С вязким месивом из сажи, пыли, грязи и экскрементов на улицах приходилось мириться даже состоятельным горожанам. Иностранцы, приезжавшие в Лондон, недоумевали: как в таких условиях вообще можно существовать?
— Именно об этом повествует ваша книга „Грязный старый Лондон. Викторианская битва с антисанитарией“. Столица империи действительно была такой отвратительной, как вы ее описываете?
— К сожалению, да; это печальная история. Вероятно, хуже всего обстояло с воздухом. Город был окутан таким дымом, что никто из ныне живущих этого бы не вынес. Но жители Лондона сами были виноваты в таком положении дел. Они ни за что не хотели поступиться каминами, которые топились углем. Безусловно, печь с закрытой топкой тоже обеспечила бы тепло в их квартирах, но, конечно, открытый огонь создает куда больше уюта. К тому же многие считали, что запах горящего угля полезен для здоровья.
— Как это так?
— Видите ли, мы говорим о времени, когда теория немецкого медика Роберта Коха о болезнетворных бактериях еще не стала всеобщим достоянием. Люди продолжали верить, что болезни вызывают дурные запахи, а не микроскопические возбудители. Они думали, что уголь очищает воздух и успешно нейтрализует болезнетворные пары кала и мочи, поднимавшиеся из сточных ям под домами.
— Но ведь другие крупные города, например, Нью-Йорк или Париж, не сталкивались с такими шокирующими проблемами.
— Лондон тогда намного превосходил по размерам любой другой город мира и лидировал в вопросах „замусоривания“. Нью-Йорк, Париж и Берлин включились в эту гонку лишь несколькими десятилетиями позднее. Беда Лондона заключалась в том, что никто не отвечал за всеобщую проблему нечистот. Всем заправляли небольшие муниципальные общины, в которых друг с другом конкурировали успешные бизнесмены и церковники. Даже если у кого-то появлялись дельные мысли о том, как улучшить санитарные условия, до их реализации, вероятно, не доходило. О несговорчивости лондонцев можно судить уже по тому, что почти каждая улица была вымощена по-своему.
— Однако в какой-то момент Лондон все же сумел обзавестись системной канализации?
— Да, однако сам проект не отличался дальновидностью. Канализационные сооружения инженера Джозефа Базэлджета опять-таки ориентировались на веру в то, что переносчиками таких заболеваний, как тиф и холера, служат гнилостные запахи. Поэтому Базэлджет руководствовался принципом „с глаз долой — из сердца вон“. Сточные воды отводились из центра города и сбрасывались в реку выше по течению. В результате вонь стояла уже в другом месте.
— И тем не менее, похоже, в викторианском Лондоне сформировались зачатки экологического сознания. Вы пишете, что в городе динамично развивалась индустрия переработки отходов.
— В Лондоне и правда чуть ли не все использовалось повторно. Даже дохлых кошек спешно несли скорняку; больше всего ценились белые шкурки. Но самый массовый бизнес был связан с золой, которую скупали кирпичные заводы. Сложилось производство замкнутого цикла: чем больше делалось кирпичей, тем больше в городе строилось домов с каминами, зола из которых шла на новые кирпичи. Такой круговорот прервался лишь тогда, когда Лондон слишком разросся, и строительство замедлилось. Разумеется, за всем этим стояла отнюдь не забота об экологии, а нищета. Люди делали все, за что можно было получить деньги.
— Как обстояло с запахами в самих домах?
— У каждого дома имелась открытая выгребная яма глубиной два метра и шириной полтора, в которую экскременты попадали по кирпичной шахте. Как правило, она располагалась прямо рядом с домом и вычищалась раз в год или два - вручную. В квартирах должна была стоять адская вонь. Поэтому люди побогаче устраивали эту яму чуть поодаль, в саду. Несмотря на запахи, такая система работала вполне сносно. Однако потом получило распространение техническое новшество, которое все испортило.
— Почему?
— В XIX веке популярность получил ватерклозет. Плохо лишь то, что никто заранее не подумал, как быть с этой новинкой. Сантехники предлагали домовладельцам: „Давай я соединю твой туалет со старой выгребной ямой“. Но сама идея была неудачной. Существовавшая система не была приспособлена к такому количеству воды, которое сбрасывали ватерклозеты. Ямы постоянно переполнялись, экскременты вместе с нечистотами разносились по округе и ситуация с запахами только усугубилась. Поэтому можно сказать, что с появлением туалетов наступил хаос!
— Но в результате проблему все же решили?
— В какой-то момент родилась спасительная мысль подключить туалеты к системе канализации. Оборотная сторона медали: многие лондонцы приспособили оставшиеся не у дел выгребные ямы под мусор. Вот так вот. Зато сегодня они представляют немалую археологическую ценность.
— Правда ли, что в те времена люди не очень любили мыться?
— Не совсем. Разумеется, как только у них появлялась такая возможность, они шли в общественные бани, которые тогда как раз появились, чтобы принять согревающую ванну. Однако будни были более суровыми. Между четырьмя и семью часами утра у озера Серпентайн в Гайд-парке вы не встретили бы ни одной женщины. В это время своим утренним туалетом там занимались мужчины.
— И такая публичная демонстрация наготы не возбранялась?
— Отнюдь, ведь многие пруды устраивались прежде всего для того, чтобы простые люди могли помыться. Куда еще им было идти?
— Вы описываете Темзу как главную сточную канаву Лондона. Тогда как люди могли брать из нее воду?
— Все знали, что Темза играла печальную роль в распространении тифа и холеры. Но, как я уже говорил, люди еще не догадывались о существовании болезнетворных бактерий. Они брали воду из Темзы и ждали, пока дурно пахнущий осадок, считавшийся опасным для здоровья, опустится на дно бака. Когда вода становилась более-менее прозрачной, ее использовали.
— Вероятно, вкус у нее был просто ужасным.
— Что вы, эту воду не пили, ей только мылись. Люди были не настолько безумны. Пили они в основном спиртные напитки, пиво или джин. В большом почете была и родниковая вода, подобно тому, как сегодня мы покупаем минералку. Правда, в 1828 году разразился страшный скандал, когда выяснилось, что одна жадная до денег фирмочка поставлял богатым семьям питьевую воду, которую качала из Темзы.