Мелитополь не видел обычных боев в ходе этой спецоперации, ему досталась война диверсионная. Обычные бои Мелитополь просто слышит – до линии фронта километров 60-70. Пока я ехал в этот город из Донецка, мне на телефон пришло сообщение: «В Мелитополе, в результате теракта взорвано здание телецентра, 5 человек получили ранения». Я прибавил ходу, но трасса оказалась забита грузовиками. Машины с номерами из самых разных регионов России ползут в «тянучках» перед каждым блокпостом. Дальнобои распробовали сухопутный путь в Крым. Не удивлюсь, если помогла «Комсомолка», первая проверившая этот «маршрут из России в Россию», уже через день после теракта на Крымском мосту, когда всем казалось, что полуостров отрезан от Большой земли.
Вместе с фурами с продуктами, в очередях стояли платформы с бетонными треугольниками-надолбами и стальными сетками - для обустройства позиций и блокпостов. Все это добро ехало дальше - на Херсон.
Телецентр в Мелитополе подорвали, найдя прореху в системе безопасности. По сути, здание охранялось только с фасада. Бандеровцы загнали во двор «жигули», набитые взрывчаткой, поставили под окна и подорвали. Асфальт в месте взрыва вдавило в землю на полметра, как пластилин. Я поймал себя на мысли, что первый раз вижу разрушенное здание, в котором мне пришлось немного пожить. Летом меня тут, в телецентре, приютил матерый запорожский сепаратист еще довоенных времен, а сейчас - чиновник Военно-гражданской администрации Владимир Рогов. Жить в гостинице он отсоветовал, мол, заминируют машину. Но перед заселением предупредил – «наше здание, цель для американских «Хаймерсов». Я смиренно пожал плечами – выбирать было не из чего. Но, «Хаймерс» решили поберечь, обошлись заминированной машиной.
ОХОТА НА «СВОБОДУ СЛОВА»
Телефон Рогова на этот раз был занят. Я стоял под окнами искалеченного здания и орал: «Володя!», «Рогов!». Но, никто так и не ответил... В здании гремели стекла и железо – саперы осматривали помещения. Летом меня поразила тут одна деталь интерьера. Все окна, на всех этажах и лестничных пролетах, были тщательно заклеены газетами, и «Комсомолкой» в том числе. Как мне объяснили, по телецентру, где были офисы радиостанций и редакций, по ночам постреливали из промзоны и гаражей… Так диверсанты с Украины, стремящейся в ЕС, понимали свободу слова.
Приехал автобус с волонтерами, молодыми парнями и девчонками в одинаковых темно-синих курточках – разбирать мусор и хлам. На следующий день здесь ничего не будет напоминать о теракте, кроме выбитых окон. Их вставят, но не сразу – стекло в прифронтовых зонах дефицит. Дорогой дефицит.
ОСВОБОЖДЕННЫЕ ДОЛЖНЫ ПОМОГАТЬ
Еще в начале лета, когда стало понятно, что ограниченными силами спецоперация «не вывозится», начали тихонько поговаривать, что пора создавать на освобожденных территориях воинские формирования из местных. В августе, в личном разговоре с одним из топовых депутатов Госдумы я выдал такой спич:
- Добровольческие батальоны из местных – вопрос политический. Если мы освобождаем, значит, освобожденные нам должны помогать. Почему не создают?
Депутат горячо согласился, записал все в блокнотик и пообещал, что на первом же совещании в Госдуме по военным темам этот вопрос будет поднят. Он, действительно, оказался политическим. Пришлось ждать присоединения освобожденных регионов к России. «Чтобы не плодить махновщину, а сразу же вливать эти формирования в «Росгвардию» или армию», - так мне объяснили неофициально.
«КТО ЗДЕСЬ ОСТАЛСЯ, ТОТ И НАШ»
- Лучше поздно, чем никогда, – в один голос говорили мне офицеры батальона имени Павла Судоплатова, уроженца Мелитополя, легендарного генерала НКВД, хорошо знавшего, как бороться с бандеровцами.
В батальоне кипела работа. Десятки бойцов таскали, как заведенные, мешки с песком, выкладывая из них защитные стенки. В классе шло занятие по минно-взрывному делу. Едва я заглянул туда с камерой, как все «студенты» опустили балаклавы. Приметил, что основной возраст бойцов это 30-40 лет. Все одеты в одинаковые «горки» и только. Спросил зам. комбата:
- Медицина в батальоне уже есть?
Медицина была, но у нее не было ничего, я как чувствовал. Дошли до моей машины, выдал «судоплатовцам» складные носилки, и саперную кошку с репшнуром – для эвакуации раненых. Офицер с надеждой спросил:
- Может, индивидуальные перевязочные пакеты есть?
Нашлись и пакеты. Поинтересовался, как набирают бойцов-добровольцев:
- Отбор простой, кто здесь остался – наши люди, русские. Им ничего объяснять не нужно. Но, отбор строгий, без жалости.
ШАНС ИЗМЕНИТЬ ЖИЗНЬ
Зам. комбата показывает мне разрезанное пополам удостоверение бойца батальона - пластиковую карточку в цвет российского флага:
- Бывший воин-афганец. Ты понимаешь, как нам нужны люди с боевым опытом? Взяли, сразу начал пальцы гнуть, рассказывать, как танки голыми руками душил. Потом решил отметить вступление в батальон. Вот и все, такие нам не нужны, даже если прощения просят на коленях. А бывает наоборот. Пришел дядька, с одним зубом. Всю жизнь сидел, 28 лет от звонка до звонка. Здоровье не очень, но говорит: «Хочу бить фашистов». Взял его сначала за штат. А он оказался таким правильным и толковым мужиком – не поверишь!
Я верю, конечно. Видел таких людей на Донбассе. На них в нужный момент просто сходит какое-то божественное озарение. Кто-то из-за правого плеча говорит: «Это последний шанс изменить твою дурацкую жизнь». Кто-то ангела-хранителя слышит, а кто-то нет.
БЫЛ В АТО...
У чайника с кофе в свободном доступе разговорился с одним из офицеров. Как-то показались мы друг-другу и выговориться нужно было человеку. А журналист, он иногда как попутчик в поезде. Правда, я в самом начале разговора чуть этим кофе не подавился, услышав от собеседника:
- Я с 2014 года воюю, пять командировок в АТО («Анти-Террористическая Операция» - так на Украине называли свою войну с Донбассом. - Ред.) было, я сапер по воинской специальности. До этого на Майдане стоял в оцеплении, все запомнил крепко-накрепко.
Поговорили о настроениях:
- Тут некоторые были недовольны, мол, «Россия неправильно зашла, с войной». Но потом им бандеровцы быстро все объяснили, они же у нас устраивают теракты один за другим.
- А ты как Россию встретил?
- Я должен был взорвать один из мостов под Мелитополем. Увидел, как сапер у моста стоит и в тетрадочке что-то пишет. Я же знал, что он не стихи там пишет, а количество взрывчатки рассчитывает.
- А ты?
- Мимо проехал, тротил у меня в грузовике был… Грузовик спрятал, потом нашим сдал.
ДЕДОВСКИЙ Т-34
Собеседник рассказывает, что все призванные из русскоязычных регионов, по определению считались в АТО ненадежными, «скрытыми сепарами», их «тренировали»:
- Нас одели в какие-то обноски и назвали Нацгвардией. Мы стояли под Сартаной и Талаковкой (пригороды Мариуполя. – Авт.). Со всех сторон от нас, и в тылу, был ДУК, «Добровольческий украинский корпус» Правого сектора и батальон «Азов» (запрещенные в РФ организации. – Авт.). Они выкатывали крупный калибр и обстреливали ДНР, потом быстро уходили. Ответка летела по нам, были раненые, убитые – все это должно было нас сплотить. Но меня переубедить было сложно. Я в футболке мылся…
- ???
Офицер показывает мне в телефоне фото своей татуировки на плече: Орден отечественной войны, первой, кажется, степени и танк Т-34, рвущийся из пламени битвы. Очень качественная, художественная работа в стиле «фотореализм».
- Татуировку сделал еще в 2012 году, в память о деде. Это его орден и его танк «тридцать четверка» с пушкой 85мм и командирской башенкой. Он на таком воевал.
Спрашиваю, конечно:
- Свести ее заставляли?
Мой собеседник отворачивается к окну. Можно было не спрашивать.
Я вспоминаю виденных на Ближнем Востоке потомков первых христиан. До наших времен у них сохранилась традиция: и женщины, и мужчины, делают себе маленькую татуировку в виде крестика. Мужчины на запястье, женщины на лице. Чтобы ты не смог отказаться от своей веры, а значит и от самого себя. Иногда такая татуировка - это верная смерть и мучения. Обстоятельства иные, другие образы, но суть та же, и Зло тоже самое. Что в песках Сирии, что в степях Приазовья.
0
12.00
