День Победы неотделим в народном сознании от маршала Жукова. Совсем скоро очередная годовщина великого Дня, в канун которой мы снова увидим этого военачальника: в хронике, в документальном и художественном кино… Но наверняка за кадром опять останется вопрос, на который толком ответа страна так и не получила: за что же все-таки спустя 12 лет после Победы маршала свергли с кремлевского олимпа, лишив всех постов и отправив пенсионерствовать на дачу? «Огонек» в недавно рассекреченных архивах, похоже, такой ответ нашел.
Отставка маршала Жукова и последовавшая за ней фактическая ссылка многие десятилетия объясняется внешне убедительным и емким, но маловразумительным резоном: «за бонапартизм». Это официальное обвинение записали в партийные документы и «Краткий курс истории КПСС», в энциклопедии, откуда формулировка уже в нынешний электронный век перекочевала и в интернет. Многие продолжают так думать и сегодня, ведь историки не выдвинули иных особо мотивированных объяснений. А раз таковых нет (а их, к слову, и не могло быть по причине бдительно контролируемой властями архивной информации), приходилось шесть десятков лет обходиться хрущевской версией опалы и политической казни Маршала Победы: пытался поставить армию над партией; насаждал культ своей личности; раздувал собственную роль в Победе (список прегрешений велик, вплоть до обвинений в организации секретной школы диверсантов на две тысячи персон) — одним словом, бонапартизм.
Однако в наши дни архивы все же приоткрылись. И стало понятно: протоколы президиума ЦК и материалы к ним за 1955–1957 годы, когда Георгий Константинович работал на посту министра обороны, был кандидатом, а затем и полноправным членом президиума ЦК, рисуют иную траекторию последнего взлета и окончательного падения маршала.
Подготовленные в недрах Минобороны и Генштаба для Кремля документы, приказы, записки, проекты постановлений, инициативы, демарши и возражения говорят о том, что Жуков не просто воспринял антисталинский курс XX съезда как свое кровное дело и руководство к действию. Похоже, он твердо верил и был убежден, что именно он и являлся творцом, олицетворением и главным инструментом нового курса.
Архивное наследие маршала позволяет сделать вывод, что у него был свой план наступления на сталинизм и на сталинистов. Пик жуковской кратковременной попытки перестройки пришелся на лето 1957 года. Тогда в ходе (до сих пор во многом мутного) переворота были свергнуты с постов два бывших премьера (Маленков и Молотов) и первый вице-премьер Каганович. Едва не лишились должностей номинальный президент страны Ворошилов и действующий премьер Булганин. Победа была достигнута одним бескровным ударом, без единой жертвы и выстрела. КГБ, деморализованный антибериевскими чистками, такое организовать не смог бы. Только советская армия во главе с министром обороны стала если не организатором и вдохновителем, то, безусловно, главным исполнителем и гарантом победы над сталинскими динозаврами.
Охота на доносчиков
Что же Жуков требует взамен за такую блестящую операцию? Обращаемся к протоколам президиума. Здесь нас ждет первое открытие. Оказывается, уже с декабря 1956-го «под ковром» шла серьезная схватка маршала со сталинистами, которые саботировали реабилитацию генералов Павлова, Климовских, Григорьева и других. Все они были обвинены Сталиным в развале Западного фронта летом 1941 года и расстреляны. Жуков докладывает президиуму ЦК:
«По данным Генерального Штаба все осужденные с точки зрения отношения к исполнению своих обязанностей по службе характеризуются положительно. На основании изложенного приходим к выводу, что не было оснований для обвинения Павлова Г.Г., Климовских В.Е., Григорьева А.Т., Коробкова А.А. и Плич Н.А. в проявлении ими трусости, бездействия, нераспорядительности, в сознательном развале управления войсками и сдаче оружия противнику без боя. Считаем, что при таких обстоятельствах дело подлежит прекращению, а осужденные посмертной реабилитации» (меморандум № 0112907 от 30 декабря 1956 года).
Против выступил сталинский нарком, «первый маршал» Ворошилов: «Предлагаю обменяться мнениями по этому вопросу». Дело застопорилось. А вопрос ведь был принципиальным: он открывал шлюзы для реабилитации осужденных в годы войны. И Жуков в итоге добивается полного оправдания невинно казненных — Ворошилов больше не возражает.
Затем маршал делает беспрецедентный шаг и принимается за действующий генералитет. Точнее, за ту его часть, которая была замешана в репрессиях 1937 года и взошла к армейским вершинам на трупах своих начальников и сослуживцев.
Жуков вступает на начиненную минами замедленного действия территорию — до этого подобными исследованиями и проектами не занимался никто.
Да и союзников у него было не много. Разве что заместитель министра по военной науке маршал Александр Василевский.
Первым кейсом становится дело генерал-полковника Ивана Галицкого. Готовятся тщательно: по указанию Жукова, архивисты генштаба поднимают документы Главной военной прокуратуры. А 26 июня, в разгар исторического пленума ЦК КПСС, маршал подает в президиум ЦК КПСС пакет антисталинских документов.
В начале трехстраничного меморандума кажется, что речь идет о привычной к тому времени просьбе о дополнительной реабилитации: «Главной военной прокуратурой по жалобе гр-ки Аслановой М.С. произведена проверка обоснованности осуждения ее отца, бывшего начальника инженерных войск Московского военного округа бригвоенинженера Асланова Семена Ивановича. Установлено, что Асланов С.И. был необоснованно осужден 2 апреля 1938 г. Военной Коллегией Верховного Суда СССР к расстрелу за принадлежность к так называемому "военно-фашистскому заговору" и вредительство, в связи с чем 20 октября 1956 г. его дело Верховным Судом СССР прекращено и Асланов реабилитирован». Но Жуков идет дальше, и рассказывает, что родившийся в 1885 году в Гадрутском районе Нагорного Карабаха Семен Иванович Асланов был казнен на «основании клеветнических заявлений и показаний в органах НКВД бывшего начальника строительного отдела Московского военного округа, ныне начальника Военно-инженерной академии генерал-полковника инженерных войск Галицкого И.П.».
Ударение стоит на словах: «ныне начальника». Это — принципиально новое, беспрецедентное для армии и для страны в целом, развитие сюжета. До этого армия и партия представлялись невинными жертвами развязанного НКВД террора. Теперь же в роли подручных палачей и соучастников Жуков выводит представителя высшего генералитета. К тому же воспитателя целых поколений молодых советских офицеров.
В рядах партийной, советской и военной номенклатуры такой документальный поворот вызвал эффект ошеломляющий: а если такой прием перенести на все общество — на университеты, научные институты, творческие союзы, театры, фабрики и заводы, колхозы и электростанции? Если там начнется выяснение отношений и охота на оборотней в номенклатурных креслах? На всех тех, кто пришел к власти и кормушкам в 1937-м году? Ведь тогда в число потенциальных фигурантов попадет доброе большинство президиума ЦК и Центрального комитета.
А Жуков «жалит» документами, цитирует донос Галицкого начальнику особого отдела НКВД от 24 ноября 1937 г.: «В течение 3-х лет Аслановым ведется систематическая вредительская линия на срыв инженерных сборов. Сборы были очковтирательские и вредительские. Подготовка сапер была сорвана <…> Асланов относился к командирской подготовке враждебно…» На допросе в органах НКВД 28 февраля 1938 года Галицкий подтверждает факты, изложенные в своем заявлении, и дает дополнительные показания: «Будучи знаком с работой и практической деятельностью Асланова, как его помощник и заместитель, могу квалифицировать деятельность Асланова на всем протяжении совместной работы с ним как вредительско-подрывную работу Асланова в инженерных войсках МВО». В заключение своих показаний Галицкий подводит итог: «Все это вместе взятое показывает, что Асланов проводил свою вредительско-подрывную работу умышленно, в целях ослабления мощи РККА и нанесения материального ущерба государству».
Жуков предельно лаконичен и четок. Оперирует только архивными документами. Лишь в конце маршал — сам живой свидетель сталинского террора образца 1937-го года, оказавшийся на грани ареста в 1947-м и 1948-м годах — допускает эмоциональный оценочный пассаж: «Тщательное изучение материалов убедительно доказывает, что Галицкий из карьеристских целей ложно оклеветал Асланова, следствием чего честный человек был расстрелян, а он и по сей день пользуется благами жизни. Исключительная подлость, совершенная Галицким, не может быть прощена».
Жуков просит коллег по президиуму ЦК вынести генерал-полковнику суровый приговор: «Министерство обороны считает недопустимым дальнейшее пребывание Галицкого И.П. в должности начальника Академии и в кадрах Армии и вносит следующие предложения: За клевету, послужившую обвинением и расстрелом честного человека, освободить Галицкого И.П. от занимаемой должности, лишить воинского звания генерал-полковника инженерных войск и уволить из Армии, а также привлечь к партийной ответственности» (РГАНИ. Фонд 3. Опись 12. Дело 235. Листы 52–54).
Что было дальше? Президиум ЦК принимает предложения маршала! У той значительной и влиятельной части генералитета, которая пришла к власти на волне большого террора, от таких директивных решений высшего партийного органа должно было наступить состояние шока. Мы не знаем, как голосовали члены нового президиума ЦК. В духе единства и единодушия или с оговорками? Из подлинников этого протокола президиума ЦК изъяты листы с персональным голосованием, а также фотокопии заявлений и допроса Галицкого. Да и вообще многое из того, что касается Жукова, из материалов вычищено или представлено в копиях.
Очевидно только, что маршал рушил негласные правила игры. Он ставил под вопрос легитимность не только сталинской, но и действующей — хрущевской, а потом и брежневской — номенклатуры.
Шансов остаться в стороне инициатива Жукова никому не оставляла: меморандум, на котором поставил свою подпись и генеральный прокурор Роман Руденко тоже, перспективу очерчивал прозрачную — в случае доказанности соучастия в преступлении ответственность наступает без срока давности.
Что о жуковской затее мог подумать, например, глава КГБ генерал Иван Серов? Он довоенный глава украинских чекистов, а в годы войны заместитель Берии. Или Михаил Суслов, который с чрезвычайными полномочиями начал руководить бюро ЦК КПСС по Литовской ССР в 1944 году? Или Леонид Брежнев — первый секретарь ЦК компартии Молдавии, возглавивший республику после массовых депортаций в аннексированной Бессарабии? Да и сам дорогой Никита Сергеевич — руководитель московской парторганизации в Москве в 1937-м, а затем украинский партийный босс?
После инициативы Жукова «завибрировали» все властные этажи. Причина понятна: вымуштрованный еще «вождем народов» бюрократический аппарат был заточен под исполнение любого решения Инстанции. И вопрос, собственно, оставался один: инициативные кадры на местах сами сделают вывод по делу генерал-полковника Галицкого или все же будут ждать формальной «отмашки», чтобы начать охоту за «оборотнями» в вооруженных силах, партийных структурах, а потом и повсеместно?
Тем более что Жуков на показательном сюжете с генерал-полковником не останавливался, закладывая в меморандуме и следующую цель — чистку военных пенсионеров. Маршал пишет:
«Дальнейшая проверка материалов по делу так называемого "военно-фашистского заговора", по которому были осуждены к высшей мере наказания — расстрелу Тухачевский и другие, показала, что кроме лиц, уже привлеченных ранее к ответственности, в фальсификации указанного дела и применении преступных методов следствия принимали активное участие еще и следующие лица:
1. Бывший начальник 2 отделения 5 отдела ГУГБ НКВД, старший лейтенант госбезопасности, ныне генерал-лейтенант авиации запаса Авсеевич Александр Александрович, работающий в настоящее время начальником военного отдела Главного управления по строительству автомобильных дорог при Совете Министров СССР и получающий пенсию в размере 4000 рублей в месяц.
2. Бывший заместитель начальника 9 отделения 5 отдела ГУГБ НКВД капитан госбезопасности, ныне майор юстиции в отставке Карпейский Яков Львович, работающий в настоящее время адвокатом юридической консультации Сталинского района г. Москвы и получающий пенсию в размере 1349 рублей в месяц.
3. Бывший помощник начальника 9 отделения ЭКО ГУГБ НКВД старший лейтенант госбезопасности, ныне майор госбезопасности запаса, пенсионер Комитета госбезопасности Шнейдерман Иоганн Ильич, получающий пенсию в размере 1155 рублей в месяц и нигде не работающий.
Установлено, что Авсеевич А.А., Карпейский Я.Л. и Шнейдерман И.И. лично принимали активное участие в фальсификации не только дела о так называемом "военно-фашистском заговоре", но и по другим делам на ответственных военных и советских работников.
Министерство обороны вносит предложение лишить воинских и специальных званий <…>.
Справка Главного Военного Прокурора и проекты постановлений ЦК КПСС и Совета Министров СССР по этому вопросу прилагаются.
Прошу рассмотреть и утвердить.
Г. Жуков.
22 мая 1957 года.
№ 66сс» (Меморандум № 66сс от 22 мая 1957 г. РГАНИ. Ф. 3. Оп. 12. Д. 245. Листы 3–4).
И это тоже — рассмотрели, утвердили. И хотя в данном случае выбор кандидатур выглядит не столь убедительным, как с Галицким (например, «в 1938 году Шнейдерман сам был арестован и необоснованно осужден к лишению свободы за принадлежность к антисоветскому заговору в НКВД. В мае 1955 года он был реабилитирован и восстановлен в партии»), десяткам тысяч военных пенсионеров и «ветеранов» такое направление вектора не могло понравиться — у многих пылились свои «скелеты в шкафу».
Эти страхи, как представляется, и дали ключевой толчок к консолидации номенклатуры и аппарата по смещению Жукова. А маршал растущую угрозу то ли не замечал, но ли фатально недооценивал.
Останется только один
Недавно открывшиеся архивы, впрочем, позволяют говорить не только о «точках консолидации» антижуковских настроений и сил в партийной и армейской верхушке, но и о ситуативных раздражителях, которые запустили механизм «административной реакции» в отношении маршала. Анализ ставших доступными документов позволяет четко указать на два таких предметных сюжета.
Первый связан с вопросом распределения компетенций на высшем управленческом уровне. Жуков, в частности, заявляет о себе как о главном стороннике перевооружения армии и стойком лоббисте интересов военно-промышленного комплекса. Осталось достаточно документов, чтобы создать представление о его военно-политической стратегии и тактике. И в этом он окажется антагонистом Хрущева, который задумал резкое сокращение армии, затеял чехарду с вооружениями, сдал уникальную военно-морскую базу в Порт-Артуре, отправил под нож крейсеры.
Архивы свидетельствуют, что в июле 1957-го иногда до трети пунктов повестки дня заседаний президиума ЦК стали занимать военные вопросы. Они разные: и системные (принимается постановление о реорганизации управления оборонными отраслями промышленности), и ситуативные (корабли военно-морских сил Югославии приглашаются посетить Севастополь, решается вопрос с оплатой расходов по перевозке советских войск, произведенных в связи «с ликвидацией контрреволюционного мятежа в Венгрии»), и стратегические (Жуков добивается объявления вод залива Петра Великого в районе острова Русский на Дальнем Востоке внутренними водами Советского Союза — «учитывая географические условия залива Петра Великого, его особое экономическое и оборонное значение»).
Если коротко, то вывод напрашивается один: президиум ЦК на глазах превращался в политбюро ВПК с Жуковым во главе.
Не случайно информационные сводки ЦРУ того времени твердили, что Жуков вполне может занять кресло премьер-министра вместо слабого Булганина.
Это кресло готовил под себя Хрущев, так что раздражитель — более чем серьезный.
Вторая ситуация — из того же ряда, хотя и более «личностная». Жуков, безусловно, не испытывал аллергии к зримым и осязаемым демонстрациям своей личной победы. Архивы не позволяют утверждать, что он такие демонстрации инициировал и поощрял, выстраивая (как упрекнут его позже) «культ личности». Но некоторые амбиционные планы маршала могли трактоваться оппонентами в высших эшелонах власти именно в таком ключе. Наглядным примером может послужить конфликтная ситуация, сложившаяся вокруг подготовки к празднованию 40-летия Октябрьской революции, к которому Министр обороны придумывает собственный сценарий военного праздника на Красной площади.
17 июня 1957-го Жуков предлагает для юбилейного парада такую ракетно-ядерную начинку:
«Министерство обороны считает целесообразным вывести на парад в честь 40-й годовщины Октябрьской революции реактивную и специальную артиллерийскую технику в составе:
600 мм реактивный комплекс "Марс"— 8 шт.
850 мм реактивный комплекс "Тюльпан" — 8 шт.
420 мм самоходную минометную установку "Ока" (предназначенную для стрельбы атомной миной) — 2 шт.
406,4 мм самоходную артиллерийскую установку "Конденсатор-1" (предназначенную для стрельбы атомным снарядом) — 2 шт.
250 мм реактивный комплекс "Коршун" — 8 шт.»
Указывает и на аппаратные трудности:
«В настоящее время Госплан подготовляет специальное решение о производстве техники для указанной цели, однако в нем предусматривается изготовление лишь комплексов "Марс" и "Тюльпан", так как министр оборонной промышленности тов. Устинов Д.Ф. затрудняется дать согласие на изготовление установок "Конденсатор-1", "Ока" и "Коршун" из-за большой их трудоемкости.
Считая крайне желательным показать на параде вышеуказанную технику, прошу решения об изготовлении ее в указанных количествах.
Г. Жуков».
4 июля президиум ЦК соглашается с предложением Жукова в целом. Но, создавая специальную комиссию в составе Хруничева, Устинова и Конева, хочет в частности повнимательнее «рассмотреть номенклатуру специальной техники». Такая оговорка — серьезный аппаратный нюанс, но Жуков не улавливает сигнала остепениться и 17 июля вдогонку посылает детальную разверстку парада, которая партийное руководство приводит в ярость.
Дело в том, что со времен Сталина составление такого сценария было ритуалом: нарком (министр) обороны (вооруженных сил) предлагал, а главный лидер утверждал. Число участников, номенклатура вооружений, количество танков и самолетов — все это тщательно подбиралось и подсчитывалось, дабы послать нужный сигнал вероятным противникам. Их представители в лице военных атташе при посольствах и разведчики под прикрытием журналистов стояли с фотоаппаратами и кинокамерами на трибунах почетных гостей, фиксируя сигналы, которые вождь посылал: курс на разрядку или поворот к войне.
Но Жуков думал, что отныне победитель может все решать сам. В отличие от парада предыдущего года, он предлагает вывести танки четвертой гвардейской танковой дивизии (Т-54, Т-10, БТР-50П) с экипажами в 783 человека. Провести по брусчатке главной площади сверхдержавы полк воздушно-десантных войск на АСУ-57. Резко (по сравнению с 1956-м) завышает количество самолетов: 178 вместо 65. Над Москвой должно было пролететь в два раза больше МиГ-19 (60 штук), в три раза — Як-25 (50 вместо 15) и Ту-95 и в пять раз больше бомбардировщиков Ту-16 (45).
Памятуя о том, что в дни свержения антипартийной группы именно военная авиация с космической скоростью перенесла в Москву на пленум ЦК для поддержки Хрущева местную номенклатуру, можно представить ход мыслей хитрого Никиты Сергеевича, который читал этот сценарий: сначала десантники перед мавзолеем, потом авиация над Красной площадью. А ведь в жуковских предложениях были и другие «вкусные» детали, например издевательски точный хронометраж («Парад войск 7 ноября 1957 года, не считая времени на речь принимающего парад, займет 54 минуты» — см. меморандум № 69124 от 17 июля 1957 г.), а еще инициатива — участие в параде подразделений соцстран (по одной сводной роте общей численностью 110 человек со знаменами от каждой социалистической страны — Албании, Болгарии, Венгрии, Вьетнама, ГДР, Китайской Народной Республики, КНДР, Монголии, Польши, Румынии и Чехословакии).
Налицо — прямое вторжение в сферу компетенций, далеких от министра обороны. Финал известен: юбилейный парад пройдет по хрущевскому сценарию — без «братьев по оружию», без бряцания оружием, а главное, без маршала Жукова.
Несостоявшийся визит
И, наконец, едва ли не о главном сюрпризе в рассказе о проигранной Маршалом Победы аппаратной битве. Об этом глухо молчали даже закрытые письма ЦК в далеком 1957-м, об этом и потом в течение 60 лет не писали отечественные историки и биографы Георгия Константиновича. Речь идет о подготовке официального визита Жукова в США для переговоров с министром обороны Чарлзом Эрвином Вильсоном и для весьма вероятной встречи с президентом Эйзенхауэром.
Даже сегодня новость о визите министра обороны РФ в США вызвала бы сенсацию и ажиотаж. А тогда в США не только не летали министры обороны, но и гражданские руководители СССР. Напомним обстановку лета 1957-го: за восемь месяцев до этого страна оказалась под американскими санкциями за советское вмешательство в Венгрии; прерваны почти все контакты, отменен даже готовившийся два года визит в США советских композиторов во главе с Шостаковичем.
А тут гром среди ясного неба: маршал Жуков едет в Вашингтон.
18 июля Жуков сам разослал материалы о приглашении членам президиума. Сам! Не дождался поднятия этого вопроса ни «нашим дорогим» Никитой Сергеевичем, ни деморализованным и запуганным маршалом Булганиным. Оригинала этого письма в протоколах президиума нет (видимо, изъяли), зато остались ссылки на него. И записка министра иностранных дел Громыко, которая сегодня впервые печатается на страницах «Огонька» (см. иллюстрацию).
В Вашингтон летит кремлевская шифровка:
«К пункту XXXVII прот. № 102
ВНЕ ОЧЕРЕДИ
ВАШИНГТОН
СОВПОСОЛ
Вам следует посетить Даллеса или его заместителя и заявить ему следующее:
В Советском Союзе обратили внимание на заявление президента США Эйзенхауэра относительно обмена визитами министра обороны СССР Г.К. Жукова и министра обороны США Ч. Вильсона. В Москве придают значение этому заявлению президента и хотели бы знать, как следует понимать это заявление.
Скажите, что если имеется в виду пригласить маршала Жукова посетить США, то такое приглашение встретит в Москве положительное отношение.
Заявите, что Вы были бы благодарны зa разъяснение по этому вопросу».
Сверхинформированный американский журналист Дрю Пирсон мельком напишет через год, что проект был саботирован госсекретарем Джоном Фостером Даллесом (дескать, германский канцлер Адэнауэр и британский премьер Макмиллан испугались) и ничего не скажет о том, какую реакцию вызвало заявление Эйзенхауэра в Кремле. Сюжет, между тем, крайне занятный. Выглядит как второе издание легенды о заговоре маршалов летом 1937 года: тогда Тухачевский ездил в Лондон на похороны Георга V и должен был лететь на коронацию Эдуарда VIII, а закончилось это его казнью. Тут история повторяется, только финал в диетическом варианте — казнь тоже последовала, но «политическая».
«Белых пятен» масса, и историкам еще придется ответить на вопрос, был ли проект визита Жукова в США западней и провокацией спецслужб в заговоре по смещению маршала. Особую загадочность интриге добавляет тот факт, что 7 октября 1957года неожиданно уйдет в отставку и министр обороны США, который собирался приглашать Жукова. Если и совпадение, то какое-то крайне странное.
Что же в остатке?
Откровения из последней порции архивных сокровищ Кремля говорят о совсем иной, нежели привычная, картине политической казни Маршала Победы. Ни партия, ни народ, ни страна, разумеется, об этом вплоть до наших дней не ведали — более 60 лет жили рассказами о «бонапартизме» и жуковском культе. Кормились небылицами, в то время как реальная картина драматических событий оставалась под грифом «секретно». Теперь некоторые документы нам доступны. Символично, что в канун очередной годовщины всенародного праздника — Дня Победы.
0
75.00
